Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

Резко свернув, Климович уже не успел снова переменить направление. Он наехал на палатку не прямо, а только зацепил за вбитые в землю колья, рванул, и гусеницы потащили полотнище за собой по земле…

Он вышел из боя лишь через час, чувствуя, что теряет сознание.

На исходных позициях стояли грузовик со снарядами и четыре танка, экипажи которых пополняли боекомплект.

Климович открыл сделавшуюся неимоверно тяжелой крышку люка, вылез, сел на траву и, ощупав голову, понял, что ранен с самого начала и что кровь, запекшаяся на лице, была не только кровью Зыбина, но и его собственной.

Бой продолжал громыхать вдали. В небе над японскими позициями один за другим заходили на бомбежку самолеты. Слышались разрывы бомб и частые, короткие удары танковых пушек.

Помпотех батальона, без фуражки, в засаленной гимнастерке, подбежал к Климовичу вместе с командиром второй роты Терентьевым, в танк которого грузили снаряды. У Терентьева было черное от копоти лицо, левый рукав комбинезона был у него по плечо, голая рука выше локтя обмотана грязными бинтами.

– Ты как босяк, – неожиданно усмехнулся Климович и сказал инженеру: – Посмотрите, как там орудие и пулемет, и выньте из танка людей.

Помпотеха передернуло, но он ничего не сказал и пошел к танку.

– А я думал, почему ты не стреляешь? – сказал Терентьев, садясь рядом с Климовичем на землю.

Климович не ответил. Он сидел, опершись о землю руками, думал о том, что бой продолжается и надо скорее возвращаться, и ждал, пока присевший рядом с ним на корточки фельдшер сначала выстригал ему на голове волосы, а потом, пропуская под подбородок и туго натягивая бинт, перевязывал рану. Сидя так, он видел, как инженер и двое подбежавших танкистов вынули и положили на землю тела Степы Смолякова и Зыбина.

Потом инженер залез в башню, несколько минут возился там, повернул ее, задрал вверх пушку и выстрелил.

– Пулемет заклинило, а пушка в порядке, – сказал он, вылезая на броню.

– Есть тут кто-нибудь из экипажей? – спросил Климович у Терентьева.

– Только один водитель с «тридцатки». Она сгорела, а он вышел, – сказал Терентьев.

– И башенных стрелков нет?

– Нет.

– Ладно, пойду без него. Давай водителя. – Климович встал, чувствуя, как его пошатывает. – Воды-то у вас нет, что ли? – вдруг вспомнил он.

Инженер протянул ему теплую флягу. Климович жадно напился.

– Ну куда тебе в бой? – нерешительно сказал Терентьев.

– Давай водителя, сказал тебе! – ответил Климович, и обмотанное бинтами лицо командира батальона показалось Терентьеву таким незнакомым и грозным, что, не пробуя больше возражать, он подозвал сидевшего неподалеку на траве водителя.

– А где твой командир? – спросил у водителя Климович.

– Убитый.

– И башенный стрелок?

– Тоже убитый.

– И мой убитый, – сказал Климович и пошел к своему танку.

Уже стоя на броне, он спросил у Терентьева, все ли экипажи пополнили комплекты, и, получив утвердительный ответ, приказал, чтобы остальные четыре танка двигались за ним. Влезая в башню, он вымазал руки в крови и еще раз подумал о Смолякове и Зыбине. Через минуту все пять танков двинулись к полю боя.

В пятом часу пополудни Полынин, ходивший к Баин-Цагану на прикрытие бомбардировщиков, перед уходом из зоны резко пошел на снижение. После семи вылетов у него от усталости молотком стучало в висках, но он не израсходовал запаса патронов, и ему хотелось пониже пройтись над японцами, полив их из пулеметов.

Снижаясь, он наконец вблизи увидел то поле боя, над которым висел сегодня весь день.

Все пространство плоскогорья было иссечено окопами. Повсюду были видны опрокинутые орудия, разбросанные снарядные ящики, разбитые грузовики и раздавленные двуколки, сгоревшие и еще горящие танки, разбросанное оружие и бесчисленные мертвые тела.

Но жизнь еще продолжалась на этом поле смерти. На нем еще крутились бившие из пушек и пулеметов танки, еще стреляли орудия, рвались гранаты, выскакивали из окопов и бросались к танкам люди и метались обезумевшие лошади.

Снизившись до ста метров, Полынин дал длинную очередь вдоль японского окопа и, снова набирая высоту, с тревогой подумал о том, что с наступлением темноты танки должны будут или покинуть поле боя, или остаться на нем, среди успевших засесть в окопы японских солдат.

Он взял курс на аэродром и, выйдя на дорогу, соединявшую Хамардабу с Тамцак-Булаком, увидел, как, сворачивая с нее к Баин-Цагану, по степи движется колонна полуторок, до отказа набитых нашей пехотой.

«Наконец-то!» – с облегчением подумал он и, пройдя над колонной, несколько раз покачал крыльями.

Глава девятая

Батальон 117-го стрелкового полка, вечером подброшенный на машинах в район южнее Баин-Цагана, в наступавшей темноте почти на ощупь занял назначенные ему позиции и, порядочно растянувшись, правым флангом вышел на берег Халхин-Гола.

Шел двенадцатый час ночи. Впереди, на Баин-Цагане, потрескивали пулеметные очереди и одиночные винтовочные выстрелы. Иногда там вспыхивал разрыв и раздавался короткий грохот. Иногда же видна была только вспышка, а грохот оставался неслышным за гулом последних танков.

Батальон еще не был в бою, и звуки затихавшего сражения взвинчивали нервы людей.

Сейчас, ночью, после выхода танков из боя, казалась вполне вероятной попытка японцев прорваться на юг. Батальону было приказано как следует окопаться; над позициями стоял негромкий шумок падавшей с лопат земли и покряхтывание молчаливо и поспешно работавших людей.

Только в крайнем правофланговом взводе, окапывавшемся на берегу, у самой воды, царило оживление и слышались громкие голоса.

Час назад командир отделения Кольцов попросился у командира роты сходить с двумя бойцами в разведку. Их долго не было, потом совсем близко раздалось несколько выстрелов, и Кольцов вернулся, неся на плечах одного из ходивших в разведку бойцов – Шутикова. Второй боец, Гаранин, подталкивал перед собой пленного японца. Командир роты, поглядев на его погоны, сказал, что это подпоручик.

Посланный с донесением к командиру батальона связной, запыхавшись, вернулся с полдороги и сказал, что командир батальона с комиссаром полка и еще с каким-то капитаном обходят позиции и вот-вот сами придут сюда посмотреть на пленного. Бойцы, продолжая работать, обсуждали происшествие в присутствии командира роты. В другое время он, наверное, крикнул бы им: «Прекратить разговорчики!» – но все, что сейчас случилось, случилось в роте впервые: первые выстрелы, первый убитый японец, документы которого принес Кольцов, первый пленный, да еще офицер, и первый свой раненый – Шутиков. Поэтому командир роты не только не крикнул: «Прекратить разговорчики!» – но сам, сидя на песке