Проклятый трон - Ирина Зволинская

– Восемь тринадцать, – с набитым ртом сообщил ему Ральф.

– Спасибо, – серьезно поблагодарил его Ник.

– К вашим услугам, – сидя откланялся Бонк.

Фостер такой Фостер.

Тихо переговаривались в комнате трое военных, еще пятеро дремали в таких же как у Ральфа креслах. До церемонии всё еще было время. Позовут, наверное? Впрочем, если о нем вдруг забудут, Бонк не расстроится. Нести гроб это, конечно, честь и всё такое. Только нафиг ему не сдалась такая честь.

– Я провожу тебя к часовне. Процессия начнется оттуда, нас уже ждут, кстати, – сообщил ему Николас и завис. Ушел в себя.

Бывает, Ральф к этому привык.

– Ну, если ждут… – Бонк сделал последний глоток и промокнул губы салфеткой.

Николас медленно моргнул. Что-то не похоже это зависание на обычную придурь Фостера – больно сосредоточенный и мрачный у него вид. Он ведь близко знал Александра. Тоскует?

Ральф поднялся с кресла. Какой-то военный дернулся, чтобы встать, провожая Фостера.

– Сидите, – сухо бросил Ник, а когда они вышли и закрыли за собой белую дверь, Бонк не удержался: высоко поднял правую бровь и, изобразив на лице самое надменное из всех возможных выражение, передразнил друга:

– Сидите.

Фостер осмотрел Ральфа с ног до головы и выдал:

– А у тебя неплохо получается, Бонк. Вот так и будешь потом говорить.

Ральф даже подавился. Мда, опять друг его сделал. Вот ведь талантливый малолетка! Ник понимающе хмыкнул, улыбка медленно сползла с его лица.

О, снова завис.

– Не отставай, – наконец, тихо приказал Фостер и повел Ральфа длинными коридорами дворца, с каждым шагом прибавляя скорости. Еще чуть-чуть, так и вовсе побегут. Что за странная спешка?

Никто их не остановил, ни слова не спросили, а гвардейцы так и вовсе поднимали оружие при виде Ника, и тут Ральфа осенило. Даже споткнулся!

– Слушай, Фостер, твое знакомство с императором я еще могу как-то понять. Родственники всё-таки. Но какого хрена гвардейцы отдают тебе честь, и откуда ты знаешь дворец как пять своих пальцев?

Николас обернулся и, проигнорировав первый вопрос, равнодушно заметил:

– Так я вырос здесь. Выучил.

От удивления Ральф глупо хлопнул глазами. Ник вырос во дворце? Вот это новости…

– Ты такой смешной, – через силу улыбнулся Фостер и остановился, ожидая отставшего друга, – Что тебя удивляет? Закон о высшей крови, слышал о таком?

Мимо прошли люди Юрия. Отдали Фостеру честь, Ник ответил коротким кивком. Резко мотнул головой, откидывая давно отстриженную челку. Нервничает. Так сильно, что с трудом сдерживается. И Ральф тоже занервничал.

– Слышал, – отмер Бонк. – Только я не думал, что кого-то действительно забирали из семей.

В этом коридоре никто не дежурил, они стояли одни. Только белела на одиноком, обтянутом алой тканью стуле забытая кем-то газета. Ральф поймал себя на мысли, что не испытывает ни малейшего желания знать новостей. В отличии от Ника, тот взял её в руки.

– На благо империи, – рассеянно кивнул Фостер, глаза его скользили по черно-белым заголовкам. – Единственный случай прямо перед тобой.

У Бонка волосы на голове зашевелились. Николас жил во дворце. Рядом с давно свихнувшимся Александром, рядом с Юрием! Одаренный. Эмпат. Черт возьми, зачем?!

– Не переживай. Всего несколько лет. В восемь меня родителям вернули, – Ник перевернул первый лист.

– Если вернули… – сглотнул Бонк. Тысячи вопросов вертелись в голове, но что-то удерживало его от того, чтобы озвучить их вслух.

Фостер молчал, на белом лице его выступили желваки.

– Что? – дернулся Бонк. Что там опять случилось?

– Ничего. Политика. Это грязь. Ты привыкнешь. Никто у власти не бывает чист. – Николас протянул Ральфу газету и добавил: – Сейчас грязью поливают Алиану.

Ральф прочел заголовки, ошарашенно посмотрел на друга.

– Часовня там, – Ник рукой показал ему направление. – Передай, что я не смог нести гроб…

– Не знаю куда ты, но я с тобой, – перебил Ральф. – И это не обсуждается.

– Да, ты ей нужен, – кивнул сам себе Фостер и побежал.

Ральф без лишних слов побежал за ним, стараясь следить за дыханием. Потому что иначе бессильная злость грозила вырваться электрическим шаром и спалить к чертям всё вокруг!

Политика! Грязь! И нет у младшего Бонка никакого веса, нет сил, чтобы защитить сестру. Как самонадеянно с его стороны было думать иначе…

Николас остановился у входа в длинное серое здание. Ральф вспомнил это место, где-то здесь дворцовые гаражи.

Фостер открыл дверь, включил кнопкой свет и, снова бросив взгляд на пустое запястье, вошел внутрь помещения.

– Восемь тридцать четыре, – подсказал Ральф, войдя следом и рассеянно оглядывая воистину имперскую коллекцию мотоциклов.

Страшно представить каково Ани сейчас? Это ему плевать на репутацию, пусть что хотят о нем пишут, но он-то мужчина!

«Ральф!» – прошило виски, Бонк качнулся, но устоял на ногах.

Ник кинулся к нему, привычно уже снимая боль.

– Кажется, наш побег заметили, – натужно пошутил Ральф. – Как бы выезд не закрыли.

– Успеем, – сквозь зубы бросил Ник и протянул другу шлем.

С территории дворца они вылетели как пробка из бутылки игристого вина. Николас гнал как сумасшедший. Пару раз Ральфу казалось, мгновение, и оба они с мотоцикла этого свалятся – так сильно его кренило к земле. Но нет. Они доехали. У закрытой двери стояла Элизабет и пыталась достать что-то из сумочки. Судя по тому, что она вдруг высыпала её содержимое на крыльцо вниз, у неё не получалось.

– Ключ, ключ, ключ… – монотонно бубнила Элизабет.

Фостер в два прыжка достиг ног сестры и безошибочно нашел его в куче женских мелочей.

Ральф взлетел на крыльцо и споткнулся, застонав от боли. Ник оглянулся на них, пугая Бонка бледным лицом и расширенными зрачками, дернул шеей и открыл, наконец, эту чертову дверь.

– Ани! – крикнул Ник, врываясь внутрь.

Голова разрывалась, но Ральф успел подхватить падающую на каменные ступени Лиз. Из носа вдруг хлынула кровь, Бонк машинально вытер её рукавом и бросил взгляд на часы.

Восемь пятьдесят две.

* * *

Интересный опыт, абсолютное одиночество. Вакуум в котором нет ничего кроме тебя самой. И сама ты – тоже нечто вроде вакуума. Я спустилась на кухню и уселась за тот самый стол, оглядывая знакомый интерьер, который в черно-белом спектре казался двумерным, идеально выполненным рисунком простым карандашом.

Кто бы мог подумать, как много значит цвет.

За исключением не желавшего вернуться в нормальное состояние зрения, я чувствовала себя прекрасно. Даже голова не болела, ну просто идеальный солдат. С уходом Холда ушла апатия, на смену ей пришла темная, тягучая злость.

Дети – это прекрасно. И если у меня будут дети, я сделаю всё,