Уснуть и только - Дина Лампитт

– Господи помилуй, – ужаснулся Джон. – Кто это сделал?

– Контрабандисты, – коротко ответил Чаллис. – Вы поможете мне, сэр?

– Разумеется. Заходите и ступайте прямо в мой кабинет Я разбужу слугу, пусть принесет вам выпить чего-нибудь покрепче.

Пятью минутами позже Джон Лэнгхем, полностью одетый, за исключением парика, вместо которого у него на голове красовалась льняная шапочка, уже стоял возле лежащего на кушетке Чаллиса. Глаза раненого были закрыты, кровь уже пропитала весь рукав и капала на пол. Как и предполагал хирург, пуля застряла в плече.

– Мне придется вытащить пулю, Чаллис, иначе дело может плохо кончиться. – Помня о том, что произошло однажды, доктор помедлил, прежде чем сказать. – Я владею методом, с помощью которого вы совсем не будете ощущать боли во время операции.

– Так используйте его, – с оттенком нетерпения произнес Чаллис.

Его словно выточенное из гранита лицо исказилось, и он прикусил губу, чтобы не застонать.

– Смотрите на циферблат моих часов, которые я буду покачивать перед вашими глазами, и слушайте. Скоро ваши веки потяжелеют, и вам захочется спать. Вы закроете глаза и после этого почувствуете, как я прикасаюсь к вашему плечу. Это будет единственное, что вы ощутите, Джейкоб. Я вижу, что ваши глаза уже закрылись. Я буду медленно считать до двадцати, и когда закончу, вы будете слышать меня, но не будете ощущать боли. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – вполне членораздельно произнес Чаллис.

– Отлично. – Джон взял хирургический нож и вонзил его в рану. – Вы чувствуете, что я прикоснулся к вам, Джейкоб?

– Чувствую.

– Легкое прикосновение, не так ли?

– Очень легкое – Голос Джейкоба был ровным, но каким-то неестественным.

Ничего больше не говоря, Джон Лэнгхем точился на операции. Он извлек пулю, осушил рану, промыл ее настоями целебных трав, после чего нанес мазь, приготовленную из тех же трав, и наложил повязку. Взглянув на пациента, Лэнгхем увидел, что тот пребывает все в том же состоянии и ничего не почувствовал.

– Джейкоб, – позвал Джон. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Очень.

– Тогда я хочу, чтобы вы вернулись назад, в прошлое, задолго до того, как вы лежали во чреве вашей матери, но не к моменту смерти. Вернитесь за двадцать лет до вашего рождения, Джейкоб. Где вы?

– Нигде. Плаваю, парю в темноте. Совсем нигде Джон засомневался, стоит ли продолжать, с таким непредсказуемым субъектом, как Чаллис, не наткнется ли он опять на что-нибудь вроде повешения? Осторожно выбирая слова, Лэнгхем все-таки продолжил.

– Джейкоб, я хочу, чтобы вы вернулись на четыреста лет назад. Вернитесь в это время. Где вы? Все еще летаете в темноте?

– Нет. Я в лесу, присматриваю за моим другом.

– Как вас зовут?

– Маркус де Флавье, оруженосец из Гаскони. При этих словах Джона охватило весьма странное чувство, будто он уже когда-то слышал это имя.

– Расскажите мне, что сейчас происходит.

– Я сижу на стволе повалившегося дерева, а мой подопечный Колин…

– Ваш подопечный?

– Да, в мои обязанности входит присматривать за ним, потому что он слабоумный, с телом мужчины, но с мозгом ребенка. Сейчас он играет на гитаре. Он играет, как бог.

«Как странно, – подумал Джон, – те же самые слова, которые я использовал, говоря с Люси о таланте лейтенанта Грея». – Продолжайте, – произнес он вслух.

– Он играет, я слушаю и думаю о том, что я одновременно и люблю его, и ненавижу.

– Почему?

– Потому что Ориэль, моя возлюбленная, – его жена.

– Колин знает о том, что вы любовники?

– Нет. Он чист и невинен, как дитя.

– Что вы будете делать, когда он закончит играть?

– Вернемся домой, во дворец, будем сидеть у очага, есть горячий суп, а Ориэль будет сидеть рядом и смеяться, слушая рассказы о наших приключениях. Она любит нас обоих, но только по-разному.

– Как называется дворец? – спросил Джон, думая о том, что такое совпадение, конечно же, невозможно.

– Дворец архиепископа.

– И где он находится?

– В Англии, в Суссексе. В селении, которое называется Мэгфелд.

– Это дворец архиепископа Кентерберийского?

– Да. Это архиепископ поручил мне присматривать за своим братом Колином.

– А как вы попали в Англию?

– Приехал вместе со своим воспитателем, сэром Полем д'Эстре, гасконским рыцарем.

Джон Лэнгхсм почувствовал, что его бросило в пот. Он знал это имя! Но откуда?.. Однако Чаллис продолжал говорить.

– Он не только рыцарь, но и врач, знаток трав и растений. Он изучал арабскую медицину. Сейчас он готовит мази и притирания для Маргарет де Шарден, матери Ориэль.

– Маргарет де Шарден? – ошеломленно повторил Джон. – Значит, вы ее знаете?

– Конечно, – ответил Джейкоб. – Я хорошо ее знаю.

Глава сорок первая

Легкие моросящие дождички, в течение недели омывавшие долину, наконец, завершились обильным проливным дождем. Центральный тракт – сердце Мэйфилда – превратился в озеро грязи, которое с трудом преодолевали кареты и повозки. Порой они застревали, и тогда дюжие парни подставляли свои плечи и под одобрительные возгласы присутствующих освобождали плененные экипажи. Это был май, это была Англия, и никто не ворчал и не жаловался по поводу того, что идет дождь.

Посреди этого океана влаги дворец казался безопасным островком. Старый сквайр чувствовал себя в эти дни совсем плохо и все время мерз, поэтому почти во всех жилых помещениях постоянно поддерживали огонь в очагах, а Люси целыми днями хлопотала, заботясь о том, чтобы всем было тепло, уютно, удобно, вкусно и сытно. Она укутывала отца в такое множество шалей и пледов, что из-под них торчало только сердитое лицо старика, напоминая выглядывавшую из-под панциря черепаху. На семьдесят восьмом году жизни он был как раз таким зловредным, ворчливым существом, каким вес и ожидали его видеть.

Из-за плохой погоды Бейкеры целый день сидели в гостиной, играя и разговаривая. Найзел набрасывал карандашом карикатурные портреты своих родственников, остальные, следуя национальной мании, играли в карты. За ломберным столом сидели старый сквайр, Люси, Джордж и Филадельфия; старику казалось, что все его обманывают, и он недовольно бубнил, пряча карты под своими шалями. Порозовевшая Филадельфия пыталась с ним спорить, но ее то и дело одергивал Джордж, надевший в этот день новый, воистину устрашающих пропорций, парик.

Томас, громогласно заявив, что деревенские жители обязаны идти в ногу с лондонской модой, пытался объяснить Генриетте все тонкости кадрили, в то время как его собеседница, тщетно стараясь сосредоточиться на том, что он говорит, думала о Джейкобе Чаллисе.