Критические рассказы - Корней иванович

Историю России она изучила по первоисточникам, как профессиональный историк, и когда говорила, например, о протопопе Аввакуме, о стрелецких женках, о том или другом декабристе, о Нессельроде или Леонтии Дубельте, — казалось, что она знала их лично. Этим она живо напоминала мне Юрия Тынянова и академика Тарле. Диапазон ее познаний был широк. История древней Ассирии, Египта, Монголии была так же досконально изучена ею, как история Рима и Новгорода.

И при этом она никогда не производила впечатления книжницы, ученой педантки. Живую жизнь со всеми ее радостями, страстями и бедами она ставила превыше всего. Об одном современном поэте, который, черпая вдохновение из книг, пытался запечатлеть свои чувства в лирике, она с улыбкой жалости сказала:

— Он пишет так, будто у него за спиной была жизнь.

От дома того — ни щепки,Та вырублена аллея.

Едва только вышли ее первые книги «Вечер», «Четки», «Белая стая», я сделал попытку дознаться, в чем первооснова ее лирики. И увидел, что даже тогда, в пору своего преуспеяния и громких литературных успехов, она в своей юной поэзии тяготела к темам бедности, сиротства и скитальчества. Любимыми ее эпитетами были: скудный, убогий и нищий.

Ее лирическая героиня так и говорила любимому:

Зачем ты к нищей грешнице стучишься?

Типичны для ее поэзии были такие стихи:

Черной нищенкой скитаюсь.

Помолись о нищей, о потерянной,О моей живой душе…

Как же мне душу скуднуюБогатой тебе принести?

…………………………….

Еще недавно ласточкой свободнойСвершала ты свой утренний полет,А ныне станешь нищенкой голодной,Не достучишься у чужих ворот.

Да и вещи, которыми насыщены ее молодые стихи, тоже тяготели к убожеству:

Убогий мост, скривившийся немного…

Тверская скудная земля….

«Потертый коврик», «ветхий колодец», «стоптанные башмаки», «разбитая, поваленная статуя» — наиболее сродни ее творчеству.

Даже Музу свою она изображала убогой:

И Муза в дырявом платкеПротяжно поет и уныло.

«Она поэт сиротства и вдовства, — писал я о ней в 1920 году,[363] — Ее лирика питается чувствами необладания, разлуки, утраты. Безголосый соловей, у которого отнята песня; танцовщица, которую покинул любимый; „девушки, не знавшие любви“; женщина, теряющая сына; и та, у которой умер сероглазый король; и та, у которой умер Царевич,—

Он никогда не придет за мною…Умер сегодня мой царевич,—

и та, о которой у Ахматовой сказано: „Вестей от него не получишь больше“; и та, которая не может найти дорогой для нее белый дом, хоть и знает, что он где-то здесь неподалеку, — все это осиротелые души, теряющие самое милое, и, полюбив эти осиротелые души, полюбив лирически переживать их сиротские потери, как свои, Ахматова из этих сиротских потерь создала свои лучшие песни:

Одной надеждой меньше стало,Одною песней больше будет.

Эти песни так у нее и зовутся: „Песенка о вечере разлук“, „Песня последней встречи“, „Песнь прощальной боли“».

Дома у нее нет. Она так и говорит в «Подвале памяти»:

…Ну, идем домой!Но где мой дом и где рассудок мой?

Веселое слово «дом» стало для нее воспоминанием далекого прошлого:

Мой бывший дом еще следил за мною…

Быть сирой и слабой, не иметь ни возлюбленного, ни дома, ни Музы (ибо «Муза ушла по дороге») — здесь главная тема Ахматовой. Изо всех мук сиротства она особенно облюбовала одну: муку неразделенной любви. Я люблю, но меня не любят; меня любят, но я не люблю — такова была ее постоянная тема. У нее был величайший талант чувствовать себя разлюбленной, нелюбимой, нежеланной, отверженной. В этой области с нею не сравнялся никто. Первые же стихи в ее «Четках» повествовали об этой мучительной боли.

