Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После напряжённого рабочего дня вся эта публика с удовольствием отдыхала, разговоры велись на разные вольные темы и вдруг… бодрый голос Игоря Васильевича:
— Мукасий, собирай рукребят!
Мукосеев был порученцем Игоря Васильевича, осуществлявшим связь со всеми участниками испытаний. Проходило минут пять-десять и все «руководящие ребята» — министры, генералы и академики собирались в комнате Игоря Васильевича, и начиналось обсуждение выполненного и намёток будущих работ».
Сергей Давыдов:
«У учёных почти каждый день возникали новые идеи и предложения, заставлявшие офицеров вносить изменения в монтаж приборных соединений. В конце концов, бесконечные изменения стали грозить задержкой испытания. Лучшее становилось врагом хорошего. И Курчатов с радостью принял предложение М.А. Садовского, рекомендовавшего с такого-то числа все новые идеи «топить в батальонном сортире». Иначе от натиска учёных никак не удавалось избавиться.
После принятия такого решения, когда недогадливый учёный обращался к Курчатову с предложением поставить то или иное измерение, Игорь Васильевич, хитро улыбнувшись, оглядывал присутствующих и, выдержав паузу, произносил:
— Топить?».
Впрочем, когда что-либо измерить нужно было самому Курчатову, он действовал весьма решительно. В одном из таких «инцидентов», о котором рассказал всё тот же Михаил Садовский, участвовал и Исаак Кикоин:
«Сидели мы с Исааком и спокойно беседовали. И вдруг:
— Вы чего это сидите? Ты же знаешь, Миша, Исаак хорошо разбирается в оптике. Поезжайте немедленно на опытное поле и подумайте, как осуществить такой-то эксперимент!
Об эксперименте не говорю, так как и на старуху бывает проруха: предложение Игоря Васильевича было явным недоразумением. Я, конечно, не выдержал и стал протестовать, ожидая поддержки Исаака. Но он невозмутимо разъяснил, что сейчас мы спокойно едем и спокойно вернёмся вместо того, чтобы тратить время и нервы на преодоление Игорева упрямства.
— Да ведь он же спросит, что мы сделали!
— Вот уж никогда этого не будет: он уже сам всё сообразил и за, был.
Исаак оказался прав: никаких вопросов не было.
Вообще же Игорь Васильевич всегда помнил свои поручения и требовал ответа на них в достаточно настойчивой форм, е».
Что же так волновало тогда Курчатова? Прежде всего, наверное, то, что Берия кроме коллектива физиков, создателей бомбы, направил на полигон и группу «дублёров». Андрей Дмитриевич Сахаров впоследствии напишет:
«… на заседании у Берии… решался вопрос о направлении на объект «для усиления» академика М.А. Лаврентьева и члена-корреспондента А.А. Ильюшина. Когда была названа фамилия Ильюшина, Берия удовлетворительно кивнул…
Как мне потом сказал К.И. Щёлкии, Лаврентьев и Ильюшин были направлены на объект в качестве «резервного руководства» — в случае неудачи испытания они должны были сменить нас немедленно, а в случае удачи — немного погодя и не всех… Лаврентьев старался держаться в тени и вскоре уехал. Что же касается Ильюшина, то он вёл себя иначе: он вызвал своих сотрудников (в отличие от сотрудников объекта с докторскими степенями — это подчёркивалось) и организовал нечто вроде «бюро опасности». На каждом заседании Ильюшин выступал с сообщением, из которого следовало, что обнаружена ещё одна неувязка, допущенная руководством объекта, которая неизбежно приведёт к провалу».
Вот эти-то предложения Ильюшина Курчатов и предлагал с радостью «топить!».
Владимир Комельков:
«Наконец, наступила последняя фаза подготовки. Главная трудность заключалась в том, что абсолютно не допускались малейшие недосмотры.
У каждой группы в сборочном цехе, примыкающем к башне, было своё место и своя аппаратура График работ был круглосуточным, поэтому в соседней пристройке, примыкающей к центру, были поставлены кровати для части сотрудников, у которых не оставалось времени, чтобы добраться до ночёвки на берегу реки».
