Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

— Не слишком ли рановато для этого марочного вина? — поинтересовался Тирион, широкими шагами выходя на балкон.

Намёк на укор в его голосе в других устах был бы эквивалентен громогласному хору неодобрения. Теклис посмотрел на брата. Такой высокий, такой стройный. Ровные, без изъяна, руки и ноги, открытое и честное лицо. Голос прекрасен, как возвещающий рассвет церковный колокол. «Изумительно, — подумал Теклис, — что это замечательное по своим качествам создание является моим близнецом. Похоже, боги щедро наградили его своими дарами, всё дурное оставив на мою долю».

— Полагаю, сие означает, что ты не составишь мне компанию, брат?

Теклис понимал, что несправедлив. Боги наделили его даром управлять магией, которому не было равных в современном мире, и волей, необходимой для должного использования этого дара. Бывали, однако, времена, когда он с радостью сменял бы всё это на популярность, без усилий достававшуюся Тириону, на его непринуждённость и учтивость, на его способность быть счастливым даже в самые несчастные времена и на его выдающееся крепкое здоровье.

— Наоборот, мой братский долг не позволяет оставить тебя напиваться в одиночестве. Лишь боги знают, к чему это может привести.

Это и было проявлением знаменитого обаяния, способностью изменить настрой ситуации улыбкой и внешне непритязательной шуткой. Тирион дотянулся до кувшина и налил себе полный бокал. Здесь не было места формализму, этому бесконечно бессмысленному ритуалу, который Теклис так презирал на дружеских встречах эльфов. Для воина, домом которому служил, скорее, походный лагерь, чем двор Короля — Феникса, то был непреднамеренный жест, и всё же его брат знал, что именно так сможет легко разрядить обстановку. Теклис понимал, почему при дворе находятся те, кто сравнивает его брата с Малекитом древних времён, когда король — колдун ещё не показал свою истинную натуру. Зная брата всю свою жизнь, даже Теклис не был уверен, сколь много искусства вложено в столь аккуратно выглядящую естественность.

Тирион помахал рукой, и Теклис поднял взгляд. С находящегося выше балкона в ответ помахали Шиенара и её сестра Малирия. В их взгляде на Тириона открытое желание смешивалось с восхищением, которое тот всегда вызывал у женщин. Бесполезное дело, разумеется, ибо брат замечал только свою супругу, Вечную королеву. В отличие от большинства эльфов — мужчин, он никогда не совершал супружеской измены.

— И в чью честь возносится тост этим ранним утром? — поинтересовался Тирион.

— За конец мира, — ответил Теклис.

— Настолько плохо? — спросил Тирион.

— По меньшей мере, за конец нашего мира.

— Я не думаю, что в этот раз Тёмный нас одолеет, — заметил Тирион.

Как раз подобное и ожидал услышать от него Теклис, но теперь брат стал осторожен и осмотрителен. Внезапно он стал выглядеть именно тем, кем являлся — наиболее смертоносным воином — эльфом на протяжении жизни двадцати поколений.

— Меня беспокоит не наш дорогой родич и его приспешники, а сам Ультуан. Кто — то или что — то причиняет вред сторожевым обелискам, либо силе, что является их основой.

— Стало быть, те землетрясения и извержения не являются случайными? Мне тоже так показалось.

— Нет, они не случайны.

— Значит, ты скоро уедешь.

Это не был вопрос. Теклис, кивнув, улыбнулся. Брат всегда понимал его лучше, чем любое иное живое существо.

— Понадобится ли тебе компания в твоём путешествии? Я собирался вести флот на север, чтобы встретить отродье Наггарота, но если ты говоришь правду, я уверен, что Король — Феникс сможет обойтись без моих услуг.

Теклис покачал головой.

— Ты нужен флоту. Ты нужен нашим армиям. Там, куда я отправлюсь, заклинания будут куда полезнее мечей.

Теклис резко поставил свой бокал на превосходный стол из слоновой кости. Вино едва не забрызгало лежавшие там пергаменты. На составление этих записей у мага ушла большая часть ночи.

— Проследи, пожалуйста, чтобы копии были сделаны и доставлены его величеству и мастерам Хоэта, — отдал он распоряжение Альдрету. — Теперь мне нужно идти. Впереди долгий путь, а времени мало.

Глава первая

С тяжёлым сердцем Феликс Ягер наблюдал, как оставшиеся в живых воины — кислевиты кладут тело Ивана Петровича на погребальный костёр. Старый воин почему — то выглядел менее внушительно, словно смерть уменьшила его. На его лице не было выражения умиротворения, которое, предположительно, обретали те, кто входил в царство Морра, бога смерти, но Феликс полагал, что последние мгновения жизни Ивана приятными никак не назовёшь. Он стал свидетелем превращения Ульрики, своего единственного дитя, в вампира, бездушную тварь — кровососа, и сам принял смерть от руки приспешников её неживого господина. Феликс вздрогнул и завернулся в свой потрёпанный красный зюденландский плащ из шерсти. Некогда он полагал, что любит дочь Ивана. Какое чувство ему следует испытывать сейчас?

