Великое избaвление - Элизабет Джордж

Особняк был выстроен в эпоху, предшествовавшую правлению Елизаветы, но позднейшие переделки придавали ему щеголеватый и жеманный вид. Забранные кружевными решетками окна освещал лунный свет, просачивавшийся сквозь болотный туман, повисший над долиной. Вверх по стенам карабкался плющ; увядающие листья багрянцем румянили старый камень. Там и сям в прихотливом беспорядке сквозь крышу пробивались каминные трубы, словно огромные копья, воинственно вскинутые к ночному небу. Этот дом и прилегавший к нему участок земли вольно и непокорно отрицали наступление двадцатого века: гигантские дубы широко простирали ветви над лужайкой, под ними красовались скульптурные группы в окружении цветочных клумб. От дома к лесу уходили, петляя, тропинки, заманчивые, как пение сирен. В глубокой тиши был слышен и плеск струи в ближнем фонтане, и блеяние ягненка на дальней ферме, но все звуки растворялись в нежном шепоте ночного ветерка.

Дебора обернулась к машине. Ее муж распахнул дверь и терпеливо наблюдал за ней, зная, что она, профессиональный фотограф, молча вбирает в себя красоту этой местности.

— Это прекрасно, — прошептала она. — Спасибо тебе, милый.

Саймон вытолкнул из машины левую ногу, скованную протезом, со стуком уронил ее на землю и протянул жене руку. Натренированным движением Дебора помогла мужу встать на ноги.

— Мне кажется, мы кружили часами, — пробормотал Сент-Джеймс, потягиваясь.

— Так оно и есть, — насмешливо подтвердила она. — «Всего два часа от станции, Дебора. Чудная поездка».

Он тихонько рассмеялся:

— И впрямь чудная. С этим не поспоришь, любовь моя.

— Еще какая! Когда я в третий раз увидела аббатство Риво, я была вне себя от восторга. — Дебора оглянулась на неприступную дверь из темного дуба. — Ну что, попытаемся?

По усыпанной гравием дорожке они вошли в глубокую арку перед дверью. К одной стене арки прислонилась, покосившись, будто спьяну, деревянная скамья, у другой стены высились две чудовищных размеров урны. По чьей-то прихоти в одной буйствовали только что расцветшие цветы, в то время как другая превратилась в приют для засохших гераней. Когда супруги проходили мимо, увядшие листья с шорохом посыпались на землю.

Сент-Джеймс с силой постучал в дверь причудливым медным молотком, висевшим в самой ее середине. Эхо далеко разнесло его стук, но туман мгновенно поглотил все звуки.

— Тут еще есть звонок, — заметила Дебора. — Может, его услышат?

Звонок отозвался далеко в глубине дома, и в ответ раздался неистовый лай и вой, казалось, целая свора собак захлебывается от ярости.

— Получилось, — рассмеялся Сент-Джеймс.

— Цыц, Каспер! Заткнись, Джейсон! Это в дверь звонят, чтоб вас, дьяволы! — Хрипловатый, по-мужски низкий голос (но по интонации безошибочно угадывалась женщина, родившаяся здесь и всю жизнь прожившая в родной провинции) выкрикивал где-то там, за дверью, короткие сердитые команды. — Цыц, проклятые! Пошли вон! Убирайтесь в кухню! — Короткая передышка, звуки отчаянной борьбы. — Чтоб вас! Пошли прочь! Ах вы, злодеи! Отдайте тапочки! Лопни ваши глаза! — С этим последним воплем хозяйка рванула задвижку, удерживавшую дверь изнутри, и широко распахнула створки. Перед Деборой и Сент-Джеймсом стояла босиком немолодая женщина; вернее, не стояла, а прыгала с ноги на ногу на ледяном каменном полу. От седых спутанных косм, рассыпавшихся по плечам, казалось, летели искры.

— Мистер Алкурт-Сент-Джеймс, — произнесла она, не здороваясь. — А ну, заходите оба. Черт! — Сорвав с плеч шерстяную шаль, женщина бросила ее на пол, превратив в подстилку для озябших ног, и туже стянула на груди ворот своего обширного розового халата. Едва гости переступили порог, как хозяйка с грохотом захлопнула за ними дверь. — Слава богу, так-то лучше! — Она расхохоталась — буйно, несдержанно. — Прошу прощения. Обычно я стараюсь не вести себя как персонаж Эмили Бронте. Вы заблудились?

— Да уж, — подтвердил Сент-Джеймс. — Это моя жена Дебора. Миссис Бертон-Томас, — завершил он представление.

— Вы небось до костей промерзли! — воскликнула хозяйка. — Ладно, это дело поправимое. Пошли отсюда скорей. В дубовый зал. Там у меня славный огонек разожжен. Дэнни! — рявкнула она через левое плечо. — Проходите сюда, — это гостям. И снова: — Дэнни!!!

Супруги прошли вслед за хозяйкой в старинную комнату с каменным полом. Беленые стены, уходящий во тьму сводчатый потолок, в глубоких нишах — окна без занавесок, посреди комнаты одинокий обеденный стол, у дальней стены огромный погасший очаг. Жуткий холод. На стенах развешано огнестрельное оружие и островерхие шлемы. Миссис Бертон-Томас кивком обратила внимание гостей на свой арсенал.

