Гора Орлиная - Константин Гаврилович Мурзиди

воды, и он, несомненно, делал бы это с большой охотой. И еще, пожалуй, выпускал бы по субботам стенгазету в домоуправлении… Возможно, все это и не так, но несомненно одно: Леонов может ей помочь. Больше того — должен.

— Вы меня не забыли? — спросила Софья Анатольевна, неловко улыбаясь.

— Нет, не забыл…

В тоне ответа Николая она почувствовала ту почтительную сдержанность, которая исключает интимность.

— Мы так редко с вами встречаемся, что и забыть немудрено, — проговорила она. Неловкость ее прошла, и в голосе прозвучала холодная усмешка: — А теперь, видимо, будем встречаться еще реже… Да, представьте, ужасная история…

Леонов не знал, что сказать. С женой Громова было неудобно говорить обо всем этом… Вспомнилось, как после возвращения из Уралограда Сергей Сергеевич прошел по цеху. И всем стало понятно, что здесь ходил уже не тот Громов, который мог когда-то крикнуть: «А что вы, подлецы, делали без меня?»

— Я так рада, что мы встретились! Разрешите взять вас под руку, — проговорила Софья Анатольевна и повела Николая вдоль набережной. — Я давно хотела поговорить с вами. О деле, конечно, — пояснила она, предупреждая возможное недоумение. — Вы знаете, что я осталась одна. Я не поехала с Сергеем Сергеевичем. Надеюсь, мне не надо объясняться по этому поводу. У меня были на то свои причины… Жить сейчас прямо так, без всякого дела, нельзя, просто невозможно. Я решила работать. В свое время я окончила институт, имею диплом инженера…

— О должности инженера трудно сейчас говорить. Единственно, что я могу сделать для вас… предложить какую-нибудь конторскую работу.

— Да, конечно, вы получили теперь возможность сделать кое-что для меня. Очень вам благодарна… да, очень. Вы извините меня, я инженер, — обиженно подчеркнула она, высвободила руку и отстранилась от Николая…

— По диплому, — не удержался Леонов. — Но диплом…

— Вы хотите сказать: бумажка? Согласна. Но бумажка для тех, у кого его нет, — ответила она раздраженно. — А вы, я вижу, неблагодарный…

Николай остановился.

— Лучше нам проститься…

Софья Анатольевна хотела ответить дерзостью, но сдержалась и, некстати смеясь, проговорила:

— Неужели мы встретились, чтобы поссориться? Вы должны меня понять… Я в таком положении… Сергей Сергеевич сейчас на фронте… Чем он может мне помочь?

— Я не знал, — пробормотал Николай, словно извинялся.

— Ко мне приехал отец, художник. Вы его знаете…

— Так это ваш отец? — удивился, краснея, Николай.

— Он пишет портреты… но я не могу жить на его средства, поймите…

— Да, конечно, — согласился Николай. Они остановились у дома, где жили Громовы.

— Не зайдете ли ко мне? — спросила Софья Анатольевна, подчеркивая свою нерешительность. — Впрочем, теперь, когда Сергея Сергеевича нет, вам, возможно, не особенно приятен этот дом. — И она улыбнулась, как бы извиняя: — Таковы люди…

— А дома Анатолий Владимирович?

— А вам как бы хотелось?

— Интересно посмотреть, что у него получается, — неопределенно ответил Николай.

Они вошли.

— А знаете, папы, кажется, нет… Но наброски можно посмотреть и без него. Если хотите…

— Не стоит без хозяина, — отговорился Николай, чувствуя всю неловкость своего положения и догадываясь, что она обманула.

— Лучше я вас чаем угощу.

— Спасибо, я не люблю чай.

— Ничего иного у меня, к сожалению, нет. Разве что у папы…

Николай покраснел, застегнул свой коричневый полушубок с белой оторочкой, схватил шапку.

— Глупость какая-то получается…

— Что с вами, Николай Павлович? — удивилась она. — Я вас чем-нибудь испугала?

