Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

Гитлер решил, что Германии не следует дольше мириться с непоследовательной политикой Лиги Наций в вопросе перевооружений и что для нее будет лучше не принимать больше участия в работе Комиссии по разоружению. Я согласился с этим, но в то же время самым энергичным образом возражал против его решения о выходе из Лиги Наций. От Нейрата помощи почти не было, хотя я и старался доказать ему, что такой шаг приведет к потере престижа и доверия к нам. Он сказал, что не смог убедить Гитлера, но не возражает, если я сам еще раз подниму перед ним этот вопрос. Тем временем Гитлер уехал на выходные дни в Мюнхен.

В тот же вечер я последовал за ним и на следующее утро провел с ним несколько часов в мещанской обстановке его квартиры. Сначала мне казалось, его убедили мои доводы о том, что выход из Лиги Наций лишит нас личных контактов, чрезвычайно важных во внешней политике. Тем не менее, как и во многих других случаях, я все время ощущал его глубокое недоверие к любым дипломатическим связям, не протекающим под его личным контролем. Такое же недоверие он испытывал и к любым взаимоотношениям вне его непосредственного окружения. Во всяком случае, я получил от него обещание обдумать этот вопрос и дать мне знать о своем решении на следующее утро. В воскресенье Гитлер навестил меня в гостинице «Четыре времени года». Он вошел ко мне в номер в почти болезненном оживлении. «Для меня все стало теперь совершенно ясно, герр фон Папен, – сказал он. – Есть только одно решение, и это – выход из Лиги. Мы должны с ними начисто порвать. Все прочие соображения не имеют к делу никакого отношения». Я с отчаянием понял, что он принял окончательное решение и возобновлять спор уже бессмысленно.

Гитлер также решил 12 ноября предоставить это решение народу в форме референдума. Он надеялся таким способом убедить внешний мир в наличии в стране широкой поддержки своего начинания, а кроме того – ясно показать, что этот ход был предпринят исключительно из миролюбивых соображений. В этой связи он совместно с президентом и с Нейратом выпустил официальное заявление о мирных намерениях германского правительства. Мне казалось, что, коль скоро решительный шаг уже сделан, это следует подчеркнуть любой ценой. Поэтому я демонстративно появился вместе с Гитлером на массовом митинге в Руре, где заявил о поддержке его внешней политики. Факт моего весьма критического отношения ко многим мероприятиям, проводимым национал-социалистами, получил в Германии широкую известность. Хотя я не одобрял выход из Лиги Наций, я решил тем не менее засвидетельствовать мирные намерения правительства в целом. В то время мое оппозиционное отношение к курсу, проводимому нацистами, еще не достигло той степени напряжения, как пять месяцев спустя, когда я в речи, произнесенной в Марбурге, публично заявил об ошибках и серьезных нарушениях, совершенных правительством. В конце 1933 года я все еще надеялся, что существует возможность нейтрализовать партийных радикалов и продолжать работать в соответствии с нашей общей политической декларацией.

Одним из самых тревожных аспектов нашей внешней политики являлись прогрессивно ухудшавшиеся отношения с Австрией.

В своем месте я посвящу целую главу этой проблеме, но в тот момент грядущие события уже начинали отбрасывать свои тени. Министром, ответственным за этот вопрос, был опять-таки Нейрат, человек умеренных взглядов, отнюдь не фанатик. В личных делах он привык отстаивать свои мнения не более настойчиво, чем это принято среди разумных, цивилизованных людей. Однако подобная манера была неприменима в отношениях с Гитлером – в особенности в случае с Австрией, его родиной, где имелось сильное национал-социалистическое движение. Разумные аргументы не действовали в вопросе, к которому тот подходил с чисто эмоциональных позиций.

Приход Гитлера к власти послужил для нацистской партии в Австрии огромным стимулом. Для координации их работы с деятельностью германских нацистов – своего рода инспектирования австрийской партии – Гитлер назначил человека по фамилии Хабихт, имевшего свою штаб-квартиру в Мюнхене. Его контора отвечала за отдачу приказов и планирование подрывной кампании, направленной на захват власти в Австрии нацистами. Федеральный канцлер Дольфус противопоставил их методам запрет партии и ее мероприятий. Гитлер отреагировал на это введением ограничения поездок граждан Германии в Австрию без внесения таможенного залога в тысячу марок, погубив тем самым туристический бизнес нашего маленького южного соседа и существенно навредив его экономике. Несмотря на то что Нейрату едва ли могли нравиться мои постоянные замечания и советы, я использовал каждый удобный случай для внесения в правительство протестов по поводу столь недопустимого вмешательства во внутренние дела соседнего дружественного государства. Я был твердо настроен против ограничения путешествий и против методов, применявшихся Хабихтом. Мои усилия убедить Гитлера в том, что эти меры могут вызвать крайне нежелательную реакцию иностранного общественного мнения, могли бы быть эффективными только в случае угрозы Нейрата уйти в отставку из-за разногласий по этому вопросу. Ничего подобного он предпринимать не собирался.

10 сентября австрийцы готовились отпраздновать 350-ю годовщину[124] своего избавления от турок. Я предложил Гитлеру отправить меня на празднества в Вену в качестве специального посланца Германии в знак наших дружественных намерений и желания восстановить нормальные отношения. Кабинет продемонстрировал очень мало интереса к этому предложению, и, ввиду отрицательного отношения к этой идее австрийских нацистов, из нее ничего не вышло. Однако 10 сентября на массовом митинге в берлинском Дворце спорта я имел возможность высказать свое сожаление по поводу близорукости правительства, отказавшегося от этого дружественного жеста.

В сентябре 1933 года австрийские социал-демократы произвели неудавшееся покушение на жизнь своего канцлера доктора Дольфуса. Некоторые из моих друзей и я сам решили попытаться уговорить Гитлера направить канцлеру поздравительное послание по случаю его спасения. В результате незаконных действий нацистской партии и многочисленных санкций, наложенных Германией, отношения между двумя странами были тогда в низшей точке. Мы чувствовали, что подобная телеграмма снизит напряженность и укрепит позиции Дольфуса, и хотели подсластить для Гитлера эту пилюлю, подчеркивая необходимость образования единого фронта против левых сил. К тому же Нейрат, министр иностранных дел, находился тогда на отдыхе и не мог по обыкновению возражать против того, что он считал посторонним вмешательством в сферу его исключительно личного ведения.