Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 2 - Сергей Девятов

Екатерина II, как и Петр I, практиковала бальзамирование своих любимцев, что порой приводило к недоразумениям. Посол Франции в России Сегюр описал один из таких курьезных эпизодов. Как-то раз к придворному банкиру Сутерланду явился петербургский обер-полицмейстер и «с прискорбием» сообщил: «Получил поручение от императрицы исполнить приказание ее, строгость которого меня пугает; не знаю за какой поступок, за какое преступление вы подверглись гневу ее величества». Перепуганный Сутерланд стал допытываться о причинах гнева царицы. «Императрица, – отвечал уныло полицмейстер, – приказала мне сделать из вас чучелу…» – «Чучелу? – вскричал пораженный Сутерланд. – Да вы с ума сошли! И как же вы могли согласиться исполнить такое приказание, не представив ей всю его жестокость и нелепость?» К счастью, через третьих лиц удалось выяснить, что у Екатерины II умерла собачка (ранее подаренная банкиром), носившая имя Сутерланд. Безутешная императрица потребовала от полицмейстера «сделать чучело из Сутерланда», что и было принято им к исполнению. Примечательно, что полицмейстер, готовый выполнить приказ, дал банкиру только «четверть часа сроку, чтоб привести в порядок его дела!»640.

Но чаще собак все же хоронили. Учитывая трепетное к ним отношение царственной хозяйки, в ее летней резиденции – Царском Селе появилось первое кладбище домашних животных с мраморными досками и эпитафиями. Несколько таких надгробий дошло до нашего времени. Так, в Екатерининском парке, позади павильона Турецкая Баня, находятся мраморные плиты с посвящениями Земире, Сиру Томасу Андерсону и Дюшессе. Известны даже авторы некоторых эпитафий. Например, текст, вырезанный на мраморной доске одной из могил, был составленный самой Екатериной II: «Под Камнем сим лежит Дюшесса Андерсон, которою укушен искусный Роджерсон»641.

Одно из посвящений было составлено французским послом при дворе Екатерины II графом Сегюром. Он в записках поведал его историю: «Однажды, помню я, императрица сказала мне, что у нее околела маленькая левретка Земира, которую очень любила и для которой желала бы иметь эпитафию. Я отвечал ей, что мне невозможно воспеть Земиру, не зная ее происхождения, свойств и недостатков. «Я полагаю, что вам достаточно будет знать, – возразила мне императрица, – что она родилась от двух английских собак Тома и Леди, что она имела множество достоинств, только иногда бывала немножко зла». Этого мне было довольно, и я исполнил желание императрицы и написал следующие стихи, которые она чрезвычайно расхваливала: «Здесь пала Земира, и опечаленные Грации должны набросать цветов на ее могилу. Как Том, ее предок, как Леди, ее мать, она была постоянна в своих склонностях, легка на бегу и имела один только недостаток – была немножко сердита, но сердце ее было доброе. Когда любишь, всего опасаешься, а Земира так любила ту, которую весь свет любит, как она. Можно ли быть спокойною при соперничестве такого множества народов? Боги, свидетели ее нежности, должны были бы наградить ее за верность бессмертием, чтобы она могла находиться неотлучно при своей повелительнице»642.

Были собаки и у Павла I. Он до 42-х лет прожил в Гатчинском дворце, окруженном прекрасно ухоженным парком, и там располагался «Зверинец», в котором содержалась большая псарня. Царская фаворитка Нелидова вспоминала, что Павел I «соглашался держать лишь маленьких собачек, которые никогда не затравят оленя. Все удовольствие от охоты – заставить оленя бежать». Но собаки, жившие на псарне, «работали», а у императора была своя собака – беспородный шпиц. По свидетельству М. М. Пыляева: «Павел всегда спал в белом полотняном камзоле с рукавами, в ногах его лежала любимая его собака «Шпицъ»; император особенно любил собак, не разбирая род, и иногда простая дворняжка была его фаворитом… В Павловске, во дворце, во время вечерних отдохновений императора на половине императрицы, простая дворная собака лежала всегда на шлейфе платья государыни. Павел очень любил этого пса, брал его на парады и в театр, где он сидел в партере на задних лапках и смотрел на игру актеров. В день смерти императора собака эта, никуда прежде не отлучавшаяся, вдруг пропала»643. Бытописатель старого Петербурга очень точно подметил общечеловеческое свойство – важна не порода, а привязанность собаки.

В XIX в. мода на личных собак императоров и комнатных собачек императриц сохранилась, однако их «значение» было напрямую связано с увлечением русских монархов охотой. Так, Александр I охоту не любил, хотя, без сомнения, собаки жили и при его дворе. Николай I не был страстным охотником и участвовал в ней по мере необходимости, тем не менее у него был личный пес. А. Дюма упоминал в своих заметках о России: «Захотев как-то вознаградить одного из своих сыновей, Николай I уложил его рядом со своей кроватью на расстеленную на полу самую старую шинель, на которой спал его пес Гусар. Гусар, старый и грязный спаниель с серой шерстью, был любимчиком императора Николая; он никогда не отлучался от хозяина и пользовался всеми привилегиями избалованной собаки»644. На одной из картин суровый император изображен художником вместе с Гусаром.

Как следует из архивных документов, птицы и животные появились у будущего Николая I еще в раннем детстве. В апреле 1801 г. кофешенку Эрмитажа Матвею Добрынину было выдано 50 рублей за «поднесение им снегиря», а несколько позже «за снегиря ученого» было уплачено 25 рублей комнатному лакею. В июле 1801 г. Шарлотта Карловна Ливен за 100 рублей купила попугая для пятилетнего Николая, в декабре была приобретена клетка645. В 1803 г. у английского купца для Николая был куплен за 100 рублей еще один попугай646. Можно с уверенностью утверждать, что появление рядом с будущим императором двух попугаев и двух снегирей было частью педагогического процесса.

Видимо, эти педагогические приемы оказались успешными, поскольку, став императором, Николай I сохранил рядом с собой не только положенных «по должности» собак, но и попугаев. Об этом известно из платежей по императорской гардеробной сумме. При дворе существовала даже должность птичника, которому в марте 1833 г. было выплачено 15 рублей «на корм для попугая за три месяца». Однако с 1834 г. деньги на корм попугаям стали выплачиваться камердинерам царя – братьям Сафоновым. Последний раз на корм деньги были выданы в 1838 г.

По счетам «гардеробной суммы» можно восстановить и истории собак Николая I. Первый счет «за стрижку собаки Гусара» в 10 рублей был выплачен ездовому Иванову 5 марта 1833 г. Видимо, собака только-только появилась рядом с царем и была ему очень дорога. Причем в буквальном смысле, поскольку уже в апреле 1833 г. бестолковый Гусар сбежал, а когда его поймали, то флигель-адъютанту князю Трубецкому было выплачено 500 рублей «для выдачи… человеку за поимку собаки его величества Гусара»647. В ноябре 1833 г. Гусар заболел, и лекарскому ученику Хмелеву выплатили 20 рублей за «израсходованные им деньги на покупку шприца и лекарства для лечения собаки Гусара». В декабре 1833 г. пса продолжали лечить, и лекарскому ученику Степану Юдину, «лечившему собаку его величества Гусара», было уплачено 50 рублей. Степана Юдина в счетах называют то лекарским учеником, то егерем: он не только лечил Гусара, но и кормил его. В январе 1834 г. Юдину «на корм собаки Гусара» было выплачено за два месяца 15 рублей648. Были и еще довольно большие счета за содержание собаки.