Откровение - Наталья Эдуардовна Андрейченко

Но я в то время не знала Милоша Формана, зато видела его фильм «Пролетая над гнездом кукушки», спасибо большое Андрею Сергеевичу Кончаловскому, который нас таким образом образовывал. Я понимала, что мне необходимо было увидеть «Волосы». Филипп Тимофеевич Ермаш как будто посмотрел просто в глубину моей души и моих мыслей и сказал очень жестко: «Сейчас идет фильм в Париже, во всех кинотеатрах, запрещенного режиссера Милоша Формана. Этот еврей убежал из Чехословакии, и поэтому поход на его фильмы карается законом. Никто из вас не может пойти и посмотреть это кино».

И что вы думаете? Этим же вечером, не знаю как одевшись, я сидела в кинотеатре в центре Парижа, смотрела мюзикл и плакала. Я никогда в жизни не видела таких кресел. Они были бордового цвета, бархатные, в них можно было отклониться и практически лечь. Я играла, как ребенок, на меня смотрели люди. Там можно было есть, там можно было заказывать напитки, и все наши копеечные суточные, которые все безумно берегли и покупали на них всякие тряпки, я, по-моему, спустила на этом сеансе. Естественно, информация про мой поход просочилась, и я стала невыездной. И все знали, что, несмотря на то что министр предупредил Наталью Эдуардовну лично, она ослушалась и пошла смотреть кино.

Когда ты относишься к селебрити, к знаменитостям, тебя всегда приглашают бренды, самые большие мировые бренды на свои ивенты, на свои события, они тебя задаривают подарками, лишь бы ты приехал. И таким образом я познакомилась с Жаном Марком Лубьером – вице-президентом Louis Vuitton. (Чемоданы и сумки от «Луи Виттон» нам с Максом дарили в двойном экземпляре.) Мы с Жаном Марком сделали потом огромное количество ивентов, путешествовали на громадной яхте в Лос-Анджелесе, ездили в Канаду кататься на лыжах, он приглашал меня в Париж на скачки.

И вот в одно из последних посещений, как раз когда Лубьер пригласил меня на скачки, был опять протокол, всегда протокол. Были очень серьезные встречи, нужно было одеваться, мы жили в роскошном отеле, это был бомонд. О'кей. И вдруг в один вечер мы идем в какой-то самый сумасшедший ресторан Мишлен на встречу с директорами по маркетингу и вице-президентами всех брендов – «Кристиан Диор», «Валентино». Там было за столом восемь красавцев-мужчин, без женщин почему-то, в роскошных бархатных смокингах или шелковых костюмах, как угодно…

Насколько надо было трехнуться башкой, но я решила вдруг показать всем: «Да пошли вы на фиг, мы вот такие свободные люди!» и надеть халат, который совсем недавно мне выдали в недорогом санатории в Юрмале. Халат был оранжевого цвета, весь в цветочек, сшитый как телогрейка, очень теплый, с капюшоном, в пол. Ну конечно, у меня опять были роскошные мужские сапоги из страуса, и все остальное было достойно. Но этот халат.

Мое появление, конечно, произвело шорох в ресторане. И мужчины в своих костюмах по 30 000 долларов рассматривали мой халат, мне стало даже неловко. Но я вспоминаю эту историю и думаю: молодец, Наташка, всегда, всегда ты могла щелкнуть пальцем. Я не хотела никого удивлять, просто я настолько устала от всего! Решила – буду сидеть и отдыхать.

Отдыхать не получилось, пришлось выступать с речью. Мне аплодировали. Все поняли, какая я умная, даром что в халате.

Но самое потрясающее случилось после встречи. Жан Марк сказал:

– Ну что? Я ведь знаю, что Парижа ты не видела?

– Да, не видела.

– Я хочу сделать тебе подарок. Пошли!

Я сейчас плачу, когда об этом рассказываю. Мы пошли. Я постояла где-то буквально одну минуту на роскошной, но темной улице в самом центре Парижа, где он жил, в потрясающем месте. И вдруг он появляется на мопеде, на малюсеньком мопедике, я никогда в жизни не видела такого маленького мопеда. Он говорит: «Садись. А вот сейчас начнется Париж».

И он начался. Меня провезли по всем улицам и самым роскошным: вокруг Триумфальной арки, и, естественно же, к Нотр-Дам-де-Пари, и по этим малюсеньким-малюсеньким улочкам. Все там было, все, потому что это путешествие продолжалось 3,5 часа. Это было так потрясающе. Мы были на Монмартре, как ни странно, там было несколько художников, которые работали, и можно было ко всем подойти. Можно было поговорить с каждым человеком. Боже мой, я ему была так благодарна.

В результате мы оказались в каком-то малюсеньком баре совсем под утро. Я задала ему вопрос: «Ну вот расскажи мне, пожалуйста, как такое возможно? „Луи Виттон“, такая удивительная фирма, до сих пор сохранила свою окупаемость и популярность? Она же с 1854 года».

И он взял красивую белую салфетку, ручку и нарисовал красивые старинные весы с чашами. На одной он написал traditions (традиции), на второй – modernity (современность). И он мне сказал: «Вот эти чаши, ни одна не должна перевешивать другую. Традиции и современность – тогда будет успех, успех заложен в этом секрете». Я охренела, получила от него такой урок, я так благодарна. Сейчас к «Луи Виттон» даже противно подходить, потому что современность явно пересилила традицию, и это стала какая-то левая фирма. Но это не имеет значения.

Связь с Парижем у меня очень большая. Я вообще не знаю, почему я это рассказываю. А-а-а, я рассказываю оттого, что мне хочется все-таки его еще раз навестить.

Я никогда не забуду, когда в первый раз ночью после Каннского фестиваля мы ходили, бегали и смотрели город ножками, все ножками, все устали, была половина пятого утра. Мы идем, а я говорю: «Надо идти вперед, потом направо, потом налево и потом в подвал, там будет потрясающий совершенно ночной бар, мы там что-нибудь выпьем». Все посмотрели на меня как на сумасшедшую: «Вы были в Париже?» – «Нет, никогда». – «Ну хорошо, пойдемте». Мы пошли, и, как я сказала, прямо, налево, направо – там был бар. Он был открыт. Мы вошли в этот бар. Я себе заказала кока-колу или, может, что-то покрепче. В те времена было много чего покрепче. Но дело не в этом. Я сидела в этом баре и думала: «Блин, откуда я это знаю?» Потом я узнала, что тот бар существует давно, ему больше 150 лет. И тогда я четко поняла, что это было дежавю, и я точно жила в Париже, и, наверное, я об этом сегодня подумаю, внеся Париж в свой список. Пора бы его навестить вместе с другими странами.