Русская сказка - Дмитрий Леонтьев

— Все спокойно, все безлюдно, — доложила она, осмотревшись. — Но запах странный. Не русским духом пахнет.

— Может, Соломон проходил, — пожал я плечами, надкусывая с трудом добытый фрукт. Скилла посмотрела на меня, как на идиота, и до ответа не снизошла.

— Тьфу ты, мерзость какая, — скривился я, выплевывая горькую кашицу. — Зачем они такую пакость выращивают?!

— Непосредственно это — от болезней срамных, — пояснила Скилла. — А вообще — чего здесь только нет. Живая аптека. Но нам стоит перебраться поближе к молодильным деревьям.

— Так яблоня еще и не одна?!

— Какое там! Дюжин пять — не меньше. У князя одних жен, до крещения, было около сотни, да более тысячи наложниц. Поди, напасись на всех здоровья богатырского… Вот здесь, пожалуй, и остановимся — идеальное место для засады. Все, затаились, ждем.

— Скилла, а почему…

— Да помолчи ты, неугомонный! Не понимаешь, что мы в засаде? Не человек разумный, а… мужик говорящий! Татя ночного спугнешь. Аль на ворота захотелось?

Я вздохнул, присел под деревом, положил подбородок на колени и прикрыл глаза. Теплый бок Скиллы приятно грел ноги, и я сам не заметил, как задремал. Разбудило меня холодное прикосновение к шее.

— Щекотно, — сонно пожаловался я, отстраняясь от мокрого носа Скиллы.

— Да тихо ты, мужик говорящий! — сквозь зубы прошептала она. — У нас гости… Да не простые… Ох, не простые!

Осторожно выглянув из-за дерева, я, поначалу, просто не поверил глазам: больше всего чудовище напоминало пегаса, если только бывают в природе пегасы размером со слона, угольно-черного цвета. Крылья, не меньше шести метров в размахе, плотно прижаты к спине, а чудовищных размеров копыта ступают по земле так бесшумно, словно подбиты войлоком. Монстр с хирургической тщательностью, освобождал ветки от желтеющих на них яблок, и даже глаза прикрыл от удовольствия, так по душе была ему эта кислятина.

— Приготовься! — одними губами прошептала мне на ухо Скилла. — Еще пара шагов, и он нас учует — нюх у него, не хуже моего. Доставай веревку.

Я осторожно извлек из-за пазухи одолженный у Соломона аркан и неумело отвел руку, изготавливаясь к броску.

— Давай! — заорала Скилла, бросаясь вперед.

То ли взвившийся на дыбы конь тому виной, то ли ковбой из меня, как из говна — пуля, но лассо, нацеленное на шею, упало на лошадиный круп и, соскользнув, затянулось на хвосте мертвой петлей. Взмахнув мощными крыльями, пегас оторвался от земли, я едва успел захлестнуть свободный конец веревки вокруг дерева, как последовал столь мощный рывок, что яблоня наполовину выдернула корни из земли. Все это происходило в считанные мгновения, но перед моими глазами до конца дней будет стоять картина, достойная кисти гения сюрреализма: крылатый конь, рвущийся в небо, но удерживаемый, как шмель на ниточке, за хвост, привязанной к яблоне веревкой, я, обхвативший яблоню руками, словно это могло удержать медленно вылезающее из земли дерево, и Скилла, взывающая к звездному небу, словно замерзший волк:

— Остановись! Именами забытых богов приказываю тебе: остановись, Танат! Остановись, иначе самого Перуна призову!

При имени грозного бога молний, крылатый конь смирился, и, тяжело дыша, опустился на землю, гневно и презрительно кося на нас налитыми кровью глазами:

— Жаловаться побежишь, Скилла? Мы же с тобой одной крови — ты и я…

— Это — Россия, Танат, — напомнила Скилла. — а не джунгли. Здесь телесным идея владеет. Так что с зовом крови ты страной ошибся. Ты воруешь, мы ловим.

— Вот — вот, — вздохнул конь. — При Перуне так не было. При Перуне род был важнее всего…

— Земля эта больше не во власти твоего господина, — не стала вдаваться в дискуссии Скилла. — А мы тебя на краже, с поличным повязали… Ай-яй-яй, Танат, конь самого Перуна, а тыришь молодильные яблоки по ночам, как мелкий урка — консервы из продмага…Не стыдно?

Конь опустил голову, его бока тяжело вздымались.

— Ты же знаешь, — ответил он после долгой паузы. — мы вымираем… в нас больше не верят… Из мира уходит магия и ворожба…

— Зато им на смену приходят другие чудеса, — возразила Скилла. — Не природных сил, а человеческого духа и веры. Тебе, сыну стихий, этого не понять, но человек овладевает и этой частью мира… Стало быть, ты решил попытаться остановить вырождение с помощью княжеской виагры? Ох, Танат, Танат… Сраму-то сколько… Что делать будем?

— Что ты хочешь? — угрюмо спросил Танат.

— Надо виру платить, — оскалилась Скилла. — Ты яблочки пер для продолжения рода, стало быть и откупом тебе станет…

— Нет!!!

— А куда ты денешься, — Скилла смотрела на раздувающего ноздри коня, как опер на неумелого домушника. — Это я тебе еще, по старой памяти, поблажку делаю. Хочешь, все по закону будет?

Танат тяжело вздохнул и ударил копытом о землю. Посреди ночного сумрака сверкнула молния, и рядом с ним возник…

— Конек-горбунок?! — изумился я. — Это-то нам зачем?!

— Молчи, мужик говорящий! — едва ли не взвыла Скилла. — Лучше просто молчи!.. Что ж, ты щедр, Танат. И ты уплатил свою виру. Произошедшее этой ночью умрет с восходом солнца, и никто никогда ничего не узнает… Мне жаль тебя, любимец старых богов, но ты должен уйти из этого мира. Власть падших ангелов, правивших им, подошла к концу.

— Тебе тоже придется уйти, рано или поздно, — напомнил Танат. — Я не понимаю твое служение новым… хозяевам…

— Поэтому ты и уходишь, — кивнула Скилла. — Тут не только понимать, тут еще и эволюционировать надо… И не только телесно. Впрочем, в этом я тебя никогда убедить не смогу. Извини…Прощай.

Танат презрительно фыркнул, ударил копытом и исчез, в блеске молнии.

— И что мне теперь делать с этим теленком-мутантом? — спросил я у Скиллы.

— Чем больше с тобой общаюсь, тем больше убеждаюсь, что ты просто говорящий мужик, — вздохнула она. — Бери, дурень. Даренному коню в зубы не смотрят.

— Теперь вы будите обо мне заботиться? — тоненьким голосом спросил жеребенок.

— А у нас есть выбор? — риторически вопросил я. — Компания, как я чувствую, у нас подбирается небольшая, но душевная: говорящая собака, говорящий конь, и говорящий мужик… Что ты хоть делать умеешь, квазимодо парнокопытное?

— Молоко пить, — признался жеребенок. — У вас есть молоко?

— Понятно, — вздохнул я. — Ты у нас явно приживешься… Надеюсь, теперь уже можно идти спать? Не табун же пегасов здесь пастбище устроил? Кстати, кто-нибудь знает способ зарыто обратно вырванные, и склеить поломанные яблони?..

Однако, сразу завалиться на боковую, мне так и не удалось. Пока я разыскивал для ноющего жеребенка молоко, пока припирался с ключницей насчет помещения для ночевки моего зверинца, наступило утро. Мне показалось, что я только — только приклонил голову, а надо мной уже горестно причитал знакомый, картавый голос: