Воин - Дональд Маккуин

Гэн решил заговорить о них с Нилой:

— Их ряды напоминают мне строчки оланского письма. Когда я был ребенком, отец показал мне послание. С тех пор каждый раз, когда я вижу стаи гусей или лебедей, у меня возникает ощущение, что у них есть свой собственный язык, который не дано понять людям.

— Животным не нужен язык, — ответила Нила, слезая с коня. Гэн последовал ее примеру, непонимающе взглянув в ответ на ее замечание. Она улыбнулась. — У них нет необходимости разговаривать. Твои собаки знают, когда ты доволен, а когда сердит. Подсолнух может видеть меня за сотню ярдов и знать, в каком я настроении.

— Это не то же самое, что разговаривать.

Нила пожала плечами, повернувшись и заглянув Гэну в глаза.

— Чем наша речь такая уж замечательная? То, что действительно важно, мы часто оставляем несказанным, а когда находим способ выразить, то делаем это настолько плохо, что никто не понимает, что мы имеем в виду.

Три простых слова. Таких важных. Она была права. Он так сильно хотел произнести их, что еле сдерживался, но все же никак не решался. Наконец, не выдержав его молчания, Нила опять заговорила тихим, сдавленным голосом:

— Иногда мне кажется, что я прожила свою жизнь, не говоря того, что хотела сказать, вместо этого я произносила то, что хотели услышать от меня другие люди.

Они набрели на бревно, служившее естественным мостом через речку, и сели на него, свесив ноги над водой. Несколькими ярдами ниже река резко поворачивала и всей мощью своих вод накатывала на огромный валун и врезалась в яму, которую вырыла в береге. В этом месте почти все время кружился водоворот, но в редкие моменты, когда вода успокаивалась, была видна крупная гладкая форель, застывшая на одном месте и высматривающая, что проплывет мимо.

Нила сидела так близко к Гэну, что они касались друг друга плечами. Она повернулась, чтобы что-то сказать, и легчайшее изменение в прикосновении так сильно подействовало на него, что он с трудом уловил слова.

— Ты сказал, что хочешь поговорить со мной.

Гэн не видел ничего, кроме ее прекрасных голубых глаз.

— Я не знаю, с чего начать, — произнес он. — Я не могу даже мысленно подобрать правильные слова.

Она медленно кивнула:

— Иногда у меня тоже такое случается. Но если я просто скажу то, что хочется, даже если скажу неправильно, мне всегда становится легче.

Он чуть повернулся и осторожно взял в свои ладони ее лицо. Ему показалось, что она вздрогнула и готова была вскочить и убежать, но ничего не произошло.

— Тогда я скажу. Я могу сказать только это. Я люблю тебя.

Ее глаза заволокло пеленой, и сердце Гэна замерло от предчувствия, но она улыбнулась. Это смутило его еще больше. Наверное, было бы лучше, если бы его сердце в самом деле остановилось.

— Я рада, — произнесла Нила. — Ты не можешь представить себе, как я рада. Я тоже люблю тебя. Я думала и думала об этом, мне кажется даже, что всегда думала, но просто не осознавала этого. Иногда я размышляю о том, что могло бы случиться, если бы я осталась со своими людьми и сделала то, что хотел Бей. — Она склонила голову на грудь Гэну и обняла его. В ее голосе проскользнуло рыдание, когда она продолжила: — Я хочу быть с тобой, Гэн. Что бы ни случилось с нами, я хочу быть рядом с тобой.

— Обещаю тебе это, — сказал он. — Пока я жив.

Нила приподняла голову, и он поцеловал ее.

За приготовлениями к официальному празднованию победы Гэн наблюдал, ощущая свою непричастность к происходящему.

Они проходили согласно противоречивым указаниям людей, называемых Первым и Четвертым, и сопровождалось разногласиями и спорами Опса и Мажордома. Каждый из них считал, что властен распоряжаться приготовлением пищи и назначать место каждому рабочему и слуге, и делал это до тех пор, пока что-нибудь не начинало идти наперекосяк; тогда он обвинял во всем другого. Однако, несмотря на их пререкания, все постепенно продвигалось в нужном направлении. В этом году был богатый урожай, и в день праздника с самого утра прямо перед главными воротами замка начали разгружать фургоны, трещавшие под тяжестью фруктов, овощей и мяса. Как разноцветные грибы внезапно вырастали палатки. Должны были приехать люди с гор, и колья для их лошадей, вбитые в несколько линий, очень скоро были все заняты. За линиями следили ребята, зарабатывая по нескольку монет за то, что приносили корм и воду лошадям. Час от часу народа становилось все больше. Музыканты, игравшие на флейтах, трубах, барабанах и еще полудюжине различных музыкальных инструментов, боролись за каждого своего слушателя и его деньги, в то время как фокусники и игроки в монеты предлагали свой способ развлечения. Было даже три акробата — два брата и сестра, которые били в барабан, трещали трещоткой и играли на издававших непонятные звуки цимбалах, собрав вокруг целую толпу. Они прыгали над, под и просто друг за другом самыми невероятными способами. Гэн засмотрелся на девочку, у которой, похоже, не было не только костей, но и страха. Она заставляла свое тело принимать такие позы, что ему становилось страшно. Например, перегибалась назад, и ее лицо оказывалось между лодыжками, смотрящим вперед. Выпрямившись без чьей-либо помощи, она с ангельской улыбкой сделала знак своим братьям, и те обернули ее вокруг своих талий, как ремень.

