Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма - Терри Мори

Потом я связался с Гарднером в Майноте и попросил его отправить Берковицу письмо, в котором бы говорилось, что мы не имеем никакого отношения к неожиданному визиту и вообще были против этого.

На следующее утро помощник окружного прокурора Квинса Майк Армиенти позвонил мне сказать, что Кан и Бек в этот самый момент сидят в офисе окружного прокурора.

– Я свалил оттуда, – заявил он. – Джордж Берд тоже в ярости, как и босс [Сантуччи].

– Мне надоело, что люди не слушают, когда мы говорим, что знаем, как отреагирует Берковиц, – сказал я. – И чертов Берковиц заявляет им, что винит в произошедшем меня и Гилроя. Мы не имели к этому никакого отношения – я пытался держать их подальше оттуда.

– Они не смогли устоять перед возможностью лично встретиться с печально известным Сыном Сэма, – кипятился Армиенти. – Теперь все пошло наперекосяк. Он не только сдаст назад по поводу Арлис, но и вообще откажется от всего.

Очевидно, столкнувшись в Квинсе с чересчур холодным приемом, Кан и Бек улетели обратно в Калифорнию, так и не позвонив мне. Я по плану встретился с Пьенчаком, но не стал рассказывать ему о случившемся. С Каном я поговорю только через месяц. Со временем, когда волны поулягутся, Кан станет нашим союзником в расследовании. Он и Бек – хорошие детективы, но в тот день по настоянию собственного начальства допустили большую оплошность. Как уже упоминалось выше, в деле случилось немало просчетов, которых можно было бы избежать. Департамент шерифа Санта-Клары – далеко не единственный претендент на эту запятнанную корону.

Берковиц почти решил со всем покончить. В письме он сообщил Чейз, что больше не может верить никому, кроме отца, и последует совету Ната Берковица хранить молчание. Узнав, что офис Сантуччи разыскивает его сводную сестру, он жестко раскритиковал Чейз за отправку вырезок в Санта-Клару.

Однако Ли Чейз, к ее чести, не сдалась. Она умоляла Берковица связаться со мной, говоря, что именно я первым начал разрабатывать эту информацию и не имею никакого отношения к ситуациям с Пьенчаком, Энн и Санта-Кларой. Несмотря на оказываемое на него огромное давление, Берковиц прислушался к Чейз. Он решил предпринять последнюю попытку. Письмо было датировано 12 января 1980 года.

Уважаемый Мори!

Вчера я отправил вам по почте специальный бланк. Все, что вам нужно сделать, это подписать его и прислать обратно. <…>

Что ж, я думаю, было бы неплохо, если бы мы могли потом продолжить наше общение. Я согласен на это, но в разумных пределах. Кроме того, я не желаю, чтобы в ближайшее время ко мне сюда приезжали. Я не могу вдаваться в подробности.

Спасибо вам за статью <…> приложенную к письму. [Это была статья от 26 октября, в которой говорилось, что Берковиц отказался сотрудничать с Сантуччи.] У меня только недавно появилась возможность прочесть написанные вами статьи. Поскольку у меня нет близких людей в Вестчестере, я не сразу узнал об этих материалах. Однако теперь, благодаря моей подруге Дениз, у меня накопилось немало вырезок.

Что касается моего письма мистеру Гарднеру, которое попало в газеты, то дело даже не в том, что оно стало достоянием общественности. На самом деле это меня совсем не беспокоит. <…> Что меня расстроило, так это то, как бессмысленно все было преподнесено. Я уже давно выбросил ту статью «Нью-Йорк пост», но отлично помню их сенсационные заголовки. И это подводит меня к другому важному вопросу.

Мори, по этим вырезкам я вижу, что вы часто меня цитируете. Но почему вы продолжаете цитировать меня? Я имею в виду, что я ведь должен казаться «полоумным, чокнутым, больным безумцем». Вы же понимаете, что я хочу сказать? Честно говоря, неясно, с чего вы ждете, что люди поверят вам, если вы ссылаетесь на мои слова.