Николаю стало стыдно.

Софья Анатольевна попросила подождать, пока она переоденется.

Он снял полушубок, уселся в плюшевое кресло и начал рассматривать картины, ковры, цветы. В угловом простенке между окон раскинулся высокий фикус, пестревший желтыми листьями. Рядом с ним стояло пианино с позолоченными шандалами.

Вошла Софья Анатольевна — в простом строгом платье с глухим высоким воротником. Она знала, что это платье молодит ее.

— Папины наброски не стали смотреть? — спросила она. — А как вам эти картины нравятся?

— Рамы ничего…

Софья Анатольевна засмеялась.

— Папа говорит то же самое. Но он — из зависти…

— А я — из-за отсутствия вкуса?

— Вы обидчивы, — сказала она, садясь в кресло напротив и чуть склонясь набок, и вдруг спросила: — А женщины вам нравятся?

«Что она, за дурака меня принимает? Неужели я кажусь таким простачком?» — сердито подумал он и, краснея, сказал:

— Те, которые улыбаются всем, не нравятся.

— Это намек?

— Вам лучше было бы уехать с Сергеем Сергеевичем, — неожиданно сказал Николай, не отвечая на ее вопрос.

Она вскинула левую бровь, слегка пожала плечами, словно спрашивала, что это за глупость хотел он сказать. Николай почувствовал это и смутился. Он повторил свои слова, стараясь преодолеть смущение. Софье Анатольевне ничего не оставалось, как только ответить.

— В жизни всякое случается. И потом… Я человек самостоятельный. Хочу сама работать… Вы на меня смотрите так жалостливо, так снисходительно, будто я ангелок с елки… Вы знаете, я нынче осенью дрова заготовлять ездила, вместе с женами рабочих. Мужчины валили деревья, а мы обрубали ветки и сучья… Топор тяжелющий, а совсем ничего незаметно. Посмотрите на руки, ну, посмотрите же! Просто удивительно, как вы меня боитесь!

— Кто вам сказал? — спросил Николай и грубо, до боли стиснул тонкую руку Софьи Анатольевны. — С чего вы взяли, что я вас боюсь?

— Спасибо за доверие! — усмехнулась она, боясь пошевелить онемевшей рукой.

— До свиданья, — вставая, сказал Николай и сильно тряхнул ее побелевшую руку.

Софья Анатольевна едва не вскрикнула от боли, но сдержалась и тоже встала.

— А вы мне нравитесь, — проговорила она. — Вас можно полюбить.

Николай отпустил ее руку, пошел к двери.

— И вы уходите после того, как женщина сделала вам признание?

— Ладно, будет смеяться! — грубовато ответил он.

— А если это правда?

— Погодите, с чего началось? — искренне удивился Николай. — Мы говорили о работе…

— Вы и в самом деле боязливый! — засмеялась Софья Анатольевна.

— Вот что, — проговорил Николай сердито и подумал: «Я тебе сейчас отвечу, не будешь насмехаться!» — Уж если на то пошло, то правильно кто-то сказал, что нехорошо любить женщину, на которой стыдно жениться!

— Вот как! — с иронией, чтобы скрыть обиду, сказала Софья Анатольевна. — Вы поступаете согласно этому совету? Похвально! А вот, например, один товарищ поступил наоборот.

— Какой товарищ? — насторожился Николай.

— Один друг детства…

Приятно видеть растерянность человека, только что оскорбившего тебя. На лице Софьи Анатольевны отразилось победное ликование.

— Меня этим не убьешь, — ответил он, натягивая полушубок. — Да и вообще говоря, не всякая красивая баба имеет право соваться в чужие дела. — Он распахнул дверь и, не давая времени возразить, бросил: — Если насчет работы серьезно, — приходите, поговорим…

Софья Анатольевна остро почувствовала обиду. Ее даже защитить некому, это ужасно… Неожиданная слеза оставила едва заметный след на