Покачав головой от изумления, Гэн повернулся и продолжил свой обход. Все утро он наблюдал за приготовлениями со стены замка. И теперь, побродив час в толпе, он направился обратно.

Он чувствовал себя неуютно. Он был ответственен за этот праздник, но не ощущал никакой радости. И он сильно сомневался в своих правах. Он подумал, что все — и женитьба тоже — было бы более привлекательным, если бы он мог пройти это, не ощущая предательского страха. Если бы его воины знали, как он нервничает… Он вздрогнул.

Массивные бронзовые скобы, скреплявшие балки ворот, были отполированы до золотого блеска, и Гэн погрузился в созерцание одной из них. Он всматривался в структуру замковых ворот и задавался мыслью: была ли хоть одна женщина в мире столь же достойна любви, и был ли хоть один мужчина любим настолько прекрасной женщиной.

Он вспоминал время, когда любовь была ему смешна. Гэн посмотрел на другие скобы и почувствовал головокружение, как будто мозг был настолько полон мыслями, что уже ничего не оставалось для того, чтобы контролировать тело. Почти каждую неделю происходили драки, в которых мужчины убивали друг друга за право обладать девушкой, которая легко могла приказать им оставить ее. Это сбивало его с толку и выглядело бессмысленным; девушки были везде, куда ни глянь. Одни были красивее, другие сильнее, третьи умнее. Но дело в том, что он никогда не был близок ни с одной из них. Более того, когда он стал старше и попал на церемонию посвящения в мужчины в Сердце Земли, он видел помутневший, почти звериный взгляд некоторых взрослых, которые говорили о сексе, и считал, что занятие, сбивавшее с толку умных во всех остальных отношениях людей, должно быть крайне опасным.

Вспоминая те далекие времена, он вспомнил и боль, которая овладевала его сердцем при мысли, что Нила любит только Класа.

Однако вопрос состоял в том, что же более опасно: любовь или секс?

Что было для него мучительнее: думать, что Нила любит Класа, или представлять ее в его объятиях? То, что он теряет ее любовь, или то, что никогда не будет с ней? О чем он думал чаще?

Но он никогда не потеряет ее и никогда не будет бояться расстаться с ней. Она никогда не будет в объятиях Класа, ее любовь будет всецело принадлежать ему.

Эта мысль разбила стену, сдерживающую жгучие фантазии, с которыми он так долго боролся. Когда-то Гэн смотрел на нее, как на что-то столь прекрасное, к чему можно прикоснуться лишь с благоговением. И до сих пор он думал о ней так же. Однако в его мыслях уже начинало проскальзывать нечто иное. Он смотрел на нее и видел, как поднимается и опускается ее грудь, как играют мускулы под кожей. Длинные косы, спускавшиеся по ее спине, притягивали его взгляд к покачивающимся ягодицам, к легкой поступи ее длинных изящных ног. Иногда, когда он смотрел на нее, его душа ликовала от счастья видеть ее благородную красоту. Одно мгновение сменяет другое, и мир забывает в своих заботах о двоих, которые слились в сладостном, мимолетном, безумном экстазе. Вещи, о которых он раньше не осмеливался думать, овладевали им. Они захватывали его мозг в самый неподходящий момент, заставляя его тело дрожать от желания. Сейчас Гэн боялся их еще больше, опасаясь, что нетерпение может заставить его сделать Ниле больно.

На секунду он почти что позавидовал Класу и Сайле. Они также женились, но никогда не испытывали такой страсти и такой нежности, как он и Нила. Он просто не мог поверить, что такое возможно.

Нила незаметно подошла и взяла его за руку. Гэн повернулся; и так как его глаза были еще ослеплены сиянием полированной меди, то он видел ее лицо как бы в сияющем нимбе: нечетко, но ярко.