В литературной разведке - Александр Шмаков

Один из современников молодого горного инженера, знавший его по Березовским золотым приискам, позднее писал:

«Е. Ковалевский выделялся среди инженеров своим образованием и свободным со всеми обращением, много работал над книгами, находил время и участвовал в любительских спектаклях, устраиваемых в Екатеринбурге. В пьесе Н. Хмельницкого «Воздушные замки» он играл Альнаксарова, в комедии А. Грибоедова «Горе от ума» — Чацкого»{72}.

Егор Петрович быстро продвигается по служебной лестнице. Через год он переводится в корпус горных инженеров капитаном и определяется бергмейстером золотых приисков всего горного округа. Затем его командируют в Петербург для «препровождения золотого каравана», оставляют на работе в горном ведомстве. Но столичная жизнь и чиновничья служба не по душе Ковалевскому.

Вскоре он — в экспедиции, снаряженной для поездки в Бухару с целью разведки и исследования руд и открытия «минералов и дорогих камней». Ему нужны знающие дело люди. Ковалевскому помогает П. Аносов и направляет к нему опытных мастеров.

Поездка в Среднюю Азию позволяет Егору Петровичу собрать интересный материал. Без подписи появляется часть очерков «Странствователь по суше и морям». Книгу эту заметил В. Белинский и высоко оценил ее. Он сравнивает очерки Ковалевского с путевыми зарисовками Александра Дюма.

«Каждая страница его занимательной книжки, обнаруживает в нем, — писал великий критик, — сметливую наблюдательность, уменье двумя-тремя резкими чертами обрисовать быт и характер народа, среди которого он жил, или замечательного лица, с которым он встречался»{73}.

Благополучно завершенная научная экспедиция определяет дальнейшую судьбу Егора Ковалевского как ученого-путешественника и писателя.

Египетское правительство направляет в Россию своих инженеров для обучения практике золотодобывания. Егору Петровичу поручается обучить их практическому делу, ознакомить с Березовскими и Миасскими приисками, со Златоустовским заводом. После обучения египетских инженеров золотодобыванию они выехали обратно на родину, а Егор Петрович в «знак благодарности за понесенные труды» получает награду от египетского правительства — табакерку, украшенную бриллиантами.

Награда почетна и дорога, но самую большую радость приносит назначение Ковалевского весной 1846 года помощником начальника Златоустовского горного округа, где работал автор булатной стали и изобретатель золотопромывательной машины П. П. Аносов. Недолго Егору Петровичу пришлось работать вместе с прославленным металлургом и ученым. П. Аносова отзывают в Петербург, и Ковалевский возглавляет все металлургические заводы, оружейную фабрику и золотые прииски округа. Всего год и четыре месяца проработал он начальником Златоустовского округа. За это время присмотрелся к людям, полюбил дело, мечтал быть достойным преемником П. Аносова, но судьба распорядилась по-иному.

Вскоре после отъезда египетских инженеров на родину, русское правительство получило официальную просьбу главы египетского правительства Мухаммеда-Али направить опытного русского инженера для «учреждения разработки золотоносных песков, открытых в Верхнем Египте». Выбор пал на Егора Ковалевского. Он приступил к сдаче дел по управлению Златоустовскими заводами и срочно выехал в Петербург.

Егор Петрович заранее знал, что в поездке в Египет ему понадобятся надежные и умелые люди. И когда вышло предписание штаба корпуса горных инженеров, он не задумываясь, назвал имена штейгера Ивана Трофимовича Бородина, успевшего при П. П. Аносове совершить служебную поездку в Валахию, и Ивана Савельевича Фомина — золотопромывальщика, ближайшего помощника П. Аносова в работе по созданию золотопромывательной машины.

В октябре 1847 года Бородин и Фомин выехали в Одессу, где дождались Ковалевского, и 20 октября пароходом «Херсонес» отплыли в Египет. Это была одна из самых трудных и опасных экспедиций Егора Петровича. Она красочно описана им в книге «Путешествие во внутреннюю Африку». Произведение его печаталось первоначально в журналах «Современник» и «Отечественные записки».

Н. Некрасов, хорошо знавший автора, писал ему, как только появились первые очерки:

«Ваша статья прекрасна и чрезвычайно всем нравится. Все жалеют только, что мало, нужно еще».

Помимо увлекательных описаний природы Африки, обычаев жителей, работы самой экспедиции, в очерках Ковалевского содержались и политические оценки эпохи, были высказаны смелые для того времени мысли.

