Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник

Лиза умела замечательно слушать. Прижала ладошки к щекам и застыла, только невероятные глазищи сияли. Она не перебивала, не переспрашивала — только ближе наклонялась к нему, потому что Федя, понятно, шептал.

А, когда он закончил, даже в ладоши захлопала.

— Чего ж тут хлопать? — недовольно нахохлился Федор. — Запросто попасться мог! И из корпуса бы выгнали!

— Ты бы не попался, — Лиза покачала головой с абсолютной уверенностью. — Но что они готовят, что замыслили?

— Восстание. Как уже было, — шепнул Федор и вздрогнул. — Только уже умнее. И шире. И больше. И армию перетянуть.

— Но ты же придумал, что надо сделать? — Лиза заглянула ему в глаза с таким выражением, что Федя немедля ощутил себя в силах самолично одолеть всех смутьянов.

Ему очень хотелось сказать — мол, да, конечно, как же может быть иначе?

Но вместо этого…

— Не. Не придумал, — честно признался он.

— А Вера что же? Ты веришь, что она взаправду в Охранном отделении?..

— Не знаю, — уныло вздохнул Федор. — Хотел бы верить.

— А не получается? — проницательно заметила Лиза.

— Не до конца.

— Вот и у меня не до конца. Но… — она вдруг схватила Федора за локоть, и он аж вздрогнул. — Я этим кузеном займусь! Ему это так просто с рук не сойдёт!

— Да что же ты сделаешь? — Федя испугался. Не за себя — за эту несносную Лизавету с невозможными глазищами. И сам удивился своему испугу.

— Придумаю! В бумаги его влезу! Он ничего и не заметит!

— А потом? — как говорил Две Мишени, «всегда рассчитывайте маневр на два шага вперёд — не только на завтра, но и на полслезавтра».

— Придумаем! — отрубила Лиза.

«И ведь придумает», решил Федор.

Меж тем кончились Святки, остался позади крещенский вечер — у Нади собрались подружки, закрылись в их с Верой спальне, возились там, пищали, хихикали, жгли зачем-то свечки. Старшая сестра всё время просидела в гостиной с французским романом, Федору было поручено «следить, чтобы Черномор не мешал», чем он (Федор, конечно же, а не Черномор) не без удовольствия и занялся.

Каникулы кончались, на следующий день после Крещения надлежало явиться в корпус для «регулярных занятий». Котенок азартно атаковал катаемый перед ним клубочек, нянюшка ворчала — «балуешь ты его, несносного!» — сестра же Вера…

Какое-то время она и впрямь читала, или делала вид, что читает. Потом раздражённо захлопнула книжку, отбросила в угол — и это аккуратнейшая, педантичная Вера!

А потом вскочила, быстрым шагом, вбивая каблучки в паркет, подошла, почти подбежала к окну, откинула занавеску. Застыла, вглядываясь в успевшую сгуститься темноту — и вдруг вспорхнула, взмахнула тонкими руками под белой вязаной шалью, метнулась в прихожую.

Щелкнул замок.

— Господин Корабельников!.. Я вам запретила сюда являться!.. — услыхал Федор очень, очень громкий и даже злой голос сестры.

[1] Имеется в виду знаменитый французский физик и математик Жюль Анри Пуанкаре (*1854 — †1912)

[2] Весьма распространенная в России практика благотворительности — учреждение оплачиваемых благотворителем учебных мест в дорогих гимназиях. Все гимназии в императорской России имели программы для одарённых учеников, освобождавшихся от платы за учение, но благотворители добавляли к ним ещё бесплатные места.

Глава 14.3

— Но, Вера, нам очень нужно пого…

— Monsieur, partez s'il vous plait![1]

— Это очень важно!.. — голос Валериана упал до неразборчивого шёпотом. — Пожалуйста!..

— Я всё сказала! — однако затем сестра что-то очень быстро и очень тихо бросила по-французски, так, что Федор опять ничего не понял.

Так или иначе, но кузен Валериан начал спускаться по лестнице. Спускался он медленно, шаркая ногами, словно их дворник Макар Тихоныч.

Потом внизу хлопнула дверь, а Вера, точно очнувшись, метнулась через комнаты к камину, замерла, едва не врезавшись в него с разбегу, и подозрительно воззрилась на Федора, что дисциплинированно, как и велела старшая сестра, продолжал играть с Черномором.

