Ваша карта бита - Марина Серова

— Ого! — покрутил он головой. — Что взрывать хочешь?

Если бы я знала в точности! Чисто интуитивно чувствовала, что эти вещи могут мне очень пригодиться.

— Машину, — ответила, чтобы не вдаваться в ненужные объяснения.

— Ладно, распоряжусь. Только не пренебрегай базановскими инструкциями, он ведь подрывник. А то таких дел наворочаешь! Еще самой снесет голову.

Он улыбнулся, а я предпочла понять его последние слова всего лишь как обязательное предостережение.

— Ну, задание тебе понятно, — сказал он, останавливаясь у обшарпанных «Жигулей» седьмой модели. — Давай напоследок как на духу, с моральными тонкостями все в порядке?

Как прямолинейно бывает порой начальство. На такой вопрос в двух словах не ответишь. Даже Грому.

— Меня сейчас гораздо больше занимает вопрос, что делать дальше, — неуклюже ушла я от ответа, и он на нем не настаивал. Простился со мною холодной похвалой, которую можно было понять и как комплимент, и как то, что бросает он меня на произвол судьбы:

— Тебе все карты в руки.

У меня была всего лишь одна зацепка, по-настоящему верная — машину эти двое поставили в гараж спорткомплекса, как в свой собственный.

— Скажите, хозяюшка, Скопцов Андрей Семенович здесь еще? — с ласковой вежливостью обратилась я к пожилой женщине с приветливым лицом, метущей веником с длинной лакированной ручкой мозаичный пол вестибюля спорткомплекса.

— Ты думаешь, я знаю? Что ты! — не прерывая дела, с готовностью отозвалась она, глянув на меня улыбчивыми глазами. Редко встречаются такие люди — каждая морщинка на ее лице лучилась приветливостью.

— А у кого узнать, не подскажете?

— А ты в его хозяйство и обратись.

Она ручкой веника ткнула в увешанную концертными и спортивными афишами стену и, видя мое недоумение, сказала:

— Вон, в самом конце, про его бордель написано.

Глянув, куда было указано, я прочла неброскую на первый взгляд рекламу:

«Солярий, сауна и массажный кабинет — к вашим услугам, господа. Звоните и приезжайте к нам в любое время суток».

Там было еще что-то, любезно-призывное и неважное для меня. Запомнив номер телефона, напечатанный красными цифрами внизу, я поспешила вернуться на улицу, к телефону-автомату, висевшему сбоку от входных дверей.

— Скопцова я могу услышать? — спросила я с легкой хрипотцой у ответившего мне мужчины.

— Зачем он вам? Ваш заказ могу принять я. Говорите, и мы согласуем время.

Я кратко и вежливо объяснила ему, что не нуждаюсь в услугах их фирмы, напротив, хочу предложить свои услуги, поэтому Андрей Семенович нужен мне лично.

— Я профессиональный телохранитель с большим стажем работы и отличными рекомендациями, — объявила напоследок, чтобы не принял он меня за претендентку на место массажистки.

— Скорее всего ваше предложение Андрея Семеновича не заинтересует, — ответил он мне не задумываясь и со снисходительным смешком, — мы мирные люди и никого не боимся.

Никого не боятся только мирные бездельники или круглые дураки, а не люди, занятые подобным бизнесом.

— Знаете что, подъезжайте сюда. Скопцов, возможно, скоро будет. А вы тем временем расскажете, почему решили обратиться именно к нам.

— Думаю, что мне лучше перезвонить, — отказалась я, — скажите Андрею Семеновичу о моем звонке и добавьте, что я неплохо знакома с системой ливневой канализации.

— Ваше имя, пожалуйста, — спросил он то, чем должен был поинтересоваться с самого начала.

— …С системой ливневой канализации! — повторила я для того, чтобы это обязательно отложилось в его памяти, и повесила трубку.

Итак, первый ход я сделала. Умный он или глупый — пусть будущее покажет. Не поздно ли? Что-то тревожно мне теперь за господина Степанова делается, стоит подумать о потере Скопцовым и Серегой их главного аргумента — тела Роминой.

Поднявшийся ветер посвистывал в ветках деревьев неприглядного сейчас сквера, морщил поверхность луж на асфальте и заставлял людей ежиться от промозглого холода. Вверху, над городом, он был сильнее, чем на улицах, между домами, рвал в клочья низкие облака, нес их прочь белесыми клубами. Глядя на них, можно было надеяться, что к вечеру небо очистится и хоть ненадолго проглянет солнце.

