Аспекты - Джон М. Форд

не боится. Если бы мы с ней оказались рядом с такой волной, то Алекта помогала бы мне менять пластины и прятала бы отснятые в водонепроницаемый конверт со штемпелем оплаченной пересылки, адресованный лескорийскому Метеорологическому обществу. – Он посмотрел вперед, на Алекту, и негромко произнес: – Я, наверное, слишком много болтаю. На станции есть с кем поговорить – там и Архилай, и Маркейла, и местные жители в гости заходят, выпить чаю и узнать прогноз погоды, но иногда я остаюсь в полном одиночестве, приходится долго молчать. С вами такое бывает?

– Да, – кивнул Сильверн и показал Флугиру свое кольцо. – Но у меня с Эдеей консейль, поэтому мы всегда слышим друг друга.

– Давно?

– Восемь лет. Мы только два года не разлучались.

– Мы с Алектой говорили об этом, – сказал Флугир. – Вы же видите, из-за нашей службы мы часто в разлуке.

– У нас то же самое, – вздохнул Сильверн и объяснил Флугиру, чем занимается Эдеа.

– Я был бы рад с ней познакомиться. Но сюда рельсы проложат еще очень не скоро.

– Между прочим, как раз этим мы с вами и займемся.

– Да, конечно. На самом деле довольно заложить несколько бочонков пороха у Врат Странсты, хотя местным жителям об этом лучше не упоминать. – Флугир указал вправо, где от тракта отходила заросшая тропа. – Взрывчатка великолепно спрямляет пути. Когда тракт только проложили, он был намного короче. Кверки умели строить дороги. Если бы они одержали победу над Странстой, то сделали бы тракт прямым. Тут всего-то и нужно, что кирка, клин и большое количество камня.

– Некоторые считают, что, будь у Блистательной империи ружья, она бы простояла до сего дня.

– Не забывайте, мы с вами на северо-западе, – с улыбкой заметил Флугир. – Ружья ружьями, но мы все равно расправились бы с кверками, как только кто-нибудь из их караульных задремал бы на посту.

Глава 8

В некоторых коронатах существовал официальный запрет на дуэли. В Корварисе их не запрещали, хотя лесорубы и рыбаки, над которыми властвовал Варис, не проявляли к ним ни малейшего интереса. Предполагалось, что старый образ жизни противостоит новым веяниям, как застой противится переменам, но на самом деле все определялось предпочтениями каждого отдельного корона и тех советников, к которым корон прислушивался. Только в Листуреле были три официальных общества Противников дуэлей. Само собой, вопрос о дуэлях рассматривался и при обсуждении конституционных реформ.

– Есть области, где можно изменить законодательство и надеяться на соответствующие перемены в обществе, – объяснял Извор. – Наделив правительство формальным правом собирать армию, не стоит полагать, что гвардии коронатов и частные военизированные отряды, с их роскошными мундирами и с их нелюбовью к муштре, внезапно исчезнут, но можно надеяться, что они утратят свою воинственность и начнут выполнять исключительно церемониальные функции, а в конце концов и вовсе превратятся в органы местной полиции, клубы по интересам и ассоциации ролевых игроков. Однако же в других областях обществу необходимо сначала осознать, что оно может без чего-то обходиться, и только потом объявлять это вне закона. То же самое с дуэлями. До тех пор, пока люди полагают это делом чести, они будут драться на дуэлях. До тех пор пока считается, что победитель совершил благородный поступок, рискуя собственной жизнью ради защиты чего-либо, выживший – единственный, кто может предстать перед судом, – будет оправдан. Закон, необязательный к исполнению, наверняка попытаются нарушить. Неисполнимый закон будет нарушен непременно. А поскольку участники дуэли не выходят на поединок с намерением его проиграть, нам остается только надеяться, что число возможных участников среди населения уменьшится само собой.

– И когда же нам ждать изменений? – спросил Варис, прекрасно зная ответ, но желая услышать его от Извора.

– Когда честь либо придет в такой упадок, что люди не захотят за нее умирать, либо достигнет таких высот, что убийство ради чести будут считать последним доводом негодяя. Так или иначе, я определенно не доживу до таких времен, а вот вы, Варис, может быть, с этим еще столкнетесь.

Особо надеяться на это Варису не приходилось.

– Когда приходится воровать ужин, риск очень велик, – ровным голосом заметил Винтерхольм.

– Да, занятно, – сказал Варис. – Потому что хлеб воровали и воруют с тех самых пор, как его начали печь. Думаю, из каждых трех буханок одна исчезала, стоило пекарю отвернуться. И эта истина куда важнее любых скрижалей закона.

Примечание редактора

На этом рукопись обрывается.

Джон М. Форд скончался внезапно, в ночь на 24 сентября 2006 года. Он представил почти весь текст в завершенном варианте, но отрывок Главы 8 им не редактировался.

Неизвестно, как он хотел завершить роман и какими были бы последующие книги, которые он собирался написать. Однако некоторые намеки на дальнейшее развитие сюжета и судьбу персонажей прослеживаются в сонетах, которые должны были стать эпиграфами к последующим книгам серии.

Сонет 1[6]

III: в причудливых садах

В игре блестящих страсти лепестков

Как распознать своей любви особой

Цветок единственный из множества цветков

В причудливых садах? Плутая, как в чащобе,

В кустах – подобиях мифических зверей,

Росянок клейких, до охоты падких,

В чарующей тени сплетения ветвей,

Где разум тонет в ароматах сладких,

Пока внезапным шелестом ростка

Бамбук вам сердце не пронзит, возможно,

Нелишне было бы попятиться слегка

И допустить догадку осторожно, —

Любовь – до неизбежного конца —

Цветет, чтоб радовать Садовника-Творца.

Сонет 2

IV: Война сновидений

Особый вид войны – сражение зрачков:

Из-под ресниц – то нежность ласки первой,

То обещанье жаждущих клинков

Бить в сердце, свежевать живые нервы.

В борьбе касаний что одержит верх?

–  Умение и нежности обычай.

Победа грубой силы – не успех,

А прах и тлен, убитая добыча.

Но более жестокий бой сулит

Стихия сновидений, грез, секретов.

Лишь тот, кто тайны и доверие хранит,

Разрушить может цитадель обетов.

Ни мира, ни затишия не жди,

Коль у обоих барабаны бьют в груди.

Сонет 3

V: Загадка в сердце

Узор загадки уступив рукам плести,

Вопросы слыша только чуткой кожей,

Беседы разучились мы вести, —

Язык касаний стал нам слов дороже.