Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник. - Алексей Зверев

 — Зажигай, — сказал я водителю грузовика.

Он вытащил коробку спичек, но руки у него сильно дрожали, и он ее уронил. Буфетчик поднял, зажег спичку, и куски рубашки запылали, испуская грязный дым.

 — Быстрей, — сказал я.

Мы побежали, паренек чуть впереди. Под ногами хрустело и скрипело стекло. В воздухе стоял острый запах гари. Все вокруг стало громким и ярким.

Бульдозер ринулся вперед.

Паренек высунулся из-под балки, его силуэт четко вырисовывался на фоне тяжелого, закаленного стального отвала. Я выскочил справа. Первая бутылка паренька не долетела. Вторая ударилась об отвал, и пламя выплеснулось, не принеся вреда.

Он попытался увернуться, но на него уже надвигался бульдозер, катящаяся огненная колесница, четыре тонны стали. Он всплеснул руками и затем исчез, изжеванный ею.

Я заскочил сбоку и забросил одну бутылку прямо в открытую кабину, а вторую прямо в мотор. Обе взорвались одновременно, к небу взметнулся столб пламени.

На мгновение мотор взвыл почти человечьим воем ярости и боли. Бульдозер понесло сумасшедшим полукругом, он снес левый угол ресторана и пьяно покатился к дренажной канаве.

На стальных гусеницах — полосы и пятна крови, а там, где стоял паренек, осталось нечто, напоминающее скомканное полотенце.

Бульдозер доехал почти до канавы — пламя полыхало из-под капота и из кабины — и затем взорвался, точно гейзер.

Я отшатнулся и чуть не упал на груду обломков. Чувствовался какой-то острый запах, который не был похож на обычный запах масла. Горели волосы. Горел я.

Я схватил скатерть, прижал ее к голове, забежал за стойку и сунул голову в мойку с такой силой, что чуть не разбил ее. Девчушка выкрикивала имя Джерри в каком-то безумном причитании.

Я обернулся и увидел огромного перевозчика автомашин, медленно катившего к беззащитному фасаду ресторана.

Водитель грузовика вскрикнул и бросился к боковой двери.

 — Не смей! — закричал буфетчик. — Не смей этого делать…

Но тот уже выбежал и рванулся к дренажной канаве и открытому пространству за ней.

Небольшой фургон с надписью «Моментальная стирка белья Вонга» по борту, должно быть, стоял на страже. Он свалил водителя грузовика и тут же умчался. А тот остался лежать, вжатый в гравий — его выбило из собственных ботинок.

Перевозчик автомобилей медленно перевалил через бетонный бордюр на траву, проехал по останкам паренька и остановился, сунув свое рыло в ресторан.

Внезапно его гудок издал оглушительный сигнал, за которым последовал другой, потом третий.

 — Перестань! — завизжала девчушка. — Перестань, о, перестань, пожалуйста…

Но сигналы продолжались. Мне потребовалось не больше минуты, чтобы понять их систему. Она была такой же, как и прежде. Он хотел, чтобы кто-нибудь заправил его и других.

 — Я пойду, — сказал я. — Заправочные колонки не заперты?

Буфетчик кивнул. Он постарел на полсотни лет.

 — Нет! — закричала девчушка. Она бросилась ко мне. — Вы должны остановить их! Бейте их, жгите их, ломайте… — Голос ее дрогнул и перешел в истошный горестный вопль.

Буфетчик схватил ее в охапку. Обогнув стойку, я пробрался через завалы и через подсобку вышел наружу, под теплое солнце. Сердце мое громко стучало. Мне снова захотелось закурить, но курить среди заправочных колонок нельзя.

Грузовики по-прежнему стояли строем. Напротив меня, через площадку, фургон от прачечной, недовольно рыча, припал к гравию, точно гончий пес. Солнце отражалось от его пустого ветрового стекла, и я содрогнулся. Все равно что смотреть в лицо идиота.

Я переключил насос на «залив» и вытащил шланг, отвернул крышку бака и стал заливать горючее.

Мне потребовалось полчаса, чтобы выкачать первый резервуар, затем я перешел к другой заправочной колонке. Я попеременно заливал то бензин, то дизельное топливо. Грузовики шли мимо меня бесконечной чередой. Теперь я начал что-то понимать. По всей стране люди либо делали то же самое, что и я, либо лежали мертвые, подобно водителю грузовика, сплющенные, выбитые из своих ботинок.

Когда опустела и вторая емкость, я перешел к третьей.

Солнце било словно молотком, и голова начала болеть от паров бензина. На мягкой ткани между большим и указательным пальцами появились волдыри. Но грузовики не хотели ничего знать об этом. Их интересовали лишь подтечки в маслопроводах, неисправные сальники, забившиеся гибкие соединения, но не мои волдыри, солнечный удар или подступивший к горлу крик. Они хотели знать о своих погибших хозяевах лишь одно, и они знали это. Мы истекали кровью.

Последняя емкость была высосана, и я бросил пистолет со шлангом на землю. А грузовиков все еще было полно, их очередь заворачивала за угол. Я повернул голову, чтобы размять шею, и замер. Очередь выходила за пределы стоянки на дорогу и терялась вдали, причем машины стояли в два, три ряда. Все это напоминало кошмар лос-анджелесской автострады в час пик. Линия горизонта мерцала и плясала от их выхлопных газов; в воздухе пахло гарью.

 — Нет, — сказал я. — Горючее кончилось… Ничего нет, друзья.

Раздалось оглушительное громыхание — низкий гудящий звук, от которого заломило зубы. Подкатывал громадный серебристый грузовик-заправщик. По его борту было начертано: «Заправляйтесь „Филиппс-66“!»

Сзади из него вывалился толстенный шланг.

Я подошел, взял его, поднял крышку первого резервуара и пристроил шланг. Грузовик начал сливать горючее. Меня пропитывало нефтяное зловоние, то самое, от которого, должно быть, умирали динозавры, когда попадали в смоляные пещеры. Я заполнил еще две емкости и вновь приступил к работе.

Сознание мое настолько притупилось, что я потерял счет времени и грузовикам. Я отворачивал пробку, всовывал пистолет в отверстие, заправлял до тех пор, пока горячая, тяжелая жидкость не переливалась через край, затем завинчивал пробку. Волдыри на ладонях лопнули, сукровица текла по запястьям. Голова болела, как гнилой зуб, а живот выворачивало от вони.

Я чуть не потерял сознание. Но потерять сознание означало бы конец. Я должен был заправлять, пока не упаду.

Тут на мои плечи опустились руки, темные руки буфетчика.

 — Идите внутрь, — сказал он. — Отдохните. Я поработаю до темноты. Попытайтесь заснуть.

Но спать я не мог.

Девчушка спит. Она растянулась на полу, положив под голову скатерть, даже во сне ее лицо перекошено. Я собираюсь ее вскоре поднять. Сумерки, буфетчик на улице уже пять часов.

А они все продолжают прибывать. Я выглянул в разбитое окно — свет от их фар тянется на милю, а то и больше, они посверкивают в сгущающейся темноте, подобно желтым сапфирам. Машины, должно быть, выстроились до самой автострады и дальше.

Теперь придется поработать девчушке. Я могу показать ей как. Она скажет, что не может, но придется. Ведь она хочет жить.

«Хотите стать их рабами? — говорил недавно буфетчик. — Именно этим все и кончится. Хотите провести остаток жизни, меняя масляные фильтры каждый раз, когда одна из этих образин дуднет в гудок?»

Может, мы могли бы убежать. Сейчас нетрудно пробраться по дренажной канаве, если иметь в виду, что они стоят вплотную друг к другу. Бежать по полю, по топким местам, где грузовики завязнут, подобно мастодонтам, и дальше…

… обратно в пещеры.

Рисовать углем. Вот бог луны. Вот дерево. Вот малогабаритный грузовик «мэк», одолевающий охотника.

И даже не это. Сейчас мир почти сплошь залит асфальтом. Даже детские площадки. А для полей, топей и густых лесов существуют танки, полугрузовики, грузовики-платформы, оснащенные лазерами, мазерами, самонаводящимися радарами. И мало-помалу они переделают мир в такой, какой им нужен.

Представляю себе колонны грузовиков, засыпающих песком болота Окефеноки, бульдозеры, продирающиеся сквозь национальные парки, нехоженые пространства, сравнивая землю, утрамбовывая ее в одну громадную плоскую равнину. А затем прибывают асфальтоукладчики.

Но они — машины. Независимо от того, что с ними случилось, каким сознанием мы их всех наградили, они не могут воспроизводиться. Через пятьдесят или шестьдесят лет все они превратятся в ржавеющие груды, неподвижные каркасы, куда освободившиеся люди будут бросать камни и плевать.

И стоит закрыть глаза, как я вижу конвейеры в Детройте, Дирборне, Янгстауне и Макинаке, новые грузовики собираются рабочими, которые больше не отмечаются в табелях прихода-ухода, а лишь падают замертво и заменяются другими.

Буфетчик уже слегка пошатывается. Он тоже вконец измотан. Придется разбудить девчушку.

Два самолета оставляют за собой серебристые инверсионные полосы на фоне темнеющего на востоке горизонта.

Хочется верить, что в них люди…

Реймонд Карвер

Как же много воды вокруг