Энциклопедия русских суеверий - Марина Власова

Образ мары, очевидно, предполагает множественность трактовок: мара — смерть, море, мир, мрак; душа, доля, т. е. и конец, и источник бытия; существо, наделенное универсальной властью, особо влияющее на жизнь и судьбы людей. Думается, что в поверьях XIX―XX вв. все это составляет не столько определенно очерченный образ, сколько комплекс воззрений, обнаруживаемый в основе представлений о целом ряде женских мифологических персонажей (кикимора, удельница, мокуша, белая женщина и т. п.).

Некоторая расплывчатость представлений о персонажах типа мары может быть связана и с особой, по поверьям, формой проявления высших сил, определяющих судьбу человека. Форма материализации таких сил, видимо, связывается с состоянием морока или марева в облике колеблющейся высокой белой фигуры, как бы проступающей из универсума и персонифицирующей его. «Мара — видение» доминирует и в поверьях XIX―XX вв. Отметим также, что имена типа Маринка (фонетически сходные с именем Мара, Марена) в русской фольклорной традиции устойчиво закреплены за ведуньями, ведьмами.

«Хотя исторически истоки корня мар очень глубоки… в языковом сознании XVIII―XX вв. наименование мара в применении к различным персонажам находится в непосредственной связи с широким значением „привидение“, „мерещиться“, представленном как в глагольных, так и именных образованиях»; мара — «наваждение, призрак, привидение» <Даль, 1881>; «марить» — «отуманивать, одурять», «маркосить» — «мерещиться, мелькать неясно видеться впотьмах» <Черепанова, 1983>. Однако при многозначности и даже всезначности подобных «образов-призраков» мара и сходные с ней существа в русских поверьях XIX―XX вв. более всего проявляются как доля, судьба в женском облике, а также наваждение, смерть.

МАРДОС, МАРДУС, МАРТОС — домовой, который «выкусывает» синяки на теле человека.

«Мартос какой-то синяки выкусыват. Ежели на заднице выкусит, нигде больше нету, это не к добру» (Арх.).

Представление о «выкусывании» домовым синяков отмечены на Мезени, хотя поверья, связанные с «наваливающимся», «давящим» во время сна домовым, распространены повсеместно (см. НАВНОЙ, ЖМА, ДОМОВОЙ).

Как полагает О. А. Черепанова, «по мифологической семантике синяк — это знак смерти, беды, потустороннего мира, след прикосновения „синего мужика“, то есть покойника» <Черепанова, 1996>.

В мезенских быличках о мардосе прослеживается своеобразная дифференциация оставляемых им синяков («к себе» и «от себя»), ср.: «Мардос выкусал, если к себе, то к неприятности, а от себя, то к добру. Говорят, что домовой выкусал. Какой синило появится, говорят, дедушка-домовеюшка кусал. И не чувствуешь, и не больно» (Арх.) <Черепанова, 1996>.

МАТЕНКА-ПОЛУНОЧЕНКА, МАТЕР НОЧНАЯ И ПОЛУНОЧНАЯ — дух полуночи, ночи; персонификация полуночи; существо, распоряжающееся сменой дня и ночи.

«При бессоннице детей обращаются к матенке-полуноценке, которая забавляется с ребенком и не дает ему спать: „Матенка-полуноценка, не играй моей дитей, играй пестом да ступой, помельней лапой“» (Арх.) <Астахова, 1928>.

Матенка-полуноченка упоминается в основном в заговорах и, по-видимому, сходна с полуночницей (см. ПОЛУНОЧНИК, ПОЛУНОЧНИЦА). Это и дух, тревожащий по ночам людей (особенно детей), и персонификация опасного времени (ночи, полночи).

В образе матенки-полуноченки, возможно, проглядывают черты женского божества, от которого зависят смена дня и ночи, благополучие людей. Заговор XVII в. обращен к «матери ночной и полуночной», предстающей почти всеобъемлющим, всемогущим существом: она не только «матер ночная», но «дневная и полудневная, зорная и полузорная, месяца ветха и молода, утра и вечера, во всяк день» <Черепанова, 1983>.

Этот образ напоминает «смутное» олицетворение мира в облике женщины-матери: «мать полуночная и полуденная» «порождает» утро и вечер, месяц, зори и т. п.

МЕДЯНИЦА, МЕДЕНИЦА, МЕДЯНИК, МЕДЯНИК, МЕДЯНКА, МЕДЯНКА — безногая змеевидная ящерица; веретеница.