Феде показалось — Вера что-то хотела бросить в огонь, но вовремя опомнилась, заметив брата. Развернулась, побежала в кухню, вернулась; но Федор был уверен, что слышал звяканье печной заслонки.

— Чего ему надо было? — решил он поднажать.

— Ах, отстань, братец, — утомлённо отмахнулась Вера. — Обычное дело. Навязчивый поклонник, давно отвергнутый. Ну, чего ты глаза выпучил, словно дева из книжки Чарской?

(Между Верой и Надей последние месяцы кипела война не на жизнь, а на смерть — Надя обожала «Записки институтки», рыдала над «Княжной Джавахой» и клала под подушку только недавно вышедшую «Сибирочку»; Вера над всем этим смеялась, называя эти повести «помпезной чушью»)

— Н-ничего… — смешался Федор. Подобной прямоты от сестры он не ожидал.

— Можно подумать, ты не знаешь, что у девушки моего возраста уже бывают поклонники!.. Или можно подумать, я не знаю, что ты за Лизаветой Корабельниковой… гм… что с ней дружишь, — поспешно поправилась она.

— Да знаю, знаю, не кипятись, — покраснел Федор. — А с Лизаветой мы друзья, вот и всё!

— Ага, — ехидно кивнула сестра. — Знаем мы таких друзей.

— Ничего ты не знаешь!

— Знаю, знаю, милый мой братец. Так что не пыхай гневом, аки Змей-Горыныч пламенем и меня не допрашивай.

— Ты что, опять к этим собралась? — в упор спросил Федор.

— Никуда я не собралась!

— А собираешься?

— Нет! Вот пристал!.. Я вообще не знаю, что с ними и как! Может, арестованы все, может, сбежали! Начальство моё мне ничего не говорило!..

— А когда скажет?

— Да откуда ж я знаю, когда?! — сердилась Вера. — Отстань, пожалуйста! У меня и так мигрень ужасная от этого несносного Валериана…

И сестра, картинно прижимая ладонь ко лбу, выбежала из гостиной.

Всякие каникулы, увы, имеют неприятное свойство кончаться. Закончились Святки, кадеты вернулись в корпус.

Было шумно, весело, седьмая рота хвасталась домашними гостинцами, подаренными на Рождество складными ножиками, а Левка Бобровский продемонстрировал настоящие «траншейные часы» из самой Швейцарии.

Костя Нифонтов проводил дорогую игрушку на запястье товарища долгим завистливым взглядом.

Петя Ниткин вернулся тоже, однако был странно-задумчив — Федор сперва отнёс это на усиленные размышления друга по поводу странных машин и измерений физика Ильи Андреевича в приоратском водосборнике, однако затем, уже вечером, Петя извлёк из-за пазухи лимонно-жёлтый конвертик, вытащил из него исписанное мелким аккуратным почерком письмо и погрузился в чтение.

От Зины, понял Федор. Вот ведь как интересно — вроде бы обижался Петя, когда он, Федя, упоминал Лизавету и свою дружбу с ней, а потом встретил Зину, которая, наверное, в физике не хуже него разбирается — и всё, пиши пропало.

И даже попытки вытянуть Ниткина на разговор о диковинных приборах Ильи Андреевича провалились целиком и полностью — Петя мычал, пыхтел, отмахивался, отвечал невпопад и всё возвращался и возвращался к лимонному конвертику.

В конце концов Федя только и мог, что рукой махнуть.

На следующее утро начались занятия, Две Мишени с места в карьер огорошил седьмую роту известием, что «скоро Государев смотр: строй, гимнастика, стрельба!..» и назначил Федору дополнительные занятия в тире.

Волнения и мятеж, прокатившиеся страшной волной по Гатчино, словно канули в Лету: о них не говорили, о них не вспоминали. Под натиском штукатурки и свежих красок исчезли с улиц последние следы пуль и огня; всё так же величественно стояли на постах городовые в нарядных «романовских» тулупах, при саблях и револьверах; однако казачьи и гвардейские патрули с улиц так и не исчезли.

Илья Андреевич на уроках физики казался прежним — шумным, весёлым, он по-прежнему подначивал кадет, шутил, и, направляясь к доске, неизменно насвистывал «Марш Радецкого».

Однако на третий день он — как бы невзначай — попросил Федора задержаться.