По воле Посейдона - Гарри Тертлдав

— Хорошо, я понял твою мысль, — сказал Соклей. — Но если бы ты нашел землю, состоящую сплошь из снега и льда, неужели ты назвал бы ее Зеленой землей?

— Представь себе, назвал бы, если бы хотел, чтобы там поселился кто-нибудь, кроме меня, — ответил Менедем. — Но я — истинный родосец. Я не хочу даже думать о льде и снеге, не говоря уж о том, чтобы жить среди них.

— Когда я жил в Афинах, там шел снег, — произнес Соклей. — Это было красиво, но — Зевс! — так холодно.

Он задрожал, вспомнив об этом.

— Здесь о снеге можно не беспокоиться, — заметил Менедем. — Ну ладно, перейдем к делу: у нас есть вино и шелк. Давай посмотрим, сумеем ли мы их сбыть. И… — Он помахал пальцем перед носом Соклея. — Не стоит говорить жителям Каллиполя, что мы думаем об их городе.

— Понятно, — ответил Соклей. — Лучше отпускать им комплименты.

Его двоюродный брат засмеялся.

— Ну да! Зеленая земля и все такое прочее!

Когда они оказались на узких, продуваемых всеми ветрами улочках, Каллиполь понравился им еще меньше, чем издали. Поскольку остров был не очень большим, а люди жили на нем уже века, местные использовали каждый палец свободного пространства. Многие из домов имели два-три этажа; они наклонялись друг к другу, нависая над улицами и делая их еще более тесными, темными и вонючими.

Это поразило Соклея в первую очередь. Вскоре у него нашелся еще один повод для удивления.

— Ты заметил, что здесь никто не улыбается? — спросил он двоюродного брата. — У всех здесь хмурые лица.

— А чему им радоваться? — ответил Менедем. — Если бы ты жил в захудалом маленьком городишке на краю света, разве ты был бы счастлив? Они, наверное, гадают, не нападут ли на них завтра или послезавтра варвары.

Так как, скорее всего, Менедем был прав, Соклей больше не развивал эту тему.

Им пришлось спросить, как пройти на агору. По пути на рынок братьям попалось несколько компаний наемников: некоторые из воинов были эллинами, другие — италийцами в самых обычных шлемах, но в странных, почти треугольных кирасах; с точки зрения Соклея, такие кирасы почти не прикрывали грудь. Наемники выглядели ничуть не радостнее, чем простые жители Каллиполя, и Менедем не преминул указать на это Соклею.

Рыночная площадь выглядела больше, чем была на самом деле. Дома вторгались в нее со всех сторон, как сорняки, осаждающие поле. Люди здесь покупали и продавали, теснясь друг к другу в тени зданий. Наемники и завсегдатай то и дело оглядывались через плечо, словно боялись, что стоит им отвернуться, как вырастут новые дома.

— Прекрасное вино с Хиоса! Прозрачный шелк с Коса! Душистые родосские благовония! — Голос Менедема звонко разносился над агорой, отдаваясь эхом от стен, которые, казалось, наклонялись к нему со всех сторон.

Люди глазели на него с удивлением, явно гадая, кто этот громкоголосый незнакомец. Менедем один поднимал больше шума, чем дюжина местных.

— Клянусь египетской собакой, — пробормотал Менедем, — я думаю, все они тут тени, как души мертвых в «Одиссее».

— Прекрасное вино и прозрачный шелк могли бы оживить кого угодно. Эти люди просто не умеют получать удовольствие от жизни, — заметил Соклей.

Менедем бросил на него насмешливый взгляд.

— От кого я такое слышу? Не ты ли, милый братец, готов стукнуть меня по голове всякий раз, как я отправляюсь повеселиться?

— Да, я действительно считаю, что надо радоваться жизни, — ответил Соклей. — Просто, видишь ли, всему свое место и время, а ты не имеешь ни малейшего понятия, чем и где следует заниматься.

— По-моему, ты просто завидуешь. Затем и ведешь эти мудреные разговоры — чтобы скрыть свою зависть, — заявил Менедем.

Невнятный протест Соклея был тут же заглушён громким голосом его двоюродного брата, который вновь принялся расхваливать свои товары.

А Соклей призадумался: а что, если Менедем прав? Он надеялся, что нет, но не был в этом абсолютно уверен, что его беспокоило.

Однако вскоре Соклею стало некогда предаваться размышлениям. На этой тихой агоре дерзкие, пронзительные крики Менедема привлекли куда больше покупателей, чем привлекли бы, скажем, на Родосе. Портной и хозяин борделя поссорились из-за шелка, который Соклей принес с «Афродиты». И только когда их заверили, что шелка хватит им обоим, эти двое перестали сверкать глазами и рычать друг на друга.

Хозяин борделя в конце концов купил и благовония, как братья и рассчитывали.

Когда человек в великолепном хитоне спросил:

— Не позволите ли попробовать ваше прекрасное вино? — Соклей и Менедем переглянулись в замешательстве.

Они не захватили на агору амфору с вином. Да, они толковали о том, чтобы попытаться продать ариосское в Каллиполе, но, честно говоря, не верили, что такое удастся. Эх, надо же так опростоволоситься! От какого-нибудь оборванца Соклей просто отмахнулся бы, но этот житель Каллиполя выглядел так, будто мог позволить себе купить все самое лучшее.

— Если вы будете так добры подождать здесь, господин, я принесу амфору с нашего судна. Я быстро.

— Вы должны были иметь амфору под рукой, — отозвался местный.

Так как он был прав, Соклей только кивнул — и поспешил прочь.

Никто на борту «Афродиты» не горел энтузиазмом водружать амфору на носильный шест и волочь ее на агору, но Аристид с Телефом все же взялись за дело. По дороге на рыночную площадь Телеф угодил ногой в яму на грязной улице и споткнулся. Шест соскользнул с его плеча. Только благодаря отчаянному броску Соклея амфора не разбилась.

— Вовремя ты успел, — похвалил его Аристид, когда Соклей помог Телефу вновь пристроить ношу на плече.

— Я просто представил, как отреагирует Менедем, если мы вернемся на агору с несколькими черепками и скажем покупателю, чтобы он не стеснялся облизать их, — ответил Соклей.

Аристид и Телеф засмеялись, но Соклей вовсе не шутил. Вернувшись на площадь, они воткнули заостренный конец амфоры в грязь. Соклей соскреб с пробки смолу и вытащил ее. Им пришлось, как и в Помпеях, одолжить чашу у местного горшечника, и Соклей сделал мысленную зарубку: в следующий раз обязательно надо иметь свою чашу. В то же время он боялся, что начисто забудет об этом, как только «Афродита» поплывет прочь от Каллиполя.

Местный пригубил вино и, как ни пытался, не смог сохранить каменное выражение лица.

— Должен признаться, вино стоило того, чтобы его подождать, — сказал он. — Сколько вы хотите за амфору?

— Шестьдесят драхм, — ответил Менедем: точно так же он отвечал и в Помпеях.

Однако этот эллин взвыл громче, чем любой из помпейцев. Начался торг, который был уже в самом разгаре, когда кто-то заорал: