Настенька (СИ) - Элина Лунева

Какое-то тихое шуршание нарушило ход моих мыслей. Я повернула голову и увидела Казимира, ловко орудующего кочергой у печи.

— Доброе утро! — сказала я ему и, видимо, этим его напугала.

— Доброе, навьюшка, — с поклоном обернулся ко мне домовой.

— Эх, Казимир, Казимир, — запричитала я, — Давай, пожалуйста, без этих твоих навьюшек и ведьм. Зови меня просто Настей, а я тебя Казимиром звать буду, окей?

— Чего? — растерянно спросил он, видимо не поняв мою последнюю фразу.

— Хорошо? Договорились? — пояснила я.

— Хорошо, — кивнул домовой, и снова принялся шерудить кочергой затухающие угли.

Я медленно потянулась и уныло выдохнула. Холодное зимнее солнце вовсю светило в маленькие окошки моей избы, и судя по его расположению, день был давно в разгаре. Зимой темнеет рано, а мне надо столько всего успеть. Надо дров принести, воды натаскать, сготовить что-нибудь, да в доме убраться. Эх столько дел, и всё руками делать придётся, ведь здесь не было ни пылесоса, ни стиральной машины, ни микроволновки. Одним словом полное отсутствие цивилизации.

— Блин, у меня ж теперь коза есть! — испугано вскочила я с лавки, внезапно осознав, что несчастное животное не подоено, не напоено и не накормлено. А ведь помимо козы у меня же ещё и целый курятник. Пятнадцать кур и один краснохвостый петух, который вчера так и норовил меня клюнуть.

Пока я судорожно натягивала на себя свою замысловатую одежду, домовой выкладывал на стол теплые лепешки и что-то типа чугунной сковородки, на которой шкворчала глазунья с поджарками золотистого сала. От увиденного мой желудок издал жалобное урчание, а мой рот мгновенно наполнился слюной.

— Садись, хозяюшка, — довольно ухмыльнувшись, проговорил домовой, — Ешь, пока не остыло.

Схватив деревянную ложку и оторвав кусок теплой лепешки я, в прямом смысле, накинулась на еду, будто бы год не ела.

Тем временем домовой налил мне в чашку травяной сбор и добавил туда ложечку мёда.

— Ешь, хозяюшка, ешь, — причитал мужичок, явно обрадованный моему звериному аппетиту, — Худая какая, одни мослы, тела-то нету совсем в тебе. Ничего поправим, откормим.

Он ловко спрыгнул с лавочки и, взяв с подоконника деревянную гребенку, что-то прошептал себе в ладошку. И вдруг мои длинные каштановые волосы взметнулись вверх, а вокруг них, словно мотылёк запорхал редкий деревянный гребешок. Я так и замерла с полуоткрытым ртом, пока на моё плечо не легла туго заплетённая длиной до самого пояса коса.

— Вот это да! — ошарашено выдохнула я.

Я уже собиралась спросить, как он это сделал, но он лишь качнул головой в сторону двери:

— Гость к тебе, хозяюшка.

И в самом деле, не прошло и нескольких секунд, как в избу вошла разрумяненная от мороза Матрёна.

— Ну как ты тут, Настенька? — деловито окинула взглядом меня и всё вокруг Матрёна.

От увиденного лицо её просияло, и она, улыбнувшись обрадовано, закивала:

— Вижу, что хорошо. Коза подоена и накормлена, изба выметена, печь затоплена. О, да и самоварчик подоспел как раз, — одобрительно потерла женщина свои ладошки.

— Проходи, раздевайся, — улыбнулась я подруге, — Чайку горяченького выпьем.

— Чего? — не поняла моей последней фразы Матрёна.

Я махнула рукой и пояснила:

— Говорю, что сбор травяной только что заварила. Выпей горячего, отогрейся с мороза.

— Аааа, — понятливо закивала женщина и умелым движением скинула на ближайшую лавку свой тулуп и платок.

Пока Матрёна усаживалась и наливала себе отвар, я опасливо пошарила глазами по избе в поисках Казимира. Вот кто значит мне все дела домашние переделал, и животных покормил, и в избе прибрал, и воды натаскал, да и дров наколол. А с виду такой маленький мужичонка, а сила в нем значит богатырская. Хотя, о чём это я? Не руками же он всё это делал, а магией какой-то своей, ворожбой. Н-да, мал золотник, да дорог.

— Чего закручинилась, Настенька? — нарушила мои размышления подруга.

— Да так, — уныло вздохнула я, — Вот думаю, как дальше жить? На что?

Женщина нахмурилась:

— Тебе б замуж выйти, да кто ж возьмёт?

Откуда-то из-за угла печи раздалось хмыканье домового, и я опасливо покосилась в ту сторону, боясь, что его может услышать или увидеть Матрёна. Но вспомнив вчерашние слова Казимира о том, что простой человек нечисть увидеть не может, я немного успокоилась.

Женщина покачала головой, а затем кивнула каким-то своим мыслям.

— Хотя, — уже более бодрым голосом проговорила она, — Время то у тебя ещё полно. Люди попривыкнут, да позабудут. Глянь только, какое у тебя лицо чистое, да ровное. Мяса нарастишь, совсем красавицей станешь. Жаль, приданого маловато, но зато свой дом, какой никакой, есть у тебя. А там глядишь, парень какой-нибудь приглянется. Вон у Трифана, старосты нашего, двое парней. Старший Ванька двадцати годов уж, всё никак не остепенится охломон, а младший Никитка твой ровесник. Чем не женихи?

Я напрягла память и, вспоминая двух оболтусов, что видела у старосты в доме, от души рассмеялась:

— Это те двое, один из которых сразу ведьмой обозвал, а второй крестился, как от сатаны?

От моих слов женщина скривилась и укоризненно покачала головой на мои грубые слова.

— Ладно, с женихами потом разбираться будем, если таковые сыщутся, — снова уныло хмыкнула я, — Ты лучше подскажи мне, Матрёна, как жить дальше? Ведь я ровным счётом ничего не умею.

И словно в подтверждение моих слов женщина перевела свой взгляд с моих нежных аккуратных детских рук на свои грубые натруженные ладони с мозолями и ссадинами. Лицо женщины побледнело, но она быстро овладела собой.

— Главное до весны дожить, — встрепенулась Матрёна, — А пока прясть можешь, козу же тебе староста вернул. Вот и чеши шерсть, да пряжу делай. Валять войлок можешь. Рукоделием займись, мать твоя была та ещё мастерица, не чета многим. А там и лето придёт, покос будет, травы, да сборы полезные собирай, да в мешочки складывай. Бабка твоя травницей была отменной.

— А она дело говорит, — послышалось тихое бормотание домового, и я испуганно заозиралась по сторонам.

— Ладно, пойду к себе, а то Макар сердиться будет. Да и Митьку кормить пора, — засобиралась женщина, а потом как будто бы что-то вспомнив, добавила, — Я чего приходила-то…, баню сегодня топить собираемся. Так и ты приходи, отмоешься хоть.

Дверь с противным скрипом закрылась, и я, снова оставшись одна, призадумалась. А ведь и правда, надо бы хорошенько вымыться, смыть с себя и запах, и воспоминания о кладбище. От этих мыслей я снова неприятно поёжилась. Решено, в баню к Матрёне я обязательно пойду. А пока…

— Казимир! — позвала я своего домового.

И он тут же оказался передо мной, словно выпрыгнувший чёрт