— Круглоголовые Кромвеля побывали тут, — пояснила она. — Чуть не год торчали в Келдейл-холле в пору гражданской войны. В тысяча шестьсот сорок четвертом, — уточнила она мрачно, словно гости должны были навеки сохранить в памяти эту печальную дату из истории клана Бертон-Томасов. — Разумеется, мы постарались избавиться от них. Паршивые негодяи, все до единого!

Из заполненной тенями мрачноватой столовой хозяйка провела их в просторный зал, стены которого украшали роскошные деревянные панели, а окна — алые портьеры. В камине полыхал досыта наевшийся угля огонь.

— Господи, да куда же она запропастилась? — пробурчала миссис Бертон-Томас, возвращаясь к двери, через которую они только что вошли.

— Дэнни! — Наконец этот вопль вызвал отклик, в коридоре послышалась торопливая поступь, и в зал ворвалась простоволосая девушка лет девятнадцати.

— Виновата! — воскликнула она, весело смеясь. — Зато я твои тапочки добыла. — Она перебросила тапочки тете, которая ловко подхватила их на лету. — Боюсь, они их малость погрызли.

— Спасибо, лапонька. Раздобудь бренди для гостей, поняла? Этот кошмарный Уотсон прикончил по меньшей мере полграфина, прежде чем отправиться в постель, а что осталось, выдохлось. Лучше сбегай в погреб. Справишься?

Девушка помчалась исполнять поручение. Миссис Бертон-Томас оглядела свои тапочки, покачав головой при виде свежепрогрызенной дырки возле пятки. Сердито что-то проворчав, она надела тапочки и вновь набросила на плечи шаль, которая во все время их путешествия служила ей в качестве своеобразного передвижного коврика.

— Садитесь, прошу вас. Мы не стали заранее разводить огонь в вашей комнате, так что теперь нам придется посидеть тут, поболтать, пока там согреется. Зверски холодно, а ведь еще только октябрь. Говорят, и зима будет ранней.

По-видимому, подвал был не так уж глубок, ибо Дэнни за считанные минуты вернулась с бутылкой бренди в руках. Она открыла бутылку и перелила напиток в графин, стоявший на старинном столике, над которым висел портрет гордого и воинственного родоначальника Бертон-Томасов. Поставив на поднос три стакана и хрустальный графин, Дэнни вернулась к гостям.

— Проводить их в комнату? — спросила она тетю.

— Будь добра. И пусть Эдди займется багажом. И пожалуйста, извинись перед американцами, если они проснулись и решили узнать, с чего это мы так расшумелись. — Отдавая указания, миссис Бертон-Томас в то же время разливала по стаканам бодрящий напиток. — А с другой стороны, они же хотят получить «атмосфэру», а уж «атмосфэры» у нас хоть ложкой ешь. — Закинув голову, она расхохоталась и одним махом влила себе в глотку содержимое стакана. — Я стараюсь выдерживать роль. — Хихикая, миссис Бертон-Томас вновь наполнила свой стакан. — Добрая старая английская эксцентричность. Благодаря ей мой пансион упомянут во всех путеводителях.

Внешность хозяйки служила живой иллюстрацией этих слов. Английский уют и достоинство сочетались в ней с готическим кошмаром: высоченная, по-мужски широкоплечая, она пугающе небрежно перемещалась среди бесценной старинной мебели, украшавшей эту комнату. Руки земледельца, лодыжки балерины и лик постаревшей валькирии. Синие, глубоко запавшие глаза, резко выступающие скулы. Возраст не льстил ее лицу: в неверном свете очага казалось, что крючковатый нос почти дотянулся до верхней губы. На вид миссис Бертон-Томас было шестьдесят пять лет, но, очевидно, ее это нисколько не волновало.

— Ну! — окликнула она своих подопечных. — Есть-то хотите? Вы опоздали к ужину почти… — быстрый взгляд на прадедовские часы, звучно отсчитывающие время у стены, — на два часа.

— Ты проголодалась, радость моя? — спросил Сент-Джеймс Дебору. Глаза его сияли, он от души забавлялся.

— Нет-нет, ничуточки. — Обернувшись к хозяйке, Дебора поинтересовалась: — У вас есть и другие постояльцы?

— Пара американцев, только и всего. Увидите за завтраком. Знаете таких: синтетика и толщенные золотые цепи. Муж носит на мизинце чудовищных размеров бриллиант. Весь вечер развлекал меня, толковал про зубных врачей. Вроде как мне позарез нужно запломбировать все зубы — это сейчас в моде. — Содрогнувшись, миссис Бертон-Томас подбодрила себя очередным стаканчиком. — А для чего, спрашивается? Чтобы мне, как фараоновой мумии, через тысячу лет целехонькой попасть в руки археологов? Или чтобы дырок не образовалось? — Она величественно и небрежно пожала плечами. — Я так и не поняла. Американцы прямо чокнулись на своих зубах. Один к одному и чтоб сверкали. Вот уж! А по мне, пусть хоть кривые, да свои — придает своеобразие, знаете ли. — Она без особой на то нужды ткнула кочергой в огонь, разметав по ковру целый сноп искр, и принялась усердно колотить тлеющие угли. — В общем, славно, что вы приехали. Может, дедуля вверх ногами в гробу переворачивается, никак не переживет, что я принимаю в нашем «замке» туристов, но коли пришлось выбирать между гостями и чертовым Национальным Фондом… — Она подмигнула супругам, вновь поднося стакан ко рту. — И вы уж меня извините, но на старости лет я развлекаюсь от души.