Королевский казначей - Томас Костейн

В зале началось волнение. Из-за загородок, где столпилось немало народа, пришедшего позже, были слышны громкие комментарии и звуки ударов — явное доказательство того, что слова обвиняемого вызвали неоднозначную реакцию.

Дамы начали перешептываться, прикрываясь веерами, а господа в бобровых шапках открыто возмущались наглостью обвиняемого. Гийом Гуффье яростно колотил по столу, требуя восстановить порядок.

— Никаких речей! Тишина! — орал он.

Кер некоторое время помолчал, а затем воспользовался тишиной, чтобы закончить свое выступление.

— Мои слова не предназначены для ушей суда, — заявил он. — Я не надеюсь на снисходительность этих судей, и меня не страшит тот факт, что эти слова лишь усугубят мое положение. Я надеюсь, что моя речь достигнет ушей тех мужчин и женщин, что толпятся на улице перед тюрьмой, заполняют кафедральную площадь. Вскоре, господа, об этом станет известно всему народу Франции. Я хочу, чтобы мои друзья понимали, в какой обстановке происходит это судилище. Я надеюсь, что мои соотечественники и впредь будут уважать Жака Кера, — ведь они твердо знают, что он невиновен. Несмотря ни на какие вынесенные вердикты.

Кер замолчал, медленно обвел взглядом сидевших в зале и опустился на стул. Он положил ногу на ногу, взмахнул рукой, как бы давая понять, что теперь суд может начать заседание.

Первым свидетелем была служанка Агнес Сорель, сгорбленная маленькая женщина. Когда ей задавали вопросы, она то плакала, то кричала, то начинала задыхаться и ловить ртом воздух. Видно было, что эта несчастная боится всего и всех. Ее допрашивал сам Гийом Гуффье. Сначала он уточнил ее имя и род занятий.

— Вы постоянно видели леди Агнес во время ее длительной болезни?

— Да, сударь. Я всегда находилась с ней и спала рядом с ее постелью… если только я могла заснуть, сударь, а это было весьма редко, потому что я постоянно беспокоилась из-за госпожи Агнес. Я помогала ей приводить себя в порядок и дважды в день мыла ее душистой водой…

— Я уверен, что вы хорошая служанка, но… Плаксивую свидетельницу ничто не могло остановить.

Продолжая всхлипывать, она подробно рассказывала о распорядке дня больной страдалицы. Она поведала суду о том, как мыла свою госпожу, расчесывала ей волосы и подстригала ногти. Гуффье не смог остановить женщину и передал ее Дювэ, генеральному прокурору. Дювэ был опытным человеком и мог остановить любого болтуна, так он и поступил в данном случае.

— Вы говорили, что ваша госпожа никому, кроме вас, не позволяла видеть ее во время болезни. Это относилось и к личному врачу Агнес Сорель? — Голос прокурора был строгим, и женщина мгновенно перестала болтать.

— Да, сударь. Когда он приходил, в комнате всегда царила темнота.

— Но, наверное, там горели свечи?

— Не всегда.

Жак Кер был доволен ходом допроса. «Когда я буду задавать вопросы этой женщине, — подумал он, — ей придется признать, что сделать, к сожалению, ничего уже было невозможно: Агнес Сорель умирала, и всем это было известно. Позже я получу такие же показания и от самого врача».

Когда начался допрос, Кер почувствовал, что у него появился азарт, кроме того, в нем проснулась надежда. Он не хуже любого адвоката разбирался в законах и был уверен, что легко сможет найти несоответствия в обвинении.

Дювэ продолжал допрос свидетельницы:

— Вас не было с госпожой Агнес утром восьмого февраля, когда ее навещал Жак Кер?

— Нет, сударь. — Служанка сказала это так, будто ее отсутствие явилось настоящей катастрофой, ошибкой, приведшей к страшным последствиям. — Я не хотела, чтобы мадам Сорель виделась с этим господином, и говорила, что она слишком слаба, будет лучше, если мы отошлем его прочь.

Прокурор потребовал, чтобы свидетельница подробно рассказала о том, что случилось в то утро.

— Госпожа провела неспокойную ночь и утром была очень слаба. Но она настаивала на том, чтобы повидать королевского казначея, и потребовала, чтобы ее перенесли в маленькую комнату, там она могла лежать в темноте за деревянной решеткой. Я помогла перенести госпожу, но не стала открывать окно и начала уборку. Я была занята своим делом, когда вдруг увидела госпожу де Вандом, стоявшую у двери. «Он привел с собой даму, — сказала она, имея в виду господина Кера. — Эта девушка так похожа на нашу госпожу, что их просто невозможно отличить!» Я возразила госпоже де Вандам, сказав, что это невозможно, что наша госпожа — самая прекрасная женщина в мире и никто не может быть на нее похож. Мадемуазель Вандом резко тряхнула головой и продолжала: «Иди и посмотри сама. Она сидит в холле, ожидая его, и выглядит весьма напуганной». Я продолжала убирать, а госпожа Жанна де Вандам сказала: «Я хочу посмотреть, что делает этот человек». Она исчезла, а через несколько минут и я вышла в холл, чтобы взглянуть на девушку, которая была похожа на госпожу Сорель. В холле никого не было, и я подумала: «Может, Жанна де Вандом и благородного происхождения, но она постоянно что-то придумывает и вечно все путает».

Жанна де Вандом пришла в кухню очень возбужденная и заявила, что Жак Кер посмел открыть окно в комнате, где лежала госпожа, и что она видела, как он давал госпоже выпить какую-то жидкость. Я сразу поспешила на помощь своей госпоже, но врач остановил меня, сказав, что сам пойдет к госпоже Агнес, а коли понадобится помощь, непременно даст мне знать. Я пыталась объяснить ему, что мое присутствие там необходимо, но доктор резко приказал мне: «Подготовьте комнату для госпожи. Она грязная, и воздух там ужасный. Зажгите лимонные палочки для очищения воздуха».

— В каком состоянии была ваша госпожа, когда ее принесли обратно в комнату? — спросил Дювэ.

— Сударь, госпожа была в сознании, но очень слаба, я испугалась, решив, что она умирает. Я спросила: «Дорогая госпожа, что с вами сделали?» Она открыла глаза, но, казалось, не узнавала меня. Тогда я спросила у врача: «Она умирает?» Он мне ответил сердитым голосом… Сударь, он не был зол, потому что он — очень добрый: «Конечно, она умирает».

— Он пытался помочь госпоже Агнес Сорель?

— Да, сударь. Он жег у нее под носом перья. Она снова открыла глаза и проговорила таким слабым голосом, что я едва ее слышала: «Неужели я еще жива?» Казалось, сударь, она не была рада этому.

— Вы оставались в спальне после того, как госпожа вернулась туда?

— Конечно, сударь. Неужели вы думаете, что я могла оставить одну мою бедную госпожу? Я не оставляла ее ни на секунду до следующего утра, когда господин де Пуатеван объявил, что мадам умерла.

— Вы не поняли, что она умерла, до того, как об этом объявил врач?

Служанка мастерски разыграла сцену отчаяния.