Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре - Евгений Елизаров

А значит, и задача межгендерной коммуникации состоит прежде всего в том, чтобы общими усилиями создать наилучшие условия для развития способности к освоению той части общего спектра ролей, которые всем ходом формирования нашей общей культуры достаются каждому полу. Не абстрактное равенство полов, и уж тем более не исключительность одного и полная заменяемость другого, но максимальная точность позиционирования каждого в глобальном потоке взаимопревращений «материального» и «идеального», «слова» и «дела», «ценности» и «вещи» – вот действительная цель и подлинное существо межгендерной коммуникации.

Таким образом, можно утверждать, что поляризация ролей Прекрасной Дамы и благородного Рыцаря – это лишь один из возможных для своего времени и своего пространства (поскольку он существует только в европейской культуре) ответов на генеральный запрос социума о таком позиционировании. Здесь перед нами не что иное, как мифологизированная форма адаптации пола к гендеру, а гендера – к своему сегменту культуры (и наоборот). Меж тем любая культурная форма не более чем условность, ее совершенствование способствует развитию объективного содержания лишь до известных пределов, и там, где она подвергается абсолютизации, история последнего останавливается. А с нею останавливается и сама жизнь (со всеми вытекающими из этого факта последствиями разложения). В истории природы застывание биологической формы преодолевается мутацией. В истории мысли превращение эвристической идеологемы в непререкаемую догму влечет за собой появление ереси (и вся история культуры показывает, что борьба с последней обречена на поражение). В истории социума кристаллизация поведенческих стереотипов разрушается появлением новых обрядов. Вот только не следует забывать о том, что все новое – это не только спасение от застоя в развитии, но еще и угроза. Сегодня мы сталкиваемся именно с такой угрозой окончательной утраты социально значимых признаков пола и размывания гендерных ролей.

Окончательное разложение патриархального «дома» наступает только тогда, когда возрастание масштабов и темпов социальной динамики делает практически невозможным сохранение идентичности рода. Эволюция традиционной семьи заканчивается там, где его сохранение как одного из «центров кристаллизации» социума, сменяется простым детопроизводством. Но вместе с этим прекращается и благотворное действие гендерного фактора. Он перестает служить средством создания режима наибольшего благоприятствования развитию каждого пола. Происходящие на наших глазах изменения взламывают историю и гендерного статуса и гендерной роли.

«Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим», – вот что читается не на одних знаменах гей-парадов, но и в статьях семейных кодексов, и в стереотипах правоприменительной практики. Разумеется, можно согласиться со многим, что требуют активисты новых движений, но далеко не со всем – и в первую очередь с пропагандой полного демонтажа межпоколенной коммуникации.

Культура не сводится к неизречимым мыслеформам и отвлеченным идеологемам, ни к столь же отвлеченным от действительности условностям каких-то обрядов. Она проникает в самую глубь органической ткани. Поэтому вместе с насильственным навязыванием новой модели распределения гендерных прав, обязанностей, ответственности теряют свою значимость не только социальные, но и биологические признаки пола. Это не может не взламывать и гендерную и половую ориентацию индивида. Все (уродливые) формы феминизма и ЛГБТ-движения вырастают на почве, обильно унавоженной культурной нормой вознесения одного и унижения другого пола. Утрата баланса культуры межгендерной коммуникации незримо вмешивается в тонкую химию межполовой.

В социуме влечение полов определяется не биологическими инстинктами (хотя, конечно, и ими тоже), но главным образом облагораживающими его гендерными, то есть в конечном счете надорганическими, нормами общежития. В условиях, когда законы брака и романтические чувства брачующихся не зависели друг от друга, не в последнюю очередь давление культурных императивов обязывало членов семьи к установлению особых эмоциональных отношений между ними. Достаточно вспомнить библейскую аксиоматику, долгое время формировавшую самые основы менталитета всех фигурантов семейного строительства: «…оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть <…> каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа[597]. Дети, повинуйтесь своим родителям <…> Почитай отца твоего и мать <…> И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем»[598]. Не следует преуменьшать значение этих императивов.

