Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма - Терри Мори

«Дейв, я начинаю бояться. Все вокруг знают мое имя и номер телефона. <…> Пожалуйста, не пиши никому об этом деле. Окружной прокурор Квинса звонил в Галерею [„Средоточие тишины“] и просил показать письма, которые ты им пишешь. Они не знают, что делать, и я попросила их ничего не показывать».

Берковиц обратился к Чейз: «Почему она вечно паникует? Окружной прокурор из Квинса попытался с ней связаться. И что она сделала? Впала в истерику, позвонила в Галерею „Средоточие тишины“ и велела им не передавать прокурору ни одного моего письма. Очень жаль, поскольку в них я объяснил значение символа – ты знаешь, что я имею в виду [символ Сына Сэма]. Я хочу сказать, что время от времени писал в Галерею и, правда, не против того, чтобы окружной прокурор заглянул в некоторые из них [письма]. Конечно, Дениз потребовала спрятать письма и отказаться сотрудничать». Легкое разочарование Берковица в Гарднере и осознание того, что Дениз расстроена, оказались почти незаметными мелочами в сравнении с тем, что произойдет дальше.

Вот-вот возникнут гораздо более серьезные неприятности.

Глава 17

«Сэм» говорит

В середине ноября в Бруклине, в Верховном суде штата под председательством судьи Эрнста Розенбергера начался судебный процесс по делу Джима Миттигера. Присяжным предложили определить его вину по двум пунктам обвинения: взяточничество и склонение к совершению должностного проступка. В случае осуждения несчастному репортеру, чье имя по-прежнему появлялось в подписи статей о «деле 44-го калибра», выходящих в Вестчестере, грозило семь лет тюрьмы.

14 ноября, в разгар судебного разбирательства, Берковиц отправил письмо репортеру «Ассошиэйтед пресс» Рику Пьенчаку. К тому времени Пьенчак уже разочаровался в возобновленном деле, обнаружив, что занимается в основном рассылкой сообщений, основанных на наших статьях и том немногом, что ему удавалось выжать из офиса Сантуччи.

Со времени своего первого заявления, в котором он признал, что к участию в деле его подтолкнули сообщения в газетах, Сантуччи больше не выступал публично. Многих журналистов это раздражало, поскольку они во всем полагались на офис окружного прокурора и не знали, где еще можно получить материалы. Пьенчак тоже хотел что-нибудь опубликовать, поэтому письмо Берковица стало для него светом в окошке. В нем Берковиц подтвердил существование культа и заявил: «Прошло два года, и только сейчас они (кем бы они ни были) начали находить скрытые смыслы в тех письмах. Надо отдать должное этим людям».

Берковиц рассказал Пьенчаку об убийстве Арлис Перри и подчеркнул, что ни он, ни Джон Карр не несут за него ответственности, что только усилило загадочность произошедшего. Мы знали, что Берковиц на тот момент даже не состоял в секте, однако считали Карра главным подозреваемым. Берковиц сообщил, что дело Перри «очень серьезное», и предположил, что с ним, как и с расследованием деяний Убийцы с 44-м калибром, Пьенчаку могла бы помочь Ли Чейз.

Он также заявил, что, хотя сам косвенно и помогает расследованию дела Сына Сэма, имена сообщников не выдаст ни Пьенчаку, ни кому-либо еще. «Это не ради меня, а ради моей симьи [ошибка в оригинале]. Прежде всего, ради моего отца. Впрочем, он просит меня заговорить. Однако он понятия не имеет о связанных с этим опасностях – опасностях для него самого».

После этого Берковиц написал Чейз и посоветовал ей сотрудничать с Пьенчаком. Отвлекшись от главного дела, Берковиц сообщил о еще одном наблюдении: «Многим домохозяйкам не помешал бы новый вибратор. Эта маленькая жужжащая хитроумная штучка, несомненно, заставила бы их заняться чем-то другим, вместо того, чтобы организовывать марши вокруг больницы округа Кингс с требованиями казнить Сына Сэма, которые они как раз и устраивали. Сотня или около того митингующих (на 99 % домохозяйки) во главе с этой ужасной миссис Московиц требовали моей головы. К слову об отрицаемой ими сексуальной неудовлетворенности. Уверен, что [назначенный судом психиатр] Абрахамсен и Зигмонд Фруйд [так в оригинале] с удовольствием проанализировали бы их всех».

Два дня спустя, двадцать первого числа, циничный юмор Берковица сменился паникой. «Отлично, ты своего добилась! – написал он Чейз. – Боже, ты не поверишь, кто сегодня заглянул ко мне с неожиданным визитом. Подсказка: они прибыли с западного побережья. Подсказка: они получили занимательное письмо из Луизианы. Подсказка: их [так в оригинале [136]] из Калифорнии. Ну и кто бы это мог быть? НЛО? Нет, черт возьми. Ты знаешь, кто. Верно. Я тебя не обманываю».

«Если ты помнишь, я просил тебя ничего никому не отправлять. Ничего! Но ты все равно послала почтой свою маленькую вырезку из [газеты Сакраменто] „Би“ [об Арлис]. Естественно, [вместе] с тем письмом в Бэдлендс [Северная Дакота] они решили, что письмо отправил я. Черт, меня прямо обвинили в этом. Клянусь перед Богом. А теперь еще и моя лента снова барахлит – лента для пишущей машинки. [Слова на бумаге стали едва заметны. Берковиц оказался в затруднительном положении.]

Парни из Санта-Клары кричали, что потратили деньги налогоплательщиков впустую. Полагаю, что их [так в оригинале] имели в виду собственные бюджетные дела на западе. В Нью-Йорке, например, у копов вообще отобрали машины и раздали им велосипеды. Экономия на газе! Так-то. А эти парни теперь настолько разозлились, что больше никогда не станут разбираться в этом. Я ведь знал, что нечто подобное может произойти. Я просто знал это! Все эти расспросы о мисс П., все эти мелкие подсказки, странный телефонный звонок [анонимный звонок Чейз Гарднеру], безумные письма, любопытный мистер Гилрой. Конечно, это был только вопрос времени, когда они заинтересуются. А ты чего ждала? С убийством они не шутят. Это серьезное дело, кто-то может пострадать.

Слушай, я не сержусь. Но мне так и хочется тебя отшлепать. О, но это были бы приятные шлепки. Тебе бы это понравилось. Так или иначе, что мне теперь делать? Конечно, я отказался говорить с ними».

Берковиц ошибся. Детективы шерифа Санта-Клары, Кен Кан и Том Бек, даже не появлялись в Аттике – пока. Но они действительно позвонили туда и попросили разрешения поговорить с Берковицем. Когда ему сообщили об этом, он решил, что они сидят в комнате для посещений, и отказался выходить. Кризис на какое-то время был предотвращен.

Вечером накануне Дня благодарения бруклинский суд присяжных оправдал Джима Миттигера по всем пунктам обвинения. Преисполненный ликования, он позвонил мне с телефона в коридоре рядом с залом суда.

– Это лучший День благодарения в моей жизни! – воскликнул он.

– Возблагодарим Бога за то, что все закончилось, – сказал я. – Сегодня я говорил с Мэриан Роуч из «Таймс». Она сообщила, что от них суд освещает Джо Фрайд, который периодически звонит им оттуда с отчетами. Уверен, она тоже желает тебе всего хорошего. Она весь день переживала. Помнишь, это она была с нами, когда мы впервые беседовали с Сесилией Дэвис в Бруклине.

– Угу, – сказал Джим. – Джо тут рядом. Он пишет статью для завтрашней «Таймс».

– Езжай домой и своди Кэрол куда-нибудь выпить, – предложил я. – Вы оба прошли через ад.

– Уже бегу! – крикнул Джим. – Счастливого Дня благодарения! Чувствую себя так, словно родился заново.

На следующий день в «Нью-Йорк таймс» вышла статья Джо Фрайда об оправдании Миттигера по делу о взяточничестве. При подготовке материала репортер обратился за комментариями к членам жюри присяжных. Один из них, выступая от имени всей коллегии, заявил: «Перед судом предстал не тот обвиняемый. Было ощущение, что к суду надо было привлечь „Пост“».

Берковиц, испытывавший двойственные чувства по отношению к Миттигеру, никак не отреагировал на оправдательный приговор. У него имелись проблемы посерьезнее.

В конце ноября Рик Пьенчак слетал на Запад ради встречи с Ли Чейз, а назад вернулся через Майнот, где переговорил с Гарднером. От Чейз Пьенчак получил копии некоторых писем Берковица. После этого Чейз сообщила Берковицу, что Пьенчак придерживается теории, что Берковиц и прочие члены группы были гомосексуалистами. Берковиц видел упоминание «скрытой гомосексуальности» в нашей статье о культе, но тогда на него не отреагировал, потому что комментарий не содержал ничего определенного. Теперь он полагал, что Пьенчак собирается написать нечто гораздо более конкретное.