«Негры добры и гостеприимны, — писал Ковалевский. — Негр привык думать и размышлять. Вопрос ваш он поймет быстро: память имеет светлую, скоро выучивается арабскому языку и вообще очень понятлив».

Н. Чернышевский в своем дневнике 2 февраля 1849 года отметил:

«Прочитал «Негрицию» Ковалевского — весьма понравился он за то, что так говорит о неграх, что они равно ничем не хуже нас, с этим я от души согласен: когда говорят противное, мне всегда кажется, что это такой же вздор, как слова Аристотеля, что народы на север от Греции самим климатом и своею расою осуждены на рабство и варварство»{74}.

Высокая социальная оценка творчества Ковалевского упрочила за ним почетное имя передового литератора. Только смелый и уверенный в правоте своих слов литератор мог написать в ту жестокую пору царизма, что причина отсталости культуры африканских народов — «угнетение их людьми другого цвета кожи», и утверждать:

«Я защищаю человека, у которого хотят отнять… человеческие достоинства»{75}.

Е. Ковалевский совершил за свою долгую жизнь много интересных и опасных путешествий, среди них — поездка в Черногорию, Среднюю Азию, Китай. Он написал три большие повести: «Люди странствующие, люди страждущие», «Майорша» и «Век прожить — не поле перейти», в которых использовал впечатления, полученные в Сибири и на Урале. Было издано в свое время собрание его сочинений в пяти томах.

Книги Ковалевского давно не переиздавались и стали библиографической редкостью. На них лежит печать своего века, язык и манера письма кажутся нам, современникам, старомодными. Однако они до сих пор сохранили пламень души их автора, русского патриота.

Егор Петрович последние годы, живя в Петербурге, был председателем общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, возникшего по инициативе Н. Чернышевского. Е. Ковалевский назначил пенсии и пособия сыну первого русского революционера-писателя А. Радищева — П. Радищеву, вдове декабриста В. Кюхельбекера, декабристу М. Бестужеву, оказал помощь семье В. Белинского, добился освобождения от крепостной зависимости родных поэта Т. Шевченко.

«Для Е. П. Ковалевского не было такого честного стремления на Руси, — отмечал его биограф П. Анненков, — такого добросовестного труда и такого светлого начинания, которых бы он не понял или не знал, к которым остался бы холоден и равнодушен»{76}.

Егор Петрович прожил долгую и кипучую жизнь. Человек, много сделавший для процветания отечественной науки и литературы, считал свою пройденную жизнь «недоделанной, необретшей своего настоящего завершения».

Личность Е. Ковалевского оказалась настолько яркой и колоритной, что привлекла к себе многих историков и литераторов в наше время. О нем появились монографические работы и исторические романы. Образ Егора Петровича и его верных уральских друзей по поездкам в Среднюю Азию и Африку запечатлен писателем В. Синенко в романах «Горный капитан» и «Страна Офир». Много волнующих глав посвящено жизни Е. Ковалевского в Златоусте, запоминаются портреты уральских умельцев — Бородина и Фомина.

Мы не в праве забывать имя горного инженера Е. Ковалевского. Все сделанное им в нашем крае — яркая страница в истории горнозаводского Урала. Но для нас особенно дорог в нем странствователь и литератор, чей талант впервые пробудился на Урале.

2. Петр Падучев

Прошло восемьдесят лет с тех пор, как в «Историческом вестнике» был напечатан очерк «Русская Швейцария». Пусть устарели многие факты в живом, правдивом описании действительности той поры, но искренние чувства автора, его влюбленность — волнуют и сейчас.

Очерк «Русская Швейцария» — о Златоустовском заводе и его окрестностях, истории появления здесь рабочих и их быте, — написан с глубоким знанием предмета. С большой любовью описывает автор красоту уральского пейзажа.

«Я не художник, но всегда жалел, что не владею ни кистью, ни карандашом, чтобы нарисовать бесподобный по красоте и необъятности горизонта ландшафт, который не часто можно встретить в горных местностях, — пишет автор. — Под ногами восхищенного зрителя, ниже на 2000—1500 футов чернеет океан лесов, перечеркнутых светлыми ленточками рек Келнима и Тесьмы, текущих в разные водные системы. Несколько дальше Уральский хребет, на восток за которым раскинулась беспредельная Оренбургская степь с тысячью соленых озер, блестящих на солнце, как капли не успевшей еще обсохнуть росы. Даже гребни Юрьмы и Таганая кажутся отсюда незначительными скалами, нисколько не мешающими видеть Златоуст, Миасс, Кыштым и многие другие селения, разбросанные на 75 верст от Круглой сопки!..»{77}