Говоря от лица нелюбимых, она создала вереницу страдающих, почернелых от неразделенной любви, смертельно тоскующих женщин, которые то «бродят как потерянные», то заболевают от горя, то вешаются, то бросаются в воду. Порою они проклинают любимых, как своих врагов и мучителей:

…ты наглый и злой…

О, как ты красив, проклятый!

…ты виновник моего недуга…

но все же любят свою боль, упиваются ею, носят ее в себе, как святыню, любовно благословляют ее.

В те ранние годы в этой тоске и обиде была для Ахматовой странная услада. Порою она и сама признавалась:

Как подарок, приму я разлукуИ забвение, как благодать.

И еще:

Оттого и лохмотья сиротстваЯ как брачные ризы ношу.

Когда в 1920 году я писал, что она поэт необладания, разлуки, утраты, я и не предвидел, что в дальнейших ее книгах эта тема будет у нее оправдана жизнью. Трагическая ее биография не могла не найти отражения в ее более поздней лирике. Странно было бы, если бы в циклах стихов, написанных после «Белой стаи», она не написала бы своего горького тоста:

Я пью за разоренный дом,За злую жизнь мою.

Опять подошли «незабвенные даты»,И нет среди них ни одной не проклятой.

Словно для того, чтобы доказать, что ее лирика и в самом деле питается чувством необладания, разлуки, утраты, она к концу жизни ввела в свой поэтический лексикон такие негативные слова, как «непосылка», «невстреча». В 1963 году она написала стихи, которые так и называются «При непосылке поэмы», а «невстреча» стала ее лирической темой в пятидесятых годах. В тогдашних ее тетрадях появились стихи, основанные на несостоявшихся и невоплощенных событиях:

Таинственной невстречиПустынны торжества,Несказанные речи,Безмолвные слова,Нескрещенные взгляды…

Встреча не состоялась, слова так и остались безмолвными, речи — несказанными, и Ахматова с горьким весельем празднует этот праздник утрат и обид:

Несказанные речиЯ больше не твержу,Но в память той невстречиШиповник посажу.

И снова:

Сюда принесла я блаженную памятьПоследней невстречи с тобой…

И еще через две страницы:

Не придумать разлуки бездонней,Лучше б сразу тогда — наповал…И, наверное, нас разлученнейВ этом мире никто не бывал.

……………………………

Несостоявшаяся встречаЕще рыдает за углом.

О таких же «невстречах» она писала и в молодости:

…на груди моей дрожатЦветы небывшего свиданья.

О радости небывшей говорил.

Множество ее стихотворений написаны под знаком не и без: «нецелованные губы», «бесславная слава».

И в ее «Поэме без героя» — тот же пафос невоплощения, необладания, отсутствия:

Звук шагов, тех, которых нету,По сияющему паркету…

Поэтому особенно заметны на ее страницах среди множества не и нет редкие стихи, воплощающие радостное да. И как умела она в те давние годы заражать и нас своею радостью:

Просыпаться на рассветеОттого, что радость душит,И глядеть в окно каютыНа зеленую волну,Иль на палубе в ненастье,В мех закутавшись пушистый,Слушать, как стучит машина,И не думать ни о чем,Но, предчувствуя свиданьеС тем, кто стал моей звездою,От соленых брызг и ветраС каждым часом молодеть.

…Когда перелистываешь книгу Ахматовой — вдруг среди скорбных страниц о разлуке, о сиротстве, о бездомности набредешь на такие стихи, которые убеждают нас, что в жизни и в поэзии этой «бездомной странницы» был Дом, который служил ей во все времена ее верным и спасительным прибежищем.

Этот Дом — родина, родная русская земля. Этому Дому она с юных лет отдавала все свои самые светлые чувства, которые раскрылись вполне, когда он подвергся бесчеловечному нападению фашистов. В печати стали появляться ее грозные строки, глубоко созвучные народному мужеству и народному гневу. Голос ее из интимного, порою еле слышного шепота стал громким, витийственным, грозным голосом истекающего кровью, но непобедимого народа: