Вариант «Бис» (с иллюстрациями) - Сергей Анисимов

– Жить! – Олег бросил истребитель в переворот, швыряя его в стороны и вниз, вниз, выжимая всю возможную скорость, обрывки трасс мечутся вокруг. – Жить!

Дистанция утраивается за секунду: хорошо, что не потерял времени, пытаясь разглядеть результаты своей атаки. Выровняв машину в четырех сотнях метров и сбросив газ, ЯК вновь лег на параллельный курс. Несколько цепких взглядов по сторонам, и можно снова сконцентрироваться на противнике.

Один из «эвенджеров» медленно шел вниз. Повреждений на нем видно не было, но он оставлял за собой явственную струйку дыма. Высоты ему оставалось метров пятьдесят. Второй чуть снизился, но шел ровно. Возможно, везение, позволившее ему почти состворить в заходе оба самолета, не распространилось так далеко, чтобы закончить все разом. Описывая широкую дугу за спиной англичан, старлей перешел на левую сторону, прищуриваясь на солнечный диск – не выскочил бы кто.

Англичане начали кричать – поврежденный «эвенджер» шел уже над самой водой, держась из последних сил. Десять метров, еще десять. Скользящий над белыми верхушками волн самолет двигался все медленнее. Олег увидел, как остановился винт, застыв нелепой сине-белой гранью, и торпедоносец, проскользив еще секунды, просто сел на воду – ему оставалось лишь несколько метров. Косо накатившаяся волна развернула бессильный самолет, левое крыло ушло в воду, но он нехотя выпрямился, экипаж, сбросив колпак, швырял в воду яркие черно-оранжевые пакеты, на глазах раздувающиеся в метровые, матрасного вида, плотики.

Оставшийся торпедоносец продолжал следовать тем же курсом, словно ничего не случилось. Непрерывно крутя головой: на солнце – на «эвенджер», на солнце – на «эвенджер», пытаясь рассчитать в трехмерном пространстве необходимый вектор захода, Олег чуть увеличил свою скорость. Он нутром чувствовал, что боеприпасов осталось совсем мало и атака должна быть четкой и единственной. Несомненное преимущество в скорости и скороподъемности позволило ему буквально за минуту встать точно напротив солнца по отношению к англичанину, хотя тот снова начал набирать высоту, пытаясь выгадать какие-то секунды. Советских кораблей все еще не было видно, хотя они должны были находиться уже где-то рядом. Англичанин что-то снова начал говорить, и в его голосе Олегу послышалось просьба уйти. Голос был злой, и, несмотря на свою просьбу, летчик не сворачивал с северного курса. Впрочем, он мог говорить и вполне противоположное – ни одного слова, сходного со знакомым ему немецким, Олег разобрать не сумел.

Еще несколько раз обернувшись, старший лейтенант в очередной раз толкнул сектор газа вперед, устремившись на своего последнего противника. Атака выходила прямая и бесхитростная – заход из-под солнца на максимальной скорости ради одной короткой очереди. Проверка лампочек индикаторов оружия и тумблеров предохранителей, затем взгляд мазнул по показателям расхода горючего – треть бака; он покачал головой и сузил мир до размера кольца коллиматорного прицела. Самолет чуть раскачивало нарастающей скоростью, косой крестик торпедоносца скользил в прицельных кольцах как комар перед глазами. Англичане, разумеется, не сомневались в его намерениях: злой голос приобрел явно дерганые интонации – деваться им было некуда. Огонек на проекции кокпита замигал, нервы у стрелка не выдержали. Хотя они не могли его видеть, но быть он мог только в одном месте, и сержант стрелял прямо в солнце, надеясь хотя бы слегка зацепить противника или заставить его отвернуть.

ЯК вынырнул из солнечного диска как раз в те секунды, когда стрелок менял обойму в своем пулемете. Выбросив опустевшую за борт, он уже успел воткнуть одну в приемное гнездо, зажав запасную под подбородком. Увидев набегающий силуэт и почувствовав содрогание машины, он дернулся, выронив обойму, попытался подхватить ее в воздухе, одновременно доворачивая ствол, чтобы успеть пресечь трассой курс противника. Русский самолет пронесся мимо, трепеща огоньками на основании фюзеляжа, стрелок рывком перебросил пулемет на другой борт, но торпедоносец резко накренился, и длинная очередь ушла в небо. Когда их машина выровнялась, русский был уже недостижимо далеко и разворачивался для повторной атаки. Сержант злобно выругался в переговорник, возмущенный поступком летчика, и, не теряя времени, перезарядил пулемет, выдернув свежую обойму из зажимов на стойке. Потом он понял, что самолет горит.

Дэниэл кричал, чтобы тушили оба, иначе конец, и стрелок быстро начал отстегиваться от мешающего двигаться, болтающегося под задницей парашюта. Это заняло секунды две, еще столько же он протискивался по узкому лазу в кокпит, а первое, что стрелок там увидел, было мертвое тело штурмана, согнувшееся пополам, как никогда не мог бы сделать живой человек. Кабина была полна дыма, глаза щипало, и жар уже чувствовался сквозь сапоги и бриджи.

– Туши, туши это, давай же!!! – голос пилота вяз в дыму и треске. – Сэм!

– Он мертв! – стрелок сжимал в руках огнетушитель и крутил головой, пытаясь разглядеть, откуда идет дым.

– Что? Что ты сказал? Сэм!

– В него попали!

В ярости, что его не понимают, стрелок ударил огнетушителем о ребро фюзеляжа. Дым становился все гуще, дышать было уже невозможно, но пламени по-прежнему не было, и это заставляло бесцельно стоять, кашляя и напрягаясь.

– Русский кругами ходит! На место иди!!! – Дэниел, похоже, так и не понял всего им сказанного, голос у него был почти безумный.

Пригнувшись, стрелок попытался разглядеть что-нибудь в плавающих волокнах дыма. На уровне колен он сгущался до полной непроглядности, и здесь приходилось ориентироваться на ощупь. Струя света из рваной дыры в левом борту качалась вверх и вниз, высвечивая закручивающиеся жгуты плотного серого дыма. Ощутимо воняло горелой изоляцией. Пламя вырвалось совершенно неожиданно, и сержант, потеряв равновесие, упал, выставив перед собой руку. Не поднимаясь – для этого в узком лазе за спиной убитого штурмана потребовалось бы слишком много времