Долина Колокольчиков - Антонина Крейн

Камень окаянный. Она не думала, что придётся брать альвов в расчёт раньше следующего месяца.

Поэтому, когда случай столкнул Фиону с помощниками Силграса, она просто попросила их поторопиться и успеть до полнолуния. И, ей-небо, если Сортерберг хоть немного разбирается в людях, они вняли этой просьбе-предостережению. У них были добрые глаза: у всех троих, даже у беленького. Возвращаясь на пик Совермор, Фиона убеждала себя, что всё в порядке – насколько это вообще возможно, когда твой друг собирается умереть…

Надо сказать, что в последние месяцы она буквально била себя по рукам, чтобы удержаться от соблазна вмешаться: это его выбор. Его право. Каждый из нас сам создаёт свою судьбу. И даже проблемы с Лешим и Найохом – последствия его решений, пусть он и не хочет о них вспоминать.

Но одно дело позволить Силлю пожертвовать жизнью ради обретённого некогда дома (всякий альв втайне мечтает о доме), и другое – остаться в стороне, узнав, что его собираются убить.

Однако… придворные Фионы не умеют воевать. Их стихия – летящие шелка и роскошные балы, вино из ежевики и последних лучей заката, струнная музыка и сердца, добровольно врученные вечности. Сама Сортерберг в жизни не держала в руках оружие. Ледяная леди должна в первую очередь заботиться о своём дворе: укрыть его, чтобы, если ритуал Силля пойдёт не по плану, новый Катаклизм не развеял её слуг по ветру…

Но Силль был её единственным настоящим другом. Каждый из череды Силлей, даже последний, пусть он этого и не понимал, пусть проведённые ими вместе минуты можно было сосчитать по пальцам, а душевности в нём было примерно как у головешки.

– Скальная ж ты погремушка… – простонала Фиона, понимая, что делает выбор, о котором потом может пожалеть. Она не ссорилась с другими альвами. Она никогда не рисковала своим двором, за который несла ответственность и которому другие могут причинить вред, если она встанет им поперёк дороги.

И всё же…

– Силграс умрёт, умрёт! – захлебывались восторгом младенцы.

– Не сегодня. – Фон Сортерберг резко развернула коня и направила его в сторону Долины Колокольчиков.

* * *

Морган Гарвус

Несмотря на совет этого прохиндея Берти, Морган всё-таки пересёк погодный разлом и теперь мрачно бродил по снежной пустоши, оставляя за собой длинную цепочку следов.

За последние несколько часов он успел на собственном опыте убедиться, что скрывающие деревню чары работают превосходно. Бесясь от собственного бессилия, Морган скрипел зубами настолько яростно, что в какой-то момент задумался: а не сотрёт ли он их такими темпами? До ближайшего дантиста от его дома ехать дней десять: стоит всё-таки поберечься.

Призвав всю свою силу воли, Гарвус расслабил челюсти.

Морган твёрдо пообещал себе, что, едва Берти явится для разговора, он уложит его на лопатки и, отобрав у рыжей бестолочи ключ, ворвётся в Долину. Разыщет там Страждущую – и увезёт её прочь, что бы она сама ни думала на этот счёт.

Не то чтобы Морган мечтал стать каким-то чокнутым похитителем, но другого варианта обеспечить этим двоим безопасность он не видел. В прошлом он слишком часто обжигался о неумолимое правило жизни, гласящее: «За всё надо платить». И догадывался, что если за проклятие Долины не ответят заварившие эту кашу, то, вероятно, ответит кто-то из их горе-спасителей.

Возможно, стоило бы просто принять ситуацию, отойти и позволить этим двоим обжечься – они взрослые люди, а он им не мамка, чтобы хватать за руку и прикрывать от опасности. Одним из многочисленных идеалов Моргана всегда была свобода – своя и чужая, всеобщее право перейти поле жизни так, чтобы в конце сказать: я сам это выбрал.

Но сегодня Гарвус мысленно вырвал страницу со словом «свобода» из своего воображаемого дневника, и вместо этого смотрел на другой идеал.

Забота.

Он, прах побери, заботится о тех, кто ему дорог.

Да, как умеет. Да, несовершенно, наивно и глупо – но изо всех своих пепловых сил.

Я не позволю, чтобы с ними что-то случилось. Такие люди должны жить, и быть счастливыми, и менять этот мир – в их руках он действительно может стать лучше. Такие люди – как маяки в штормовом море искалеченных, но еще не сломленных судеб, и если они сами этого не понимают, то я со своего дальнего острова вижу ясно.

Поэтому сегодня – к праху свободу! Морган не допустит, чтобы его друзья отдали собственные жизни в обмен на чужое искупление.

«Ну а кто тебе сказал, что платить надо именно смертями и болью? – Моргану вдруг ясно представилась физиономия Голден-Халлы. – То, что твой личный опыт до сих пор включал только такие варианты, не означает, что это универсальное правило».

Ох уж этот Берти. Солнечное чудовище, способное довести до белого каления кого угодно.

Гарвус вдруг вспомнил, как однажды, ранним туманным утром, они с Голден-Халлой неспешно шли по песчаной отмели вдоль холодного моря. Берти выгуливал своего пса, Морган со скуки сопровождал его. Дело было еще когда оба работали на острове Этерны.

«Не существует никакой помешанной на власти вселенной, которая не даёт никому и шага сделать вне её суровых, не пойми кем выведенных правил, – разглагольствовал Берти без особой причины, просто потому что на него снизошло настроение пофилософствовать. – Есть поступки и их последствия. Всё. Никакой судьбы, никаких наказаний. Решения только за нами. И если уж вселенная за что-то и выступает, то за добро. А почему большинство считает иначе – ну так это, на мой взгляд, чисто вопрос воспитания. Нас учат всего опасаться и быть благоразумными. Ведь такими людьми гораздо удобнее управлять, не так ли? Скажи, у тебя были строгие родители, Морган?»

Морган тогда послал его в пень.

А сейчас, плотнее кутаясь в шуфу под искрящимся снегопадом, он детально проигрывал в памяти ту беседу. А потом ещё одну, подобного толка. И ещё. И всевозможные подобные монологи за авторством Страждущей. «Мы сами создаём свою судьбу, – улыбалась она. – И диктуем, какой у нашего мира будет характер».

Боги, подумать только: он всё-таки по-настоящему, пожалуй, даже чересчур сильно привязался к этой смешливой и слишком живой Ловчей, жительнице его любимо… кхм… знакомого ему королевства.

Ну ты же хотел, чтобы у тебя стало трое близких людей вместо двух, как сейчас? Получи и распишись, доктор Морган.

Чем больше Гарвус, продолжавший вглядываться в горизонт, думал о Тинави и Берти, тем сильнее в нём звучал робкий