До свидания, эрлюсы - Владимир Кобликов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь наша стада интересней и разнообразней. Во всем ощущалось преимущество большого дружного коллектива. Реже приходилось и дежурить на кухне. Меню стало разнообразнее, потому что каждый старался удивить товарищей необыкновенным блюдом. Один Соломко по-прежнему кормил нас во время своих дежурств безвкусным кондером.
Дни перестали быть близнецами.
Капитан «Дерзкой» просит помощи
— Помогите!..
Мы выскочили из палаток.
Соломко вскочил на ноги и непонимающе стал озираться по сторонам. Он только что крепко спал под кустом. Непричесанный, с взлохмаченной бородой, Соломко был похож в эту минуту на попа-расстригу.
— Что такое? Кто кричит?
— Колька.
— Где он?
— Рыбачит вверху по реке.
Мы с Филиппом поплыли на помощь капитану «Дерзкой». Соломко побежал по берегу.
— Правильно делает, — замечает Филипп. — Он прибежит раньше нас и, в случае чего, доберется до ребят вплавь…
Гребем изо всех сил, но продвигаемся медленно: течение в этом месте быстрое.
— Держи ближе к берегу! — сердится Филипп. — У берега легче плыть…
Доплыли до поворота. Брод кончился. Мы выплыли на широкую спокойную плесу и увидели «Дерзкую». На носу лодки Колька со спиннингом в руках. У нас отлегло от сердца. Значит, ничего страшного с мальчишкою не произошло… На берегу стояли Соломко, Андрей, Люся и Эрик. Они размахивали руками, кричали. А «Дерзкая», словно ею управлял пьяный рулевой, медленно плыла, то и дело резко меняя курс.
— Рыба его таскает на буксире, — догадался Филипп. — Ух! И здорова, видать. Нажимай!
Колька уже еле удерживал удилище. Он уперся ногами в борт. Правой рукой вцепился в катушку и не давал ей крутиться. Мальчишка не знал, что ему делать дальше. Выражение лица у него беспомощное и растерянное. Мы видели, что натянутая до предела леска вот-вот лопнет. Филипп закричал, азартно размахивая руками.
— Ставь на тормоз и потихоньку отпускай леску!
Но Колька словно не понимал русского языка. А рыбина тащила «Дерзкую» на буксире.
— Подгоняй быстрее! Умер, что ли?! — Филипп погрозил мне кулаком. Он был похож на свирепого татарского хана.
«Еще побьет под горячую руку», — подумал я и несколькими взмахами кормовика подогнал «Стремительную» к «Дерзкой». Филипп, как рысь, перепрыгнул из лодки в лодку и выхватил у Кольки удилище… Затрещал тормоз спиннинговой катушки. Филипп стал потихоньку отпускать леску. Теперь и у Филиппа тряслись колени так же, как и у Кольки: Палькин почувствовал по леске, с какой рыбой имеет дело.
— Коля! — зашептал художник. — Гони лодку на мель, где берег почище.
Капитан «Дерзкой» стал приходить в себя. Лицо его покрылось пятнами, уши горели. Он схватил кормовое весло и торопливо погнал свой «корабль» кормою вперед к берегу.
— Уплывай от нас! — приказал мне Филипп. — Леску о твою лодку рыба порвет…
«Дерзкая» зачередила днищем по песку. Филипп вылез из лодки и стал с большим трудом и осторожно подматывать леску на катушку. Наматывал и пятился к берегу, словно отступая от смерти… В прозрачной воде я увидел громадную щуку. Она почти не сопротивлялась. Казалось, что «царица» реки недоумевает и не бушует только из-за любопытства. Дай, мол, посмотрю, кто это посмел меня тревожить. Щука открыла огромную пасть. Глаза по кулаку! Хищница тормозила плавниками и мощным хвостом.
Напряжение достигло предела. Соломко, Эрик, Люся, Андрей стояли, затаив дыхание. Вот на поверхности воды показалась широкая темная рыбья спина. И в это же мгновение щука сделала сильный рывок. Взорвалась гладь воды! Во все стороны полетели брызги и песок! Удилище треснуло. Палькин упал на спину… Колька плюхнулся животом на щуку. К нему на помощь Соломко и я. Общими усилиями выволокли рыбу на пологий берег, где хищница начала ожесточенную борьбу. Щука затихла только тогда, когда Филипп ударил ее веслом по голове.
Кольку лихорадило, руки и ноги его тряслись, а зубы отстукивали частую дробь. (После мы измерили длину щуки. Сто восемь сантиметров! Вес щуки был не меньше пуда.) Через жабры продели петлю и привязали щуку к шесту. Мы с Филиппом погнали лодки и видели, как добычу несли в лагерь. Колька и Эрик тащили на плечах шест, посредине которого висела щука. Хвост ее волочился по земле. Соломко, Андрей и Люся кричали, хлопали в ладоши, прыгали и выделывали ногами умопомрачительные пируэты.
