Исследование о природе и причинах богатства народов - Адам Смит

В-третьих, торговля и промышленность постепенно приводили к установлению порядка и нормального управления, а вместе с ними и к обеспечению свободы и безопасности личности в сельских местностях, жители которых до того времени жили в почти постоянном состоянии войны со своими соседями и в рабской зависимости от выше их стоящих. И хотя это меньше всего замечалось, все же было важнейшим из всех последствий развития торговли и промышленности. Юм,[198] насколько мне известно, является единственным автором, который до сих пор обратил внимание на это обстоятельство.

В стране, в которой отсутствуют внешняя торговля и более усовершенствованные мануфактуры, крупный землевладелец, так как он не может обменять большую часть продукта своих земель, которая остается после покрытия расходов на содержание обрабатывающих землю людей, употребляет ее целиком на деревенское гостеприимство у себя в поместье. Если этого избытка хватает на содержание ста или тысячи человек, он может его использовать не иначе как на содержание ста или тысячи человек. Поэтому он бывает всегда окружен множеством клиентов и приближенных; не имея чем оплатить свое содержание и обязанные всем его щедрости, они должны повиноваться ему по той же причине, в силу которой солдаты повинуются государю, оплачивающему их. До развития торговли и промышленности в Европе гостеприимство богатых и власть имущих, начиная с государя и кончая незначительным бароном, превышало все то, что ныне мы в состоянии себе представить. Зал Вестминстерского аббатства служил столовой для Вильгельма Рыжего, и часто он оказывался слишком мал, чтобы вместить всех его сотрапезников. Расточительность и щедрость Фомы Бекета усматривали в том, что он приказывал устилать в дурную погоду пол своего зала свежим сеном или камышом, чтобы рыцари и сквайры, для которых не хватало стульев, не запачкали своих парадных одежд, усаживаясь на пол для участия в обеде. Могущественный граф Варвик, как передают, содержал изо дня в день в своих многочисленных замках 30 тыс. человек; как ни преувеличено, возможно, это число, оно все же должно было быть очень велико, чтобы допускать такое преувеличение. Гостеприимство почти такого же рода практиковалось не так давно во многих частях Шотландии. Оно, по-видимому, присуще всем народам, у которых мало известны торговля и промышленность. Я видел, рассказывает доктор Покок,[199] как один арабский вождь обедал на улицах города, куда он пришел для продажи своего скота, и приглашал всех проходящих, даже простых нищих, садиться около него и принять участие в его пиршестве.

Крестьяне во всех отношениях так же зависели от крупного землевладельца, как и его дворня и приближенные; даже те из них, которые не находились в состоянии крепостной зависимости, являлись свободными арендаторами, платящими ренту, которая не стояла ни в каком отношении к величине дохода, получаемого ими с земли. Крона, полкроны, овца, ягненок составляли несколько лет тому назад в Шотландии обычную арендную плату за участок, который обеспечивал существование целой семьи. В некоторых местах это сохранилось и до сего дня, причем на известную сумму денег там нельзя приобрести большее количество продуктов, чем в других местах. В стране, где избыточный продукт крупного поместья должен быть потреблен в самом поместье, владельцу часто выгоднее и удобнее, чтобы часть его потреблялась в некотором отдалении от его жилища, если только те, кто потребляет его, остаются столь же зависимы от него, как его свита и слуги. Это избавляет его от хлопот и затруднений, связанных с наличием слишком многочисленной свиты или слишком многочисленной семьи. Свободный арендатор, имеющий достаточно земли, чтобы содержать свою землю, при уплате почти только номинальной аренды столь же зависит от землевладельца, как и любой из его слуг или приближенных, и должен так же безоговорочно повиноваться ему. Такой землевладелец у себя дома кормит слуг и приближенных, а своих арендаторов кормит в их собственных домах. Те и другие существуют за счет его щедрости, и от его доброй воли зависит сохранение ими получаемого содержания.

