Донал Грант - Джордж Макдональд

Вслух граф заявил, что не подпустит к себе никакого другого врача, кроме старого мистера Даустера, но втайне продолжал с нетерпением и тоской надеяться на то, что его не послушают и новый молодой доктор — кто знает? — и вправду сможет вырвать его из когтей смерти. Когда мистер Эйвори появился в замке, Донал решил сначала побеседовать с ним сам. Да, он взял на себя смелость пригласить врача без согласия его светлости, сказал он, но надеялся, что тот всё же осмотрит больного. У него есть основания полагать, что граф уже много лет употребляет значительные дозы наркотиков, хотя почти не пьёт ни вина, ни виски. Наверное, доктор Эйвори согласится, что графу следует немедленно прекратить принимать свои снадобья, ведь они разрушают не только его тело, но и душу.

— Если граф разом откажется от всех своих наркотиков, его ждут сильные боли, — заметил доктор.

— Он прекрасно это знает и вовсе не желает от них отказываться, — пояснил Донал. — Но мы просто обязаны избавить его от этой пагубной страсти!

— Я возьмусь за лечение, если вы предоставите мне полную свободу.

— Только при двух условиях. Или вы пообещаете мне выполнить их, или нам придётся с вами расстаться.

— И что же это за условия?

— Во — первых, проводить всё лечение с одной единственной целью: избавить лорда Морвена от его привычки. И во — вторых, никогда не давать никаких лекарств лично ему в руки.

— Я согласен на эти условия, но всё будет зависеть от его сиделки.

— Сидеть с ним буду я сам.

Доктор коротко кивнул и отправился к больному. С первого же взгляда граф понял, что мистер Эйвори человек непреклонный, и потому не сказал ни слова. Но когда тот попытался надеть на запястье графа свой аппарат, чтобы получше посмотреть, как работает его сердце, лорд Морвен запротестовал. Он не допустит подобных вольностей!

— Но ваша светлость, мне всего лишь хотелось проверить вам сердце, — объяснил мистер Эйвори.

— Нечего его проверять! Стучит себе и стучит, как у всех!

Доктор молча сложил аппарат в свою сумку и вместо этого пощупал пульс пациента пальцами. В конце концов, его дело — помогать, а не воевать, сказал он себе. Если ему не позволяют сделать всё, что он хочет, он будет делать то, что может.

Пока мистер Эйвори выслушивал и выстукивал графа, Донал поднялся к Арктуре и рассказал ей о своём решении. Она была очень и очень ему благодарна: ведь он до конца понял и исполнил все её желания.

Глава 79

Медленное освобождение

Для графа потянулись дни, полные мучительной тоски и страдания. Иногда он лежал без сна чуть ли не всю ночь, исходя криком от диких болей и обвиняя Донала в бессердечной жестокости. Ведь тот прекрасно знает, что` может принести ему долгожданный покой и притупить адские терзания, но даже не двигается с места, чтобы избавить его от этой пытки! Он просто решил отомстить ему за всё прошлое и отомстить самым наиподлейшим образом! Какое Доналу дело до его души? И потом, ведь это он пробудил в ней такую жгучую ненависть, по сравнению с которой любые наркотики кажутся невинной забавой!

— Говорю вам, Грант, — сказал он однажды, — я никогда не был так жесток даже со своими злейшими врагами! Вы не знаете, как эта жажда ломает и терзает мне внутренности! Что мне до адского пламени? Мне уже сейчас в сто раз хуже! Умоляю, дайте мне немного опия, и я расскажу вам, где достать ещё!

Всякий раз, когда Донал отрицательно качал головой, граф разражался потоком ругательств и проклятий, но потом затихал и какое — то время лежал без движения.

— Как же вы будете обходиться без своих лекарств в ином мире, где у вас уже не будет тела? — однажды возразил ему Донал.

— Но ведь я ещё здесь! Когда настанет пора умирать, всё будет по — другому, совсем по — другому. А пока нам нужно оставаться в том мире, который у нас есть. Так что, милый мой мальчик, сходите и принесите мне то, о чём я вас прошу. Вот ключи.

— Не могу. Нельзя.

— Вы просто хотите уморить меня!

— Я не стал бы продлевать ваши дни ради того, чтобы вы и дальше поглощали опиум! У меня есть дела и поважнее. И не стал бы спасать вас ради такого существования. Но я охотно положил бы свою жизнь, чтобы помочь вам обходиться без наркотиков. В такой жизни будет хоть какой — то толк.

— Будьте вы прокляты со своими проповедями!

