Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора - Юрий Скуратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кое что о политике
Стр. 200. «Я очень надеюсь, что когда-нибудь Беловежскую Пущу вспомнят совсем в других выражениях, не так, как сейчас».
По-моему, распад страны – слишком высокая плата даже за смену социального строя. На самом деле это – цена Ельцина в борьбе за власть, за властные амбиции.
Говорят, Союз стал той ценой, благодаря которой мы обрели новую жизнь, новый путь исторического развития и так далее. Я же считаю, что выше ценности, чем сама страна, быть не должно. Очень важно найти свой новый путь. Пожалуйста, меняйте социальный строй хоть по три раза на день, но при этом границы государства должны оставаться незыблемыми.
Стр. 297. «Я… прекрасно помнил, ценой каких невероятных усилий нам удалось буквально уломать (Примакова. – Ю.С.) занять это место».
Цинизм Ельцина – как на ладони. Примакова уломали, упросили стать премьер-министром. Он стабилизировал ситуацию, консолидировал народ. А его после этого просто выкинули за борт…
Стр. 324. «Когда же прекратится эта война компроматов?»
И это говорит человек, который дал согласие на использование сфабрикованной пленки, на показ ее по центральному телевидению?!. Это называется «в своем глазу бревна не видеть». К чему это негодование, если грязные технологии президентская команда использовала постоянно?Без ретуши
«Не хочется даже начинать эту главу…»
Этими словами Борис Ельцин начинает часть своего «Президентского марафона» под названием «Товарищ» и прокурор», которую полностью посвятил мне, бывшему Генеральному прокурору РФ Юрию Скуратову. Прекрасно понимаю экс-президента: забыть бы об «опальном прокуроре», да не получается – приходится что-то писать, как-то оправдываться.
«Не хочется даже начинать эту главу…»
Слова у меня те же, но мысли и чувства совсем другие… Противно, неприятно… Одно желание – содрать всю черную ретушь, что обильно нанес на фотографию событий тех дней экс-президент Борис Ельцин…
О том, как все было на самом деле, читатель уже знает. Кое что, тем не менее, я оставил и для этой части «Анти-Ельцина».
Прокурор и президент
Стр. 262. «Тихий прокурор» сумел выставить на всеобщее обозрение свой собственный стыд и позор и представить все так, что это – не его стыд, не его позор».
Ельцин вынужден признаться, что проблема приобрела общественное значение и публичный характер. Но начнем с другого.
Что значит: «Прокурор выставил?» Я что ли выставил эту проблему, затеял ее, начал ее раздувать? Нет, не я, а ельцинская команда. Грустно говорить об этом, но в России компромат истинный либо псевдокомпромат стали рычагами для решения многих политических вопросов, элементами ельцинского стиля управления страной. Я уверен, что такого рода «схемы убеждения» использовались в Кремле и раньше, до случая со мной: неугодных людей приглашали в администрацию Кремля и предъявляли собранный на них компромат. Еще раз повторяю: не я стал инициатором – мне эта ситуация была навязана извне. Это был типичный и допустимый для администрации Ельцина, для «семьи» способ устранения неугодных лиц.
Ситуация со мной – показатель того, насколько низко может опуститься «семья» в методах управления страной. Когда ее члены почувствовали угрозу собственной безопасности, они не остановились ни перед чем, включая грубый шантаж, фабрикацию псевдодоказательств, использование СМИ для придания скандалу публичного характера.
С другой стороны, в случае со мной президент рассчитывал на свою полную безнаказанность. Не получилось!
Стр.263. «Говорят, что России не везет на генеральных прокуроров. Степанков, Казанник; Илюшенко – это предшественники Скуратова… Каждый прокурор уходил со скандалом».
Что значит, «не везет?» Может не повезти раз, ну два… Но когда подряд четыре раза?! Неужели это тот самый уникальный случай, когда командир шагает в ногу, а рота – нет? Что-то здесь не так…
С другой стороны, есть у всех нас, четырех бывших Генпрокуроров, и нечто общее. Во-первых, у каждого «не получились» отношения с Ельциным. Во-вторых, у всех судьба сложилась достаточно трагично. Это говорит о многом. В одном из моих интервью, которое журналисты озаглавили «Проклятое место», я рассказал, что еще за 4–5 месяцев до коснувшихся меня событий я предчувствовал, что ждет меня впереди нелегкая жизнь. Уже тогда я видел свое будущее не безоблачным. Как в воду глядел…
Ну ладно, Скуратов плохой. Но почему Илюшенко, Степанков, Казанник?