Скопцов и Ивлев шли по аллейке, обходя лужи, и вели негромкий, неприятный для обоих разговор, замолкая каждый раз, когда к ним приближался кто-либо из прохожих. Завел его Бонза, исходя из принципа: «не горевать, так смеяться» — и едко, но тупо, по мнению Андрея Семеновича, пытался иронизировать и перекраивать их сегодняшние неудачи на веселый лад. Но по опущенной голове, злому блеску в глазах и сгорбившейся фигуре видно было, что ему не весело. Скопцов отвечал односложно, отворачиваясь в сторону всякий раз, когда Сергей к нему обращался. Наконец он не выдержал.

— Замолчи, хватит. Я понимаю, в Питере улицы красивые. Разговаривать на них — одно удовольствие, любая тяжелая тема проще делается. — Андрей Семенович резким движением поправил очки и глянул на Бонзу почти яростно. — У нас в Тарасове не так живописно, и вести серьезные разговоры на улице не принято.

Скопцов даже остановился, чтобы отбить у Сергея охоту к комментариям, заткнуть рот, наконец. Тот, возмутившись его бесцеремонностью, неожиданно для себя ответил:

— В Питере, Андрей, не принято хамить. Наказать за это могут прямо на улице.

— Прости, — Скопцов всмотрелся во враз окаменевшее лицо Ивлева. — Я не прав. Погорячился. Если начнем собачиться, завалим все дело к чертовой матери.

— Прощаю, — улыбнулся Бонза. — И на улице больше не разговорюсь, слово даю. Ты здесь за хозяина, давай веди меня, но только в хорошее место. Но смотри, если не понравится, уйду оттуда.

— Идем! — Андрей хлопнул его по плечу. — Есть такое место. И прямо на соседней улице. Подышим летним воздухом.

Друг с другом они познакомились совсем недавно. Чуть больше недели тому назад Ивлев прибыл в Тарасов с рекомендациями от их общих московских и питерских знакомых. Его приезду предшествовали недолгие, но серьезные переговоры, и Скопцов согласился попытаться помочь спасти Джулаева от высшей меры, выговорив при этом немалые поблажки для своего тарасовского бизнеса. Тем, что будет иметь от этого Ивлев, Андрей не интересовался. Не его дело.

Скопцов, предупрежденный заранее, встретил Сергея на перроне вокзала — безошибочно выделил из пестрой толпы высокую прямую фигуру в черном кожаном плаще, застегнутом у талии на одну пуговицу. Небольшая дорожная сумка, висящая на плече, короткая стрижка, жесткие черты лица, руки в карманах. Ивлев стоял у своего вагона, в стороне от суетящихся пассажиров и встречающих, поглядывая на них спокойно и настороженно.

— Сергей Геннадьевич? — назвал его имя подошедший очкарик в куртке неопределенного цвета, похожей на бесформенный мешок со множеством замков и карманов.

— Да, — сказал Бонза, глядя в холодные глаза, смотрящие из-под стекол очков в темной оправе. — Вы Скопцов?

— Он самый, — подтвердил очкарик, — еще вещи есть?

— Зачем?

— Ну, тогда будем на «ты», для простоты и ясности.

— Согласен.

Ивлев первым протянул ладонь для рукопожатия, и знакомство состоялось.

Сошлись они быстро, без пьянки и девочек. Перебросившись несколькими словами, почувствовали расположение друг к другу. Обоим уже за сорок лет непростой жизни, не оставившей к этому сроку иллюзий. Отношение к ней у обоих сформировалось раз и навсегда под влиянием людского равнодушия, хорошо усвоенных тюремных истин и неистребимого стремления к независимости. Даже независимость ими понималась одинаково — как возможность безбоязненно стоять особняком в любом окружении, среде и обществе, с которыми сводит или сведет их судьба. А деньги в жизни имеют лишь вспомогательное значение и ни в коей мере не могут быть самоцелью — и в этом Скопцов с Ивлевым были единодушны. Несомненно, оба были людьми умными.

— А я думал, ты меня в какой-нибудь бар привезешь, — удивился Сергей, переступая порог и оборачиваясь, чтобы закрыть за собой толстую, как подушка, и такую же мягкую с виду дверь.

— Дай нам, Маргарита, поговорить спокойно. Вот, это тебе, — Скопцов сунул денежную бумажку в руку женщины с ярко размалеванным косметикой лицом. — Не пускай сюда больше никого, пока мы не выйдем.

Заасфальтированная узкая дорожка, почти тропинка, начиналась от самой двери, шла между елями и березками со все еще густой листвой на темных ветках и неподалеку сворачивала, терялась в густой высокой траве. Здесь было тепло почти по-летнему, но сухо. Пахло зеленью и даже ощущалось легкое движение воздуха, как дуновение ветерка. И что уж вовсе невероятно, откуда-то издалека допосилось стрекотание кузнечика. Или сверчка? В таких тонкостях Ивлев не разбирался.