Сергей Давыдов:
«На раннее утро 27 августа руководство назначило проведение генеральной репетиции…
Накануне генеральной репетиции на полигоне появился член Политбюро ЦКВКП(б) Л.П. Берия…
Министр произвёл на меня странное впечатление. Как будто передо мною стоял могучий карлик-горбун из знаменитой сказки «Город мастеров». Маленького роста, непомерно широкий в плечах (казалось, ширину ему придаёт летнее пальто с неестественно заострёнными в плечах вшивными рукавами), с орлиным носом, жёстким пронзительным выражением глаз, скрытых за тёмными стёклами очков.
Берия не мог стоять прямо, не облокотившись, не навалившись на перила При этом спина его была изогнута, как будто он страдал искривлением позвоночника. В течение сравнительно короткой демонстрации министр непрерывно переступал с ноги на ногу».
В книге «Апостолы атомного века» есть эпизод о встрече Кирилла Щёлкина, первого заместителя главного конструктора КБ-11, с Лаврентием Павловичем по совсем, казалось бы, отвлечённому поводу:
«Отец вспоминал: на полигоне при подготовке к испытаниям Берия вызыва. ет его к себе:
— Тебе инженер Иванов нужен?
— Лаврентий Павлович, я не беру на полигон людей, которые мне не нужны.
— Тогда посиди, послушай!
Входит молодой красивый краснощёкий генерал МГБ с тонкой папкой в руке.
— Докладывай!
— Считаю необходимым срочно удалить с полигона и арестовать инженера Иванова.
— Что у тебя на него?
Генерал открывает папку, достаёт один из листочков и докладывает:
— В 41-ом году неоднократно высказывал недовольство…
Генерал зачитал несколько резких высказываний Иванова в адрес начальников разных рангов. После небольшой паузы Берия спрашивает:
— А ты, значит, был доволен отступлением?
Отец говорил, что не подозревал, как молниеносно может измениться лицо человека. Лицо генерала из розового, живого стало серым, безжизненным. Берия добавил:
— Иди, мы с тобой разберёмся. Иванова не трогать!».
Наступило 28 августа. Кинооператору-документалисту Владимиру Андреевичу Суворову, которому предстояло запечатлеть на киноплёнку предстоящие испытания, этот день запомнился надолго:
«Давненько люди такого не видели — со времён недавно окончившейся войны: над полигоном аэростаты в небе „пасутся“, как киты на поводках!
Возникла тревога: на. бежали облака, небо затянуло, стал накрапывать дождь. Не сильный, но… И как тут навалились на метеослужбу! Телефонные звонки-запросы, требование почти невозможного…
Что ж обеспокоило и гражданских руководителей и военных?
Осадки и возможное изменение ветра! Если будет дождь, взнесённые ввысь радиоактивная пыль, песок и пепел могут осесть концентрированно — не развеявшись. Изменившееся направление ветра нанесёт всё это на людей в районах наблюдения и на городок полигона, а может отнести и в район больших городов окрест полигона Тогда, может, придётся и отложить испытание, а это всегда сложно — машина запущена. Определённая опасность была, вот и отдувались метеорологи за непредвиденные капризы погоды, вот и утирал пот со лба начальник гметеослужбы».
Но отступать было некуда. И тем, кто отвечал за проведение взрыва, пришлось принимать решение.
Сергей Давыдов вспоминал:
«Руководство решило провести атомный взрыв в восемь часов утра (пять часов по московскому времени) 29 августа 1949 года».
Испытание атомной бомбы
Владимир Суворов:
«29 августа 1949 года. Восход солнца — в 6 часов 28 минут, заход — в 20 часов 32 минуты, долгота дня — 14 часов 04 минуты. Метеоданные позволяют проведение эксперимента».
Кирилл Щёлкин в отчёте, составленном несколькими днями позднее, писал:
«В ночь на 29 августа тт. Харитон Ю.Б. и Духов Н.Л. с помощниками в присутствии тт. Курчатова И.В., Завенягина А.П., Александрова А.С., Зернова П.М. и др. собрали боевой заряд из Z и нейтронный запал в поршне из А-9 и вставили главный узел в изделие.
К 4.00. на центр поля, к башне, после опечатывания системы автоматики и разъёмов на подрывной линии прибыли подрывники тт. Щёлкин К.И. и Матвеев С.Н. с партией взрывателей в маленьком чемоданчике.
Попросив разрешения у товарищей Берия Л.П. и Курчатова И.В. на подъём изделия на башню, т. Щёлкин К.И. отдал распоряжение вывозить изделие из сборочной мастерской. Затем он расписался в получении изделия для дальнейших операций».