Он не знал ответа. У него не было уверенности даже тогда, когда она ещё была жива. Теперь же, как он понимал, у него никогда не будет реальной возможности это выяснить. В глубине его души медленно начинало разгораться угрюмое негодование против богов. Он начинал понимать, что чувствует Готрек.

Феликс поглядел на Истребителя. На брутальном лице гнома было не свойственное ему выражение задумчивости. Приземистое массивное туловище, значительно превышавшее шириной любого из людей, выглядело неуместным среди кислевитских воинов — кавалеристов. Костяшками пальцев массивной руки гном задумчиво почесал повязку, прикрывающую пустую глазницу, а затем свою бритую татуированную голову. Огромный хохол рыжих крашеных волос поник от снега и холода. Гном поднял глаза и, перехватив взгляд Феликса, покачал головой. Феликс полагал, что Готреку по — своему нравился старый боярин пограничья. Более того, Иван Петрович был каким — то образом связан с таинственным прошлым Истребителя. Он был знаком с гномом со времени первой экспедиции Готрека в Пустоши Хаоса много лет назад.

При этой мысли Феликс задумался о том, насколько далеко от дома погиб Иван. Отсюда, от тёмных лесов Сильвании, до холодных земель на краю Кислева, которыми некогда правил боярин, должно быть не менее трёх сотен лиг. Разумеется, владений старого боярина ныне не существует — они сметены обширным вторжением Хаоса, которое на юге дошло аж до Праага.

— Снорри думает, Иван умер хорошей смертью, — произнёс Снорри Носокус.

Он выглядел печальным. Несмотря на мороз, второй истребитель был одет не лучше Готрека. Возможно, в отличие от людей, гномы просто не испытывают неудобств. Хотя куда вероятнее, что они просто слишком упрямы, чтобы обращать на это внимание. Обычно глуповато — радостное лицо Снорри несло на себе отпечаток грусти. Возможно, он не настолько бесчувственный, каким выглядит.

— Не бывает хороших смертей, — пробурчал Феликс себе под нос.

Осознав, что сделал, он вознёс беззвучную молитву, чтобы его не услышал никто из гномов. В конце концов, он поклялся сопровождать Готрека и воспеть гибель Истребителя в эпической поэме, хоть это и было, кажется, целую жизнь тому назад. Гномы живут лишь с целью искупить какой — то предположительный грех или преступление, встретив смерть от руки могучего чудища или противника, значительно превосходящего числом.

Выжившие кислевиты колонной прошли мимо, отдавая последнюю дань уважения своему бывшему господину. Многие из них пальцами левой руки складывали знак волчьего бога Ульрика, затем, бросив взгляд за плечо, складывали его снова. Феликс понимал их. Они всё ещё находятся в тени замка Дракенхоф, могучей зловещей крепости, которую лорд — вампир Адольфус Кригер собирался сделать своей. Он обладал древним амулетом и планировал подчинить себе всех аристократов ночи. Но преуспел лишь в том, что навлёк собственную погибель.

Но какой ценой? Столь многие лишились жизни. Рядом находится ещё один большой погребальный костёр, который выжившие кислевиты поспешно сложили для павших товарищей. И ещё один, с останками приспешников вампира. Эти люди не собирались оставлять тела несожжёнными в проклятых землях Сильвании, где те предположительно могли быть воскрешены чёрной магией некроманта.

Опираясь на свой посох, вперёд вышел Макс Шрейбер, в своих золотых одеяниях на все сто выглядя горделивым волшебником. Достоинство мужчины не умаляли даже проделанные мечом прорехи и брызги крови на одежде, но мрачные черты лица и какой — то неживой взгляд роднили его с Готреком. Макс любил Ульрику, возможно, даже сильнее Феликса, и теперь он тоже потерял её навсегда. Феликс надеялся, что пребывающий в печали волшебник не совершит ничего неразумного.

Макс ждал, пока последний из кислевитов пройдёт мимо тела боярина, а затем бросил взгляд на Вульфгара, их старшего по званию предводителя. Кавалерист ответил кивком. Макс произнёс слово и трижды ударил оземь нижним концом посоха. С каждым ударом один из погребальных костров охватывало пламя. Волшебство было сильным и явным. Вокруг сырой древесины вспыхивал золотой огонь, который затем разгорался. Вживлённые в череп Снорри гвозди отражали свет, что выглядело так, словно на бритой голове гнома пляшут маленькие языки пламени.