За плечами XX век - Елена Ржевская

Известие о том, что смертельно болен Казакевич, ударило меня. Когда в редакции «Нового мира» появлялась Маргарита Алигер, преданный друг его, это означало, что Казакевичу хуже и нужно лекарство, которого не бывает в продаже, нужен консилиум или снова больница. Алигер скрывалась за дверью кабинета Твардовского. Только он где-то там на самом «верху», хотя немало сил стоили ему эти контакты, мог своим именем добиться для больного невозможного. За этим она приходила. Заслышав в холле ее голос, я остро проникалась состоянием Казакевича, при всех физических муках страдавшего больше всего от того, что подступавшая смерть рушит открывшийся ему огромный замысел.

За несколько дней до конца он говорил Твардовскому: «Ничего не хочу, никаких услад жизни праздной, ни отдыха, – хочу писать, – ужасно это проговаривание всего в голове вхолостую…»

Глава последняя

Когда-то Борис Слуцкий во фронтовом письме писал мне, что, планируя послевоенную литературу, он оставляет за мной место в 60-х годах. И вот шестидесятые на подходе.

Я благодарна судьбе за то, что мне выпало прожить эти годы в тесной связи с «Новым миром» Твардовского, печататься на его страницах, дружить с талантливыми людьми – сотрудниками журнала.

Сейчас трудно себе представить, в каком удушье цензуры, директивных органов, при какой агрессивности мракобесной прессы, постоянной угрозе его существованию работал «Новый мир», издавая вопреки всему свои номер за номером.

И всегда, какое бы ЧП ни грянуло, не было поисков виноватого. Все удары принимал на себя Александр Трифонович Твардовский. И при самых неблагоприятных для журнала обстоятельствах всегда говорил: «Нам надо держать уровень». Это был, можно сказать, рабочий девиз журнала.

Я шла по нашей аллее Ленинградского проспекта в предвечерний час, когда возвращались люди с работы. Приноровясь к шагу тех, кто опередил меня, слыша их речь, восклицания, перебранку, заборную ругань без злобы, я чувствовала себя проникшейся их жизнью, даже больше – ими самими. Уже миновали мой дом, а я все шла, увлеченная причастностью к этим людям, – так заразительна была их сочная речь, их заботы, ругань и козни, радуясь открывшейся мне способности перевоплощения.

2005

Фотографии

На отцовских плечах

Отец в детстве с младшими братом и сестрой

Дедушка («Знаки препинания»)

Бабушка, мать отца

Мать

Родители – жених и невеста

Лето после 2-го класса

Тетя Эсфирь («Знаки препинания»)

Коля Бурачёк («Знаки препинания»)

10-й класс

Фотография со студенческого билета ИФЛИ

Незадолго до войны

Брат Юра с новорожденной Оленькой (1939)

Миша Молочко: «Наша романтика – это будущая война с фашизмом, в которой мы победим»

Изя Крамов и Миша Молочко

Первая военная зима («От дома до фронта»)

Павел Коган («Знаки препинания»)

Брат Боба зимой 1941 г.

Словарь немецких ругательств Ауэрбаха (Грюнбаха в «От дома до фронта»)

29 января 1942 г.

Гвардии лейтенант, 1943 г.

Мой самый близкий друг Ляля Ганелли (ей посвящена повесть «От дома до фронта»)

С девчатами, 1943 г.

С Клавой Дудочкиной (1943)

Борис Слуцкий в военной форме

Фронтовая открытка от Слуцкого

Дневник военных лет

Запись на «трофейной» бумаге в Бромберге («Далекий гул»)

Следы войны (1942–1943)

Немецкое захоронение (1942–1943)

Женщины идут в лагерь искать своих родных (1942–1943)

Трофейная фотография (1942–1943)

«Одни закопченные печные трубы остались» (1942–1943)

Трофейная фотография (1942–1943)

Фотография из лагеря французских военнопленных – любительский спектакль («Далекий гул»)

Надпись на обороте фотографии, подаренной адъютантом генерала Жиро («Далекий гул»)

Дошли до Берлина

Фотография на память, Берлин, май 1945 г.

