«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно в это время «Гласность» оказалась в совершенной изоляции от так называемого правозащитного движения в Москве, да и от фондов на Западе.
Мы проводили конференции «Уничтожение неправительственных организаций» (сохранилась случайно программа одной из них 30 июня 2000 года), куда приезжали делегаты из Челябинска и Краснодара, Владимира, Тамбова и Калуги, и все говорили о том, что остатки правозащитного и профсоюзного движения гибнут на глазах. К нам приходили европейский посол в Москве Саймон Косгроув и представитель американских профсоюзов АФТ-КПП Ирен Стивенсон, которым было не безразлично, что в действительности происходит в России. Но таких людей было немного. Большинству организаций в мире было совершенно неинтересно читать наши отчеты, когда рядом были стостраничные рассказы об осуществленных «сетевых проектах», якобы по настоящему серьезных и успешно сотрудничающих с властями России (в укреплении демократии, конечно) Хельсинкской группы, «Мемориала» и «За права человека». Во всем этом был еще один любопытный аспект: члены правления этих трех организаций успешно попали в наблюдательные советы крупнейших фондов. И, конечно, всегда голосовали против выделения грантов «Гласности». Какое-то время с помощью личных связей и репутации я как-то справлялся с этим, но гранты выделялись все реже и меньше – никто не хотел слышать неприятных вещей о России.
Но все же была надежда если не укрепить, то сохранить хотя бы правозащитное движение.
На заседании «Общего действия» – небольшого кружка из руководителей московских правозащитных организаций – было решено провести всероссийский чрезвычайный съезд, который мог бы поддержать пока еще уцелевшие небольшие организации по всей стране, показать их сплоченность и относительную массовость, обсудить важнейшие проблемы. Решение было принято, поддержано множеством организаций в других городах, но «Гласности» к этому времени уже пришлось отказаться от одной из двух квартир, которые мы снимали для офиса, то есть денег не было совершенно, а имевшие государственные офисы Хельсинская группа и «За права человека» и целый небольшой дом – «Мемориал», выполнявшие к тому же «сетевые проекты», ни копейки на съезд найти не могли. Арсений Рогинский сказал мне:
– Только вам, Сергей Иванович, удастся собрать средства на съезд.
Я был уверен, что Сергею Ковалеву или Ларе Богораз это удалось бы не хуже, да и у Алексеевой связи в фондах были точно лучше моих, но никто делать этого и не думал, и я действительно поехал в США, вооружившись просьбами и от всех других организаций, и собрал тысяч сто пятьдесят на проведение съезда. В конечном итоге это тоже послужило одной из причин (но лишь одной из многих) гибели «Гласности» – деньги я собрал для всех, по-моему, они даже перечислялись не на счет «Гласности», а «Мемориала», но ведь давались-то они мне, и поэтому весь следующий год «Гласность» не могла получить ни копейки, и мы жили в долг или на мои собственные деньги. Все известные мне фонды считали, что уже и без того все, что могли, «Гласности» выделили.
Съезд действительно получился гигантский – более тысячи человек со всей страны и, к несчастью, он был последним. Прозвучали два очень серьезных и объективных доклада: Сергея Ковалева о «послушном парламенте», о возвращении к советской командной системе, и Владимира Миронова о практическом уничтожении правосудия в России. К несчастью, они уже звучали горестно-академически. В них не было осознания главного: что все это – следствие гибели демократического движения и гражданского общества, которые могли бы что-то изменить. Когда подобные доклады звучали на съездах «Мемориала» (до 1992 года) и «ДемРоссии» до ее гибели – они реально влияли на положение в стране. В 2001 году перед беспомощными и разделенными людьми это было только сотрясение воздуха.
Доклад Олега Орлова от имени нового «Мемориала» о войне в Чечне при внешнем бесспорном приличии обнаруживал главную цель – никого не обидеть и уж, конечно, выжить. Хотя Олег мельком и упомянул, что «Гласность» была единственной организацией, пытавшейся сделать невозможной вторую чеченскую войну (в тезисах этого нет), но не сказал, что именно и в каких условиях мы для этого делали. В его докладе о новой войне, казалось, все было правильно и гуманно. Речь шла и о пытках, похищенных людях, массовой гибели мирных жителей, нелегальных тюрьмах в воинских частях и даже о немедленном выводе из Чечни воинских частей и милицейских соединений, которые скомпрометировали себя насилием над мирными гражданами.
Однако из доклада создавалось впечатление, что эти воинские соединения сами пришли в Чечню, а не в Кремле находятся виновники этих преступлений; что не существует Международный уголовный суд над военными преступлениями и преступлениями против человечности; что взрывы домов в Волгодонске, Москве, Буйнакске, марш Басаева в Дагестан и, следовательно, гибель многих тысяч ни в чем не повинных людей заведомо не может иметь никакого отношения к преступлениям в Чечне. На первый взгляд, непонятно, чем я был недоволен: Сергей Адамович сделал ясный и четкий доклад о политическом положении в России, Олег говорил лишь об одном из проявлений нового режима и не должен был придавать ему глобальный характер. Больше того, Ковалев вскоре создал комиссию по расследованию взрывов домов в Москве, которая, правда, без всякой процедуры, которую применяли мы в работе трибунала, зафиксировала, например, что офицер КГБ, живший в одном из взорванных домов в Москве явно был предупрежден о взрыве. После взрыва он бегал в тренировочном костюме и кричал, что все у него сгорело, а через два дня на собрании появился в своем обычном костюме и на вопрос дворничихи «ты же говорил, что все у тебя погибло – где же ты успел переодеться?» – ответил матом, а на следующий день дворничиху нашли убитой.
И все же Сергей Адамович в конце своего выступления призвал – «не заниматься хлесткими обличениями, благо это практически безопасно для обличающих», что было неправдой и раньше, да и в ближайшем будущем предстояли убийства его коллег – Старовойтовой, Юшенкова и многих других. Это для него, для осторожных, как он, было безопасно. По всей стране гибли журналисты, взявшие на себя обязанности правозащитников, и почему-то прокуратура, с которой так успешно сотрудничала Алексеева, никогда не находила убийц. Московские журналисты были, как всегда, гораздо осторожнее, даже в Чечню на эту войну они уже не ездили, кроме Ани Политковской, которая еще не была застрелена, но ее уже попытались отравить в самолете.
Да и Олег – другой представитель «Мемориала» еще совсем