Известно, что россияне никогда не отличались высоким уровнем законопослушания, причем вольное обращение с законом позволяли себе как простые граждане, так и высшие руководители страны. Ельцин тоже не обременял свое поведение и поступки какими-то правовыми критериями и требованиями. Вот и приходилось Генеральному прокурору почти всегда вступать с Президентом в конфронтацию. Где-то она была острой, где-то – не очень. Но каждый из четырех Генпрокуроров рано или поздно непременно входил с Ельциным в серьезный правовой конфликт.
Задача прокурора – обеспечить выполнение закона, плох он или хорош. Зачастую закон плох, и это – трагедия для прокурора, поскольку он вынужден обеспечивать выполнение закона, который желает много лучшего. В условиях же переходного периода правовая ситуация обостряется еще сильнее, поскольку старые законы уже не отвечают реалиям, а новых еще нет либо их трудно применить, так как не наработан для этого соответствующий механизм правовых норм.
Степанков, к примеру, попал в мясорубку между президентом и Съездом народных депутатов. Съезд отстаивал требования Конституции, Степанков поддержал эту позицию, и президент его тут же уволил. Я всегда буду помнить, как убирали Степанкова. Поскольку Ельцин его своим указом переназначил, он автоматически получил право снять его с должности. Но почему-то опасаясь, что Степанков окажет при увольнении сопротивление, президент послал «для гарантии» в Генпрокуратуру взвод автоматчиков. Вначале, наведя страх на прокурорских работников, они разоружили в здании всю внутреннюю охрану, а затем вывели под угрозой оружия и ее руководителя…
Еще один опальный Генеральный прокурор Алексей Казанник – очень искренний человек. В свое время он уступил Ельцину место в Верховном Совете, буквально боготворил его. Что же надо было сделать, чтобы перед уходом в отставку Казанник горько сказал, что больше «с этими ребятами» он никаких дел иметь не хочет. Алексей Иванович – специалист очень квалифицированный, но его недостаток (или достоинство) состоял в том, что, будучи из провинции, он практически не был испорчен дворцовыми интригами. Всего девять месяцев понадобилось Казаннику для того, чтобы увидеть и понять методы работы кремлевской администрации, а также степень уважения Ельциным закона. Из прокуратуры он уходил совершенно другим человеком, ясно понимавшим, что у Ельцина как у президента страны будущего нет.
Решение Казанника уйти было твердым и категоричным. Я помню это абсолютно отчетливо, поскольку именно мы с Мыциковым готовили по его просьбе письмо президенту об отставке. Расставаться с честным и принципиальным Генпрокурором не хотели и в Совете Федерации: Казанника пытались отговорить, но его решение уйти было бесповоротным.
Поэтому когда Ельцин говорит, что и стране, и ему не повезло на Генпрокуроров, то можно перефразировать его самого и сказать, что России в первую очередь не повезло на президентов, поскольку ни Горбачев, ни Ельцин высокому призванию служить гарантами Конституции, к сожалению, не отвечали.
Стр. 263. «Появилась благодатная почва для втягивания прокуроров в политику. На этом и «погорели» три предыдущих прокурора».
Да, почва для этого действительно была благодатная. Вообще прокуратура и политика в нашей стране всегда шли рядом. Но я не могу согласиться с тем, что прокуроры втягивались в политику по собственному желанию. Это жизнь их втягивала. Взять, к примеру, ситуацию со Степанковым. Он вынужден был войти в конфликт, возникший между Съездом народных депутатов и президентом. Формально был прав Съезд, но реальная власть тогда была у президента: он объявил указ № 1402 недействующим и прекратил полномочия Верховного Совета, Съезда народных депутатов и передал всю законодательную власть себе. Это было грубейшим нарушением закона, поскольку тем самым фактически прекратилось действие Конституции 1978 года и ликвидировалась система Советов.
Сторонники Верховного Совета с президентом не согласились, даже Конституционный суд РФ посчитал его действия неконституционными. В принципе это могло бы стать поводом для импичмента Ельцина. Степанков все это прекрасно понимал. Втянутый невольно в политическую игру, он метался между Съездом и президентом, как юрист все же больше склоняясь к позиции Съезда. Ельцину это надоело, и он его уволил.