На власти и влиянии, которыми неизбежно обладали при таком положении вещей крупные землевладельцы по отношению к своим арендаторам и приближенным, основывалось могущество баронов былых времен. Они неизбежно становились для всех тех, кто жил в их поместьях, судьями во время мира, военачальниками во время войны. Они могли поддерживать порядок и осуществлять законы в своих владениях, так как каждый из них мог обращать силу всех обитателей поместья против насилий или незаконных действий одного из них. Никто, кроме них, не имел власти делать это, даже, в частности, сам король. В те отдаленные времена король представлял собой почти не больше, чем крупнейшего землевладельца в своем государстве, которому в целях совместной защиты против общих врагов остальные крупные землевладельцы оказывали известное уважение. Взыскание небольшого долга в пределах владений какого-нибудь землевладельца, где все жители были вооружены и привыкли поддерживать друг друга, потребовало бы от короля, если бы он попытался сделать это своей властью, почти таких же усилий, как и подавление гражданской войны. Ввиду этого он был вынужден предоставить отправление правосудия в большей части своей страны тем, кто был в состоянии справиться с этим делом, а также в силу той же причины поручить командование сельской милицией тем, кому она была готова повиноваться.

Было бы ошибкой думать, будто эта территориальная юрисдикция возникла из феодального права. Не только высшая юрисдикция, гражданская и уголовная, но и право набирать войска, чеканить монету и даже издавать правила и законы для зависимого от них населения искони принадлежало в силу аллоидального права крупным землевладельцам за несколько столетий до того, как стало известно в Европе само понятие феодального права. Власть и юрисдикция саксонских лордов в Англии, по-видимому, были до завоевания столь же значительны, как и власть любого из норманнских лордов после него. Но феодальное право, как полагают, стало общепризнанным в Англии только после завоевания. Бесспорным фактом следует считать, что в порядке аллоидальном крупные землевладельцы Франции искони обладали весьма обширной властью и юрисдикцией задолго до введения в этой стране феодального права. Такая власть и юрисдикция, естественно, вырастали на почве вышеописанных отношений собственности и нравов. Не углубляясь в отдаленные времена французской или английской монархии, мы можем найти в гораздо более близкую нам эпоху много доказательств того, что подобные последствия всегда должны порождаться подобными причинами. Не прошло еще и 30 лет с тех пор, как м-р Кэмерон-оф-Лочиэль, помещик из Локбэра в Шотландии, не имея на то никаких законных полномочий, не будучи так называемым тогда лордом королевства[200] или даже держателем земли непосредственно от короля, а будучи лишь вассалом герцога Аргайльского и не являясь даже мировым судьей, все же чинил уголовную расправу вплоть до смертной казни над подвластным ему населением. Как передают, он соблюдал при этом величайшую справедливость, хотя и не придерживался никаких судебных формальностей; и вполне возможно, что состояние этой части страны в то время вынуждало его присвоить себе эту власть, чтобы поддерживать общественное спокойствие и порядок. Этот помещик, рента которого ни разу не превысила пятисот фунтов в год, увлек за собою в 1745 г. в мятеж восемьсот человек из подчиненного ему населения.

Введение феодального права отнюдь не усилило власти крупных аллоидальных владельцев; оно скорее было попыткой ограничить ее. Оно установило правильную подчиненность, связанную с целым рядом служб и обязанностей, начиная с короля и кончая мельчайшим землевладельцем. Во время несовершеннолетия землевладельца доходы вместе с управлением его землями передавались стоявшему непосредственно над ним; таким образом, доходы и управление землями крупных землевладельцев попадали в руки короля, на которого возлагались содержание и воспитание малолетнего и который в качестве опекуна имел право, как признавалось, устраивать его брак при том условии, если последний соответствовал его положению. Но хотя это учреждение необходимо вело к усилению королевской власти и к ослаблению власти крупных землевладельцев, этого все же было недостаточно для того, чтобы установить порядок и хорошее управление среди сельского населения, потому что одновременно с этим не происходили в достаточной мере изменения в отношениях собственности и в нравах, которые порождали беспорядок. Власть правительства все еще оставалась слишком слабой наверху и слишком сильной внизу; чрезмерная сила низших членов являлась причиной слабости головы. После установления феодальной иерархии король оказывался столь же неспособным обуздывать произвол и насилия крупных владетелей, как и прежде. По-прежнему они продолжали вести по своему усмотрению почти непрерывные войны друг с другом, а очень часто и против короля; и деревня по-прежнему оставалась ареной насилий, грабежей и беспорядков.