Пуритане - Вальтер Скотт

— Не могу сказать точно, может, и был.

— Отвечай прямо, мошенник, был или не был? Ты же знаешь, что был.

— Не мне возражать вашей светлости, — ответил на это Кадди.

— Я спрашиваю еще раз, были ли вы на Босуэлском мосту? Да или нет? — сказал герцог, теряя терпение.

— Дорогой сэр, — продолжал упорствовать Кадди, — разве удержишь в памяти, где ты побывал за свою жизнь?

— Говори, негодяй! — вскричал генерал Дэлзэл. — Или я вышибу тебе зубы эфесом вот этой шпаги! Неужели ты думаешь, что мы будем топтаться на месте, хитрить и возиться с тобой целый день, как борзые, выслеживающие зайца? note 32

— Когда так, — сказал Кадди, — раз вам хочется этого, пишите: я не отрицаю, что побывал в этом месте.

— Итак, — сказал герцог, — как вы считаете, является ли участие в этой битве государственным преступлением?

— Как же мне высказать свое мнение, сударь, — ответил осмотрительный пленник, — если дело идет о том, быть ли мне вздернутым или нет? Но не думаю, чтобы это было хоть чуточку лучше.

— Лучше, чем что?

— Чем преступление, как изволит говорить ваша светлость, — ответил Кадди.

— Вот это называется говорить дело, — заявил его светлость. — Были бы вы довольны, если бы король даровал вам милость и прощение за ваше участие в мятеже при условии, что отныне вы станете посещать церковь и молиться за короля?

— С удовольствием, сэр, — ответил не слишком твердый в своих убеждениях Кадди, — и готов выпить в придачу за его здоровье, если эль будет хороший.

— Каков! — заметил герцог. — Вот это малый сговорчивый. Что же довело тебя до этой беды, приятель?

— Дурной пример, сэр, — отвечал Кадди, — и еще виновата, с позволения вашей светлости, моя старая, выжившая из ума матушка.

— Ну, Бог с тобою, приятель, — ответил на это герцог, — остерегайся в будущем дурного совета. Мне сдается, что ты не таков, чтобы изменить по собственному почину. Записать в протокол, что он освобождается от наказания. Поднесите поближе этого негодяя на стуле.

Мак-Брайера перенесли на то место, где обычно ставили подсудимых для допроса.

— Находились ли вы на поле сражения у Босуэлского моста? — последовал тот же вопрос, что был задан и Кадди.

— Находился, — ответил пленник смелым и решительным тоном.

— Вы были вооружены?

— Нет, не был, я присутствовал в качестве проповедника слова Божия, чтобы ободрять тех, кто обнажил меч в защиту дела Господня.

— Иными словами, чтобы помогать мятежникам и их подстрекать? — спросил герцог.

— Ты сказал истинно, — ответил на это пленник.

— Хорошо, — продолжал допрашивающий. — Нам желательно знать, видели ли вы среди мятежников Джона Белфура Берли? Вы его, надо полагать, знаете?

— Возношу свою благодарность Господу, что знаю его, — ответил Мак-Брайер, — он ревностный и истинно верующий христианин.

— А где и когда вы видели в последний раз эту благочестивую личность? — последовал новый вопрос.

— Я здесь, чтобы отвечать за себя, — заявил с тем же бесстрашием Эфраим Мак-Брайер, — а не затем, чтобы предавать в ваши руки других.

— Мы найдем способ развязать вам язык, — пригрозил Дэлзэл.

— Если вы найдете способ заставить его вообразить, что он на их молитвенном сборище, его язык развяжется и без нас, — заметил Дэлзэлу Лодердейл. — Послушайте, юноша, отвечайте добром: вы слишком молоды, чтобы взваливать на себя такое тяжкое бремя.

— Я презираю ваши угрозы, — бросил в ответ Мак-Брайер. — Это не первое мое заточение, и не впервые я принимаю страдания; и как бы молод я ни был, я прожил достаточно долго, чтобы знать, как надлежит умереть, когда меня призовет Господь.

— Допустим, что так; но если вы будете и дальше упрямиться, вам придется подвергнуться кое-каким неприятностям, и вас ожидает нелегкая смерть, — сказал Лодердейл и позвонил в маленький колокольчик, стоявший перед ним на столе.

По этому знаку раздвинулся малиновый занавес, закрывавший нишу или, вернее, одно из тех углублений в стене, которыми изобилует готическая архитектура, и перед глазами присутствующих предстал палач

— высокий, страшный, уродливый человек. Он стоял за дубовым столом, на котором лежали тиски для сдавливания пальцев и железный футляр, носивший название шотландского сапога, — приспособление, применявшееся в те жестокие времена для пытки допрашиваемых. Мортон, не ожидавший увидеть такое жуткое зрелище, содрогнулся от ужаса. Нервы Мак-Брайера оказались более крепкими. Он спокойно взглянул на это страшное орудие пытки, и если сама природа заставила его кровь отхлынуть на секунду от щек, душевная стойкость принудила ее с еще большей энергией снова прилить к лицу.

— Известно ли вам, кто это? — спросил Лодердейл тихим, глухим голосом, перешедшим под конец фразы в шепот.

— Полагаю, — ответил Мак-Брайер, — что это гнусный исполнитель ваших кровожадных приговоров над страдальцами Божьими. Я одинаково презираю и вас, и его, и благодарю Господа, что мне так же мало страшны мучения, которые этот человек может мне причинить, как приговор, который вы можете мне вынести. Кровь и плоть мои могут содрогаться под тяжестью мук, на которые в вашей власти меня обречь, мое хрупкое естество может проливать слезы и испускать крики, но душа моя прочно утверждена на скале вечности.

— Выполняй свое дело, — приказал палачу герцог.

Палач подошел; он спросил хриплым, отвратительным голосом, какую ногу преступника он должен зажать первою.

— Пусть сам выбирает, — ответил герцог, — я готов пойти на любое благоразумное его решение.

— Поскольку решение предоставляется мне, — заявил узник, вытягивая вперед правую ногу, — берите лучшую: я охотно жертвую ею делу, за которое принимаю страдания note 33.

Палач вместе с помощником заключил ногу пленника в тесный железный сапог, вставил между коленом и краем сапога клин из того же металла и с молотом в руках замер в ожидании приказаний. Хорошо одетый человек, по профессии врач, подошел с противоположной стороны к стулу, к которому был привязан Мак-Брайер, взял его руку в свою, нащупал пульс и приготовился наблюдать за тем, чтобы пытка протекала в соответствии с физическими возможностями его пациента. По окончании этих приготовлений председатель Совета тем же мрачным и глухим голосом повторил свой вопрос:

— Где и когда вы в последний раз видели Джона Белфура Берли?

Вместо ответа узник, возведя к небу глаза и как бы моля его о ниспослании ему силы, прошептал несколько слов; последние из них были ясно слышны:

— … Ты сказал, что в день власти твоей народ твой пребудет в готовности.