«Медяник такой светлый, он блестит, как серебряный, на солнышке» (Лен.); «Счастье человеку, что медянка слепа» (Волог.)

Змеи в поверьях русских крестьян — существа и вполне реальные, и наделенные сверхъестественными свойствами, способностями. Медянка (часто отождествляемая с веретеницей) почитается одной из самых «лютых» змей (в ряде районов России медянками именуют гадюк) (см. ВЕРЕТЕНИЦА).

Внешний вид медянки соответствует ее названию: по поверьям, она наделена особым (медным?) блеском; сверкает, «как серебряная», у нее «золотая голова». «Меденица светленька, как рыба долгонька» (Новг.).

Медяница (медяница скороспея) упоминается в заговорах «от укушения змеей»: «Во морском озере, во святом колодце черпаю я воду, отговариваю, приговариваю от той от лютой от медяницы, от золотой головы. Ты, змей лютый, золотая голова, выкинь свою жалу от раба Божьего [имя], от живота, от сердца, от третьей жилы, от третьего пожилка, от третьего сустава, от третьего суставчика» (Тульск.).

Согласно достаточно распространенным представлениям, медянка слепа, что спасает от ее «ярости» людской род: «Рассказывают, что медяница прежде была с глазами, а кошка без глаз. Однажды кошка пришла к ней с просьбою: „Сестрица! Дай глазок на свадьбу сходить, я тебе гостинца принесу!“ Медяница в ожидании лакомого куска одолжила ее своими глазами, а та и не отдала. С тех пор меньше стало слез в мире: медянице по слепоте не удается жалить человека. Если бы медяница и доселе была с глазами, в тех местах, где оне водятся, в каждом селении десятки матерей проливали бы слезы, теряя от их жала детей своих» (Новг.)

По поверьям, медяница получает зрение раз в году, в день Ивана Купалы (7 июля), и, бросаясь на человека, может «пробить» его насквозь (так медянка охраняет клады, «открывающиеся» в день летнего солнцеворота). Среди уральских золотоискателей были популярны рассказы о змее-медянке, пронзающей кладоискателя, если он отправился на поиски цветущего папоротника, не зная оберегов от змей и нечистых духов.

Считается, что медянку можно убить осиновым прутом, но и убитая она продолжает шевелиться вплоть до захода солнца.

МЕЖЕВОЙ, МЕЖЕВИЧЁК — дух, обитающий на границе поля (на меже).

Представления о межевом в поверьях русских крестьян часто смешиваются с представлениями о других «хозяевах» полей, которые также обитают на межах и охраняют их; это полевой, удельница, кудельница (кудильница), полудница. «Полевой пуще на межах проказит» <Даль, 1984>.

Иногда межевой соотносится с вредящим домовым, дворовым. В делах московских приказов XVII в. упоминается нечистый дух, который объявился в построенном на меже доме и был изгнан ведуном: крестьянин, занимавшийся ведовством, говорил одному из своих клиентов: «Поперек де у тебя двора межа, а поселился де ты на новом месте, и ты де тое межу вели взорать до свету и пометать соломою, и животину велел пускать» <Черепнин, 1929>.

Межа — это и «надел», «граница», и «период времени меж чем-то», «рубеж, стык, раздел», поэтому многие из вышеперечисленных существ — обитатели не только пространственной, но и «временной» межи (времени полдня, сумерек); они властны и над земельным наделом, и над уделом, участью человека (см. УДЕЛЬНИЦА, ПОЛУДНИЦА, ПОЛЕВОЙ).

В современных поверьях Новгородчины межевой отчасти отождествляется с полевым: «Раньше строились, женились, делились — межи были такие, и нельзя строиться на этой межине… Ни за что скот не будет жить: межевой не дает, сильно животных мучает. Так вот скот [у одних] не ладил во дворе, а потом вспомнилось, что двор построен на межине. Надо, чтобы скот мирно ходил, надо межевого-полевого уговаривать или к колдунам. Межевой-полевой — он за межи спорится. А полевой — тот уж всему полю хозяин».

Упоминания собственно о межевом немногочисленны и отмечены в центре и на северо-западе России. Так, крестьяне Орловской губернии считали, что межевой — «хозяин полей, старик, борода у него из колосьев». Межевого старались задобрить — приносили ему кутью из зерен первого сжатого снопа.

МЕЛЬНИЧНОЙ, МЕЛЬНИЧНЫЙ МЕЛЬНИК — водяной, живущий в омуте у мельницы.