— Теперь все, — усмехнулся Филипп.
— Что все? — не понял я.
— На всю жизнь Колька затравку получил. И скажи, новичкам всегда везет! Колька-то ведь по-настоящему забрасывать блесну еще не научился.
Вернулись с Филиппом на стоянку в разгар торжества. Все хвалили Кольку. Профессорша удивлялась, как только щука не съела мальчика. Главнокомандующий похлопывал племянника по плечу и готовился снимать сцену борьбы капитана «Дерзкой» с рыбиной.
Булька (тигрособака давно облезла и стала обыкновенной Булькой) к щуке подойти побоялась. Она издалека потянула носом и опасливо зарычала. Наконец-то Буля поверила, что и в реках водятся «акулы».
Тайна затонувшего танка
Безветренное и знойное утро. Даже на воде нет прохлады. Больше всех от жары страдала профессорша. И под зонтиком она не снимала своей широкополой шляпы и «наносника», которым Мария Федоровна спасала свой нос от солнца. У остальных носы давно стали красными и облупившимися. Вообще солнышко щедро позаботилось о нашей внешности. Волосы выгорели, кожа «прожарилась» и почернела. Только Соломко, как всегда, не хотел терять своей самобытности: он не чернел, а оставался ярко малиновым и часто «менял кожу».
Мы дали зарок не бриться до конца путешествия и отрастили чахлые бороденки и усы. Никита изводил нас за это. Он предлагал меняться бородами, узнавал, на сколько миллиметров у кого подросла «бородища» за ночь, или вытаскивал расческу и вежливо так говорил:
— Причешите, пожалуйста, свою бороду.
Да, вид у всех нас был живописный…
Шли кильватерной колонной. Плыть договорились до полудня, а потом — отдых. Художники, конечно, с удовольствием и сейчас бы остановились — так красивы обрывистые и лесистые берега Угры. На береговой крутизне — сосны с темно-зелеными кронами, ниже — серебристо-зеленые березки, а к: самой воде сбегает дымчатый ивняк. Иногда берега становятся обрывистыми и красными от глины. Из глины торчат обнаженные корни сосен.
Я засмотрелся на парящего ястреба и чуть не прозевал сигнал с флагманского корабля. Приказано пристать к правому берегу, где лес неожиданно уступил место просторному лугу, на котором находилось стадо. Здесь же работала передвижная: электродоильная установка. Коров много, а доярок только три. Молодые, смешливые, в белых халатах и с низко повязанными косынками — от солнца.
К нам подошел мужчина лет тридцати. Он был в модной ковбойке, на руке пиджак, из кармана торчала растрепанная книжка.
Художники, не теряя времени, стали писать этюды, а ярко одетый мужчина с любопытством наблюдал за их работой.
— Отдыхаете в этих краях? — спросил его Соломко.
— Нет. Местный житель.
Мужчина понял, почему его приняли за отдыхающего, и не без гордости отрекомендовался:
— Николай Николаев. Пастух из совхоза «Замыцкий».
— Пастух? — удивилась Мария Федоровна.
— Пастух, — ответил Николай. — Вот уже пятый год пасу стадо. Ремесло наше важное: как попасешь, так и молочка попьешь.
— Ваше стадо? — поинтересовался я.
— Нет. Это колхоза имени Кутузова Знаменского района. А мой совхоз на той стороне. У кутузовцев ферма коммунистического труда. Вот я и заглядываю к ним. Опыт перенимаю.
Девушки кончили дойку и тоже подошли к нам. Поздоровались.
— Коля, а ты еще не уплыл?
— Нет еще.
— Что-то ты зачастил к нам.
Девушки засмеялись. Одна из них покраснела.
— Учусь у передовиков.
— Учись, учись, но нас все равно не догоните!
— Догоним!
Доярки уехали. Николаев задержался с нами. Рассказывал о совхозе, в котором живет «только после войны».
— А раньше где жили? — интересуется профессор.
— Вон там, где липки стоят.
Мы смотрим, куда указывает пастух.
— Что же вы под липками жили? — «сострил» Эрик.
— До войны там деревня была, а теперь только липки остались.
Всем неловко за Эрика. И сам он краснеет. Наконец-то научился.
— А на этом лугу, — продолжает Николай, — до войны деревня Колодезки стояла. А дома здесь какие были! Кирпичные, красивые! Все с землей сровняли, все огню предали. В Колодезках немцы в один большой дом девяносто шесть человек согнали и сожгли живьем. А сколько расстреляли, повесили. Только порассказать!
— Бои в ваших местах сильные были, — вспоминая что-то, говорит инженер.