C регулировщицей и немецким дорожным полицейским. Берлин, май 1945 г.

В капитулировавшем Берлине на фоне Бранденбургских ворот

Медаль за взятие Берлина

В Германии перед демобилизацией (лето 1945)

Справка о службе в рядах Красной армии с 10.10.1941 по 23.06.1945

Б. Н. («Знаки препинания», «Домашний очаг») в 1947 г.

Мама, дочка Оля и брат Юра (1947)

С братом Юрой (1947)

С Изей Крамовым после его операции («Домашний очаг»)

С Самуилом Яковлевичем Маршаком

Работа над первой книгой (1956)

1960-е

С мужем И. Крамовым (1960-е)

Четверо друзей: Петр Горелик, Изя Крамов, Давид Самойлов, Борис Слуцкий

Ляля Ганелли

На дне рождения у Давида Самойлова. С Давидом Самойловым и Петром Гореликом (1979)

Встреча с читателями в магазине «Военная книга» (1975 г., к 10-летию первого издания «Берлин, май 1945»)

С дочкой и внучкой (середина 1980-х)

В Нью-Йорке с режиссером документально-исторического фильма о войне с моим участием (1989)

В Ржеве, на месте концлагеря для военнопленных

С писателем В. Кондратьевым в Ржеве

Мой друг, муж моей дочери Юра Диков (ему посвящен рассказ «Тверской бульвар»)

С Юрой Диковым и правнуком Сашей (1996)

С Марленом Хуциевым после просмотра его фильма о войне «Люди 1941» (2001)

В центральном музее на Поклонной горе с делегацией из Ржева (2003)

Братья Боба и Юра с женой Юры Таней

Братья Боба и Юра и племянник Коля на 90-летии Бобы (2008)

С братом Бобой (2008)

За работой (1970-е)

Примечания

1

Опубликован в 1985 г.

2

Настоящая фамилия Ауэрбах.

3

He знаю, что стало со мною,

Печалью душа смущена.

Мне все не дает покою

Старинная сказка одна.

(Перевод В. Левина)

4

Прошедшее еще предстоит (нем.).

5

Настоящая фамилия – Быстров.

6

Долог путь до Типперери…

7

Далеко идти.

Долог путь до Мэри-Мэри,

До моей девушки и моего дома.

8

«Хрустальная ночь».

9

День покушения на Гитлера.

10

Фридрих II Великий.

11

Перевод С. Апта.

12

Был лидером социалистической партии Франции. В 1936–1938 годах возглавлял правительство Народного фронта.

13

Так во время нацизма именовались немцы, проживавшие за пределами Германии, а также родившиеся от смешанных браков.

14

Ordnung – порядок.

15

Приветствие в обеденное время.

16

По другой версии знающих об этой трагедии людей: он добрался до своего подъезда, его ждали дома, а он умирал на лестнице.

17

Мальт В. О Павле // Вопросы литературы. 1995. Вып. II. С. 256.

18

Опубликовано через четверть века.

19

В те дни реабилитации «врачей-убийц» распространились, будто городской фольклор, авторские стихи:

Дорогой товарищ Вовси,

Я ужасно рад,

Что, оказывается, вовсе

Ты не виноват…

20

Недавно побывала у меня научная сотрудница Исторического музея, обнаружив этот «бланк-распоряжение» среди других сохранившихся примет того времени, настойчиво выпросила его у меня для музея. Вернула в ксерокопии. (Не умею избавляться от бумажек, записок, писем, пусть и не особо содержательных.)

21

Чуть позже, когда повесть вышла в «Новом мире» Твардовского, на нее обрушилась пресса, в том числе директивная, и этот эпизод с парторгом не был ею обойден. А в издательстве «Советский писатель» моя книга – в состав которой входила и повесть, уже подписанная «в печать» и оплаченная, – книга была рассыпана.