Конан Дойл - Максим Чертанов

Дойл не стал бы первым человеком, который отказался от подобной почести, и далеко не последним – откажутся Джозеф Конрад, Грэм Грин, Олдос Хаксли, Ивлин Во, Джон Леннон (последний примет, затем вернет) и еще множество народу; некоторые принимали орден, но отказывались от звания и титула. О своем намерении Дойл неоднократно писал матери: «Звание, которым я более всего дорожу, – это звание доктора». Мэри была в бешенстве: в звании доктора она ничего привлекательного не видела, зато получение сыном титула ей казалось верхом счастья. Дойл написал матери, что не примет рыцарства, даже если три самых дорогих ему человека – она, Лотти и Джин – будут на коленях умолять его об этом. (Луиза в список самых дорогих в этом контексте не вошла – быть может, еще и потому, что никогда не пыталась давить на мужа и ее мало волновало, станет он рыцарем или нет.)

Ожесточенная дискуссия между матерью и сыном продолжалась всю весну. «Это люди, подобные Альфреду Остину или Холлу Кейну, принимают награды, – со злостью писал Дойл. – Вся моя работа для страны окажется оскверненной, если я приму так называемую „награду“». Вот, пожалуй, еще одна маленькая (а может, и не такая уж маленькая) причина, из-за которой он не желал принять почесть: дело в том, что Альфред Остин и Холл Кейн были очень плохими писателями – почти что притчей во языцех. Остин был официальным придворным поэтом и писал совершенно жуткие стихи; о Кейне Оскар Уайльд сказал, что «его книги – сплошной вопль, за которым не слышно слов». Дрянные писатели с радостью принимали награды, а великий Киплинг – отказался.

Однако в конце концов Мэри победила: ей удалось внушить сыну, что публичный отказ от титула оскорбит короля (хотя король лишь формально утверждал списки – как президенты утверждают списки представленных к наградам) и вообще будет выглядеть неприлично. Уступил ли доктор только матери, или на него также давила честолюбивая Джин, или друзья-масоны, или еще кто-нибудь – на этот вопрос однозначного ответа нет. Возможно, какая-то часть его души была не прочь принять почести; впоследствии, вероятно, он о своей слабости пожалел – то, что должно было сделать автору в соответствии с его убеждениями, в рассказе «Три Гарридеба» совершит Холмс, более цельный человек и к тому же не имеющий тщеславных родственников женского пола.

Присвоение званий должно было состояться при коронации Эдуарда VII; она сперва была назначена на 26 июня, но у короля случился приступ аппендицита. Церемония прошла 9 августа (по некоторым источникам – 24 октября). «Помню, что, направляясь в Букингемский дворец для совершения обряда посвящения в рыцарское звание, я увидел, что всех, кто ожидал различных наград, загнали, согласно их титулу и званию, в смехотворно маленькие клетушки, где они ожидали своей очереди». В одну клетку с Дойлом загнали профессора Оливера Лоджа, выдающегося английского физика (рыцарское достоинство ему было пожаловано за работы по исследованию атома и теории электричества) и убежденного спирита, и два будущих рыцаря (они были знакомы по Обществу психических исследований), убивая время в очереди, беседовали о потустороннем мире. Что касается взглядов Конан Дойла на спиритизм, то по сравнению с 1891 годом никакой особенной эволюции не произошло: в реальности большинства спиритических явлений он уже давным-давно был убежден и «сомневался только, нет ли какого-нибудь иного возможного объяснения невоплощенного разума как стоящей за ними силы» – иначе говоря, был еще чрезвычайно далек от того, чтобы возвести спиритизм в ранг религии. В 1901 году вышла книга Фредерика Майерза «Человеческая личность и ее дальнейшая жизнь после физической смерти», которая произвела на Дой-ла сильнейшее впечатление; тем не менее он по-прежнему не видел в спиритизме какого-то всеобъемлющего смысла и его сильно удручала ничтожность наблюдаемых им феноменов. Лодж, по словам Дойла, уже в ту пору продвинулся в своих взглядах намного дальше. Беседа с таким авторитетным ученым оставила в душе доктора значительный след – а все-таки до конца не убедила.

Орден, звание и титул Дойл получил, но был недоволен пуще прежнего и брюзжал – до предела формальный характер церемонии и в особенности очереди и «клетки» привели его в ярость. Он писал Иннесу: «Они сделали меня каким-то вице-губернатором Суррея» и сравнивал себя (в мундире) с «обезьяной на шесте». Поздравления, полученные отовсюду, успокаивали его лишь отчасти. Уэллс написал ему: «Я считаю, что поздравлять нужно тех, кто имел честь оказывать почести Вам»; в свете отношения Дойла к Уэллсу вряд ли можно надеяться, что эти слова были ему так уж лестны; не исключено, что он про себя подумал, что Уэллс с его плебейским происхождением был бы рад получить титул. Больше утешило его письмо от знакомого издателя Гуинна, который сумел найти нужные слова: «Я приравниваю вашу работу во время этой ужасной южноафриканской истории к действиям удачливого генерала». В том фрагменте мемуаров, где доктор описывает историю с титулом, явно чувствуется смущение: похоже, и через много лет ему все еще казалось, что он в этой ситуации был смешон. «Звание, которым я более всего дорожу, – это звание доктора» – ну и не будем впредь называть нашего героя сэром Артуром, пусть он навсегда останется доктором Дойлом.

Другая награда, которую доктор получил годом позднее, грела его душу гораздо больше. Ее преподнесли ему родители солдат, воевавших в Южной Африке: то была серебряная чаша с выгравированной на ней надписью: «Артуру Конан Дойлу, который во времена великого кризиса словами и делами служил своей стране».

В августе Дойл снова поехал в Девоншир – там у него была запланирована встреча с Джин Леки, которая отдыхала на курорте Ли-Бей. Он устроил для Джин экскурсию по следам «Собаки Баскервилей»; та была в восторге. Потом Джин вернулась в Лондон, а доктор оставался в Девоншире еще в течение сентября. Он жил в доме Ньюнеса: играл в крикет и гольф, купался, работал. За лето и осень 1902-го Дойл написал новую серию рассказов о бригадире Жераре, составившую – вместе с написанным еще до войны и опубликованным в январе 1900-го рассказом «Как бригадир убил лису» – сборник «Приключения бригадира Жерара». Приводим их в порядке опубликования в «Стрэнде» с августа 1902-го по май 1903-го: «Как бригадир лишился уха» («How Brigadier Gerard Lost His Ear»), «Как бригадир спас армию» («How the Brigadier Saved the Army»), «Как бригадир побывал в Минске» («How the Brigadier Rode to Minsk»), «Как бригадир действовал при Ватерлоо» («How the Brigade Bore Himself at Waterloo»), «Как бригадир прославился в Лондоне» («How the Brigadier Triumphed in England»), «Как бригадир взял Сарагосу» («How the Brigadier Captured Saragossa»), «Последнее приключение бригадира» («The Last Adventure of the Brigadier»). По сравнению с ранними жераровскими рассказами в них чуть меньше комизма и чуть больше лирической грусти: бригадир все время думает о смерти: «Просто диву даешься, как незаметно подкрадывается старость. Не думаешь не гадаешь: душа все так же молода, и не чувствуешь, как разрушается и дряхлеет тело. Но наступает день, когда понимаешь это, когда вдруг, как блеск разящего клинка, осеняет прозрение, и видишь, каким ты был и каким стал».