Однако со временем цепкая хватка пристрастия начала немного ослабевать. Временами казалось, что она вернулась с новой силой, но приступы были недолгими и вскоре проходили. Графу явно стало полегче. Поскольку практика у нового доктора была пока небольшая, он проводил с больным по несколько часов в день, давая Доналу возможность выспаться. По мере того, как граф выздоравливал, с ним понемногу начали оставаться Дейви, миссис Брукс и леди Арктура. Однако даже тогда Донал старался быть поблизости. Ведь сумасшествие графа было самого худшего толка: он потерял всякое нравственное чувство. Разъеденная душа не могла не повлиять на его мозг, но пока не лишила его способности совершать сознательные поступки. Пару раз Донал был готов даже вскочить и силой удержать больного безумца, но до сих пор ему удавалось обходиться уговорами. Донал не боялся графа и потому решил, что воспользуется силой лишь в самом крайнем случае, а крайний случай пока не настал.

Арктура ухаживала за ним так ласково и нежно, что со временем закостенелое сердце графа стало чуть — чуть оттаивать. Он даже начал немного любить свою племянницу. Он улыбался, когда она входила в комнату, и спрашивал, как её здоровье. Однажды он долго — долго смотрел на неё, а потом сказал: — Надеюсь, тебе было не очень больно.

— Когда? — спросила она.

— Тогда, — ответил он.

— Нет, не очень.

— Я очень жестоко поступил с твоей тётей. Как ты думаешь, она меня простит?

— Думаю, да.

— Значит, ты тоже меня простила?

— Конечно, простила!

— Тогда и Бог тоже простит меня?

— Он простит — если вы, дядя, перестанете пить опиум.

— Ну, этого я обещать не могу.

— Если вы постараетесь, Он непременно поможет вам.

— Чем тут поможешь? Это моя вторая натура.

— Но ведь ваша первая натура — это Он! И потом, разве Он не может помочь вам, если заберёт к Себе сразу и душу, и тело?

— Ничего себе, утешение! — ехидно и горько заметил граф. — Значит, Бог поможет мне стать лучше, отняв у меня жизнь? Чудесная мысль, что и говорить! Так, может, мне самому покончить с собой, чтобы Он Себя не утруждал?

— Дело тут вовсе не в смерти, дядя! Никакая смерть не сделает человека добрым. Но, может быть, благодаря ей вам будет легче быть хорошим?

— А что если я не хочу быть хорошим? Вот не хочу и всё! Так что пусть Он оставит меня в покое!

— Бог способен сделать гораздо больше, чем вызвать в нас желание добра. Гораздо больше! Вы же знаете, дядя, что нам нужно прийти к Нему за прощением!

Какое — то время граф молчал, а потом вдруг снова заговорил:

— Я так полагаю, что ты решила выйти замуж за этого негодного учителя?

Арктура вздрогнула, невольно поднялась со стула и позвала Донала, но к её облегчению он не откликнулся — он крепко спал.

— Боюсь, это ваше предположение не покажется ему лестным, — сказала она, снова усаживаясь. — Ведь он намного лучше и выше меня.

— Значит, у Форга нет никакой надежды?

— Ни малейшей. Лучше бы я умерла там, где вы меня оставили, чем…

— Если ты хоть сколько — нибудь любишь меня, прошу тебя, не упоминай больше об этом! — воскликнул граф. — Я был не в себе! Не в себе! Не знаю, как я мог! Иногда мне самому не верится, что я мог совершить подобное!

— Дядя, вы когда — нибудь просили Бога простить вас за это?

— Просил, тысячу раз просил!

— Тогда и я уже никогда не напомню вам об этом.

Однако по большей части граф так и оставался угрюмым, сварливым и раздражённым. Все относились к нему с состраданием, как к избалованному, но от этого ничуть не менее болезненному ребёнку. Про себя Арктура думала, что бабушка, по — видимому, не слишком хорошо его воспитывала; ей казалось, что при должных усилиях из него наверняка могло бы получиться нечто гораздо большее. И всё же не надо забывать, что ей он достался после многих лет греха и тайного самобичевания, когда, мучаясь в тисках изнурительной болезни, сам того не желая, оказался на милости Божьего Духа. Он был упрямым и невоспитанным пожилым мальчиком, и вся нажитая им мудрость заключалась лишь в том, что он на собственной шкуре познал, как тяжки и печальны стези нечестивых.

Однажды ночью Донал услышал, что граф мечется по постели, поднялся с кресла, подошёл к нему поближе и увидел, что тот напряжённо вглядывается куда — то в пустоту, но либо не видит, либо не узнаёт того, на что смотрит. Вдруг он глубоко вздохнул, и его нижняя челюсть безжизненно отвисла. Донал подумал, что граф умер, но через несколько минут тот начал приходить в себя, словно ему удалось избежать страшной пытки: ужасный сон остался позади, и лишь его неясные отголоски из последних сил цеплялись за полы измученного сознания.