По существу, сегодня мы переживаем экспоненциальное ускорение распада древнего социального института. Идейное течение, которое, развиваясь едва ли не на протяжении всей истории европейской цивилизации, требовало полного его упразднения, пусть и в неожиданной форме, все-таки находит свое разрешение: семья перестает существовать в том виде, в каком она существовала…

Оборотная сторона резкого ослабления гендерного фактора и растворения социально значимых признаков пола – это прекращение давления культуры на формирование эмоционально-чувственной коммуникации полов и поколений. В свою очередь, утрата цивилизационных норм межполовой и межпоколенной коммуникации не может не повлечь за собой и смещение ее вектора. Его проявлением предстает, с одной стороны, феминизирующийся мужчина и претендующая на его полное замещение женщина, с другой, – существо, теряющее половую ориентацию.

Устранение мужской монополии на семейное строительство (а вместе с ней и на формирование самих устоев социума), эмансипация женщины и ее выход на авансцену истории, наконец, размывание социально значимых признаков пола и смещение ориентиров эмоционально-чувственной коммуникации полов и поколений влекут за собой разложение европейской семьи. Однако не следует забывать, что никакие юридические нормы не рождаются на пустом месте, они идут вслед за развитием социума, и не могут быть свободными от основных его тенденций. Объективный закон (закон природы) – это прежде всего не зависящая от индивидуальных сознаний устойчивая, существенная связь между явлениями самой жизни. Поэтому и субъективный, каковым является всякое юридическое установление, не может вступать в открытый конфликт с нею.

Основной вывод, который вытекает из нашего исследования, состоит в том, что и статьи семейных кодексов, закрепляющих второстепенную роль мужчины в браке, и вызывающие оторопь принципы ювенальной юстиции, и даже брачные права однополых партнеров рождаются не на пустом месте. Их объективным основанием, родом «несущей волны», является эволюция общей цепи взаимопревращений «материального» и «идеального», «слова» и «дела», «ценности» и «вещи». Давление же искусственно культивируемых норм, которые делают ничтожной в этом потоке роль одного пола и до небес возносят назначение другого, превращает эволюцию в эрозию культуры.

Глубокий кризис охватывает всю европейскую цивилизацию, и он проявляется не только в отчуждении мужчины и женщины, родителей и детей.

Так, например, трудно представить, чтобы общины, численность которых становится вполне достаточной для того, чтобы оказывать влияние на электоральную жизнь принимающих государств, могли бы примириться с культурными нормами, которые взрывают всю тысячелетиями складывавшуюся систему межгендерных и межпоколенных отношений. Между тем современные исследователи, фиксируя наличие кризисных тенденций в обществе, в ряду порождающих религиозно-этнические конфликты причин не замечают утрату традиционной роли мужчины в семье и социуме и его неготовность согласиться с решающим перераспределением ролей. Не находит отражение и нежелание самой женщины принять на себя главную ответственность за его судьбы.

В качестве иллюстрации можно привести одно из обобщающих высказываний: «Таким образом, культурная коммуникация между мусульманами и принимающим обществом в Великобритании имеет свои особенности, которые обусловлены рядом факторов: 1) снижением роли христианства в британском обществе; 2) дифференциацией во взглядах на ислам в среде мусульман; 3) высокой ролью СМИ; 4) активностью исламской молодежи; 5) проблемами мусульманского сообщества, обостренными проявлениями исламофобии со стороны государства, СМИ и немусульманского населения; 6) тем, что выживая в новой, во многом чуждой среде, ислам не только приспосабливается к ней, но и изменяет ее в свою пользу»[599]. Поэтому рассчитывать на культурную интеграцию этих контингентов не приходится. Вместе с тем не приходится ждать и бесконфликтного закрепления происходящих изменений в юридических нормах.