Послушайте, вы же не можете построить здание, не заложив сначала фундамент. Так что, если ваш [так в оригинале] пытаетесь использовать меня в качестве источника фактов и информации, то лучше не тратьте на это ничье время. Никто не поверит ни мне, ни вам, потому что я не заслуживаю доверия.

Что думают люди, когда видят, что где-то упоминается мое имя? Что видят представители общественности (те, кого вы, кажется, пытаетесь в чем-то убедить), когда натыкаются на мою фотографию или что-то в этом роде? Я скажу вам, что. Они думают, что я просто больной псих. Что они видят? Я скажу вам, что они видят. Они видят эти странные каракули на стенах моей квартиры. У себя в голове они видят больного безумца, который слышит голоса, призывающие к хаосу, и слышит лай собак, велящих ему убивать.

Мори, общественность никогда, никогда по-настоящему не поверит вам, как бы хорошо вы ни подали свои доказательства. Они никогда вам не поверят, если вы сначала не убедите людей в том, что я все это время был в здравом уме.

Вот подходящая основа ваших аргоментов [так в оригинале]. Первый вопрос, который волнует людей, – это вопрос о безумии. Если они считают меня сумасшедшим, то какая польза будет от ваших статей? Очевидно, что сначала придется ответить на этот вопрос и только потом начинать какое-либо расследование, где вы планируете использовать мои слова в качестве надежного источника.

Мори, скажу вам сейчас, только вам одному, что все, что видели люди, – эти странные надписи на стенах, перевернутая вверх дном квартира с разбросанными письмами и книгами, дыра в стене и прочее – все это было сделано намеренно. Это было умышленное действие. Все устроили так, чтобы симулировать безумие.

Но это лишь часть истории. Тем не менее, я сейчас возьму на себя смелость признаться, что ни в коем разе не являюсь сумасшедшим и никогда им не был.

Дыра в стене появилась всего за несколько дней до того, как меня арестовали. Я абсолютно уверен, что любой полицейский детектив подтвердит вам: на коврике под дырой тогда еще оставалось множество кусочков штукатурки.

Что касается каракулей на стенах [бессвязный бред о Сэме Карре и Крэйге Глассмане], то, насколько я помню, их написали красным маркером. Если вы заметили, они во многом повторяются. Почему? Потому что их написали на стене [в одно и то же время] всего за несколько дней до моего ареста.

Примерно то же произошло и с квартирой. Книги, журналы, порнографическую литературу и прочее хаотично разбросали по моему жилищу всего за несколько дней до ареста.

У меня никогда не было много мебели. Но за неделю до того, как меня арестовали, я избавился от тех немногих хороших вещей, что у меня были. Мебель погрузили в небольшой фургон и оставили перед складом Армии спасения на Коламбус-авеню (шоссе 22) в Маунт-Верноне. Однажды рано утром, за несколько часов до открытия здания, мебель появилась прямо перед его входом.

Многим все это может показаться неважным, и, вероятно, оно также неважно для вас. Однако это явно указывает на заблаговременное планирование и, конечно же, на здравомыслие. Позвольте мне также добавить, что никто из общественности, полиции или прокуратуры не знает о случившемся. Даже если бы о нем стало известно полиции, там мне всего лишь погрозили бы кулаком и посмеялись над тем, что я такой умный. Но это была не только моя идея, и, уверен, вам это известно.

Итак, если вы с самого начала не убедите широкую общественность в том, что я являюсь психически здоровым и здравомыслящим человеком, то все статьи, которые вы продолжаете писать, не будут значить ничего. Каждый раз, когда вы приводите мои слова, каждый раз, когда говорите «Берковиц сказал то-то», «Берковиц сообщил, что…», все это не будет иметь почти никакого значения.

Я рекомендовал бы вам прежде всего доказать людям, что я всегда находился в здравом уме. Я, правда, не знаю, как это сделать. Но, несомненно, это было бы вам полезно. Еще убедительно прошу не сообщать о нашей переписке никому (кроме ваших ближайших помощников). Если решите написать о чем-то из вышесказанного, говорите, что информация у вас из другого источника, а не от меня. Так будет лучше для нас обоих.