Набат. Книга первая: Паутина - Михаил Шевердин

«Ведь типичная ты гнида, контра, — размышлял Пантелеймон Кондратьевич, — ведь все ты врешь. Ведь проверить тебя — половина денег или к твоим лапам загребущим прилипает, или басмачам и всяким бандитам на корма уходит».

Пришлось пуститься на дипломатию.

— Сядьте, — сказал он сравнительно вежливо. — Побеседуем. Я взял с собой бухгалтера-ревизора. Отличнейший ревизор, старорежимный. Работал в Русско-Китайском банке.

— На ревизию требуется…

— Мандат? Ничего, мандат у нас есть.

— Но…

— Мы приступим к ревизии.

— Сколько? — вдруг выдавил из себя Мунавар Кари.

— Что — сколько?

— Сколько вы хотите получить?

— Сто тысяч.

Мунавар Кари охнул и схватился за сердце.

— И наличными, — прибавил Пантелеймон Кондратьевич. — Расписку по форме вы получите.

Всхлипнув, Мунавар Кари начал торговаться.

— Нет, — твердо сказал Пантелеймон Кондратьевич. — Или сто, или мы начинаем ревизию. Вы не забывайте, у нас военное время. Церемонии побоку.

— Я правительственный чиновник и…

— Э, да вы и впрямь чиновник. А ну-ка, попрошу…

Совсем ослабев, Мунавар Карп только кивнул головой.

По зову Пантелеймона Кондратьевича в михманхану вошел полковой казначей. Ему тотчас отсчитали сто тысяч. Пантелеймон Кондратьевич тут же на сандале сочинил расписку.

Пока шла выдача денег, Мунавар Кари сидел совершенно подавленный, не поднимая головы. Изредка он поглядывал на окно. На подоконнике стоял телефонный аппарат. Только теперь Пантелеймон Кондратьевич заметил его.

— Что ж, вы хотите позвонить куда-то, я не возражаю. Только думаю, что те, кому вы позвоните, посоветуют вам деньги выплатить без шуму, а? Как вы думаете? У них рыльце тоже в пушку!

Он попрощался, иронически поднес руку к козырьку.

— Честь имеем кланяться. Бывайте здоровы, не поминайте лихом.

Судорожно схватил Мунавар Кари с подноса расписку, составленную Пантелеймоном Кондратьевичем. Он долго читал. Буквы прыгали перед глазами.

«Получил сто тысяч рублей от начальника вакуфного управления Мунавара Кари. Казначей Н-ского полка». Следовали подпись, печать.

Вскоре произошел неприятный случай.

К ехавшему верхом через базар Файзи подскочил неизвестно откуда вынырнувший человек в лисьей шапке. То ли он спрыгнул с подмостков чайханы, то ли выбежал из соседней лавки.

— Дод, вай дод! — кричал человек, крепко уцепившись за поводья Файзиева коня. — Помогите, правоверные!

Только теперь Файзи узнал своего бывшего хозяина — владельца Павлиньего караван-сарая Хаджи Акбара.

— Чего тебе? — спросил Файзи. — Что ты кричишь?

— Справедливости! Мусульмане! — надрывался Хаджи Акбар. — Вот он, проклятый безбожник, презревший древние законы и обычаи. Вот он, проклятый должник. Смотрите на него, причинившего мне, честному купцу, разор и убытки. Он мой батрак, задолжал мне за три года. Пятьсот тенег должен он! Добротный халат должен он. Одеяло должен он. Тащите его в долговую яму…

— Замолчи! — стараясь заглушить его вопль, говорил Файзи. — Ты ума, что ли, решился?

— Смотрите, — сварливо вопил бай, — он меня оскорбляет. Он же, проклятый, погряз в долги по уши и еще называет меня сумасшедшим. Помогите, помогите!

Файзи видел тянущиеся к нему кулаки. На поводьях коня уже повисли какие-то молодчики. Базарная толпа теснилась, напирала, раскачиваясь, точно единое огромное животное, в узком проходе между лавчонками и чайханами. Чьи-то руки вцепились в ноги, в стремена, тащили Файзи на землю.

— Дьявол, большевик, — не унимался Хаджи Акбар, — бейте его, арестуйте его.

Многоголосая толпа вторила ему. Торгаши высыпали из лавок. Море чалм, шапок, багровых физиономий, разинутых ртов, выпученных глаз ходило ходуном. Летели комья глины, конский навоз. Файзи вместе с конем швыряло взад и вперед.

«Что делать? — мысли вихрем мчались в мозгу. — Ясно, все продумано, подготовлено. Хотят расправиться. Враги пронюхали о выступлении отряда и хотят помешать! В клочья растерзают, проклятые. И никто не ответит. Скажут: базарная толпа».

Решение созрело мгновенно.

Толпа ахнула. Файзи уже стоял на седле, как заправский джигит. «Молодость вспомнил», — внутренне усмехнулся Файзи. Удивительно, он мог еще шутить сам с собой. Он бросил повод, ухватился за балки навеса чайханы и в один прием, ловко подтянувшись, оказался на крыше.

Крики смолкли. Пораженная толпа безмолвствовала. Вопли замерли в горле Хаджи Акбара. Выпучив глаза, смотрел он на темный силуэт Файзи на сером небе.

Воспользовавшись наступившей тишиной, Файзи поправил на себе гимнастерку и обратился к толпе:

— Эй, эй! Почему вы слушаете крикуна? Один осел завопил «и-а! и-а!» — и все за ним вопят. Кто он? Крикун-живоглот, людоед. С кого он драл шкуру? С вас. От кого кровавыми слезами плачут ваши голодные детишки? От него. Кто довел до голодной смерти тысячи людей? Он. И теперь все кричат вместе с ним: «Бей!» Что случилось?

— Файзи! — позвал издалека голос. — Да это наш Файзи!

Кричал Пантелеймон Кондратьевич. Он неожиданно возник в конце улицы над головами толпы. Он ехал на коне.

— Разойдись! — скомандовал он и врезался в толпу.

Он приказывал так повелительно, что люди расступились, прижались к стенам домов и дувалов и дали ему возможность свободно доехать до чайханы, на крыше которой все так же стоял во весь рост Файзи. Только Хаджи Акбар остался посреди дороги, тараща испуганно глаза на приближающегося всадника.

— А, старый знакомец! — закричал Пантелеймон Кондратьевич, только теперь заметив Хаджи Акбара. — Железнодорожный зайчик! Попался наконец.

Хаджи Акбар странно пискнул, подхватил полы халата и кинулся прочь. Он бежал, смешно вскидывая ноги и шлепая по грязи каушами так, что во все стороны летели брызги. Мгновение — и он исчез за углом. Никто не успел даже и слова сказать.

Дав шпоры коню, Пантелеймон Кондратьевич рванулся за ним. Но где было искать его в толпе!

— Утек, собака, — проговорил беззлобно командир и повернул обратно. — Давай, Файзи, слезай! Что ты забрался так высоко? — Пантелеймон Кондратьевич подтянул за повод коня Файзи поближе, и Файзи легко соскользнул с крыши прямо в седло.

Только что вопившая грозная толпа молчала. Люди тупо, с недоумением взирали на Файзи, на Пантелеймона Кондратьевича. Многие сконфуженно переминались с ноги на ногу.

— Ну-с, инцидент исчерпан, — громогласно заявил Пантелеймон Кондратьевич, — поехали, товарищ Файзи.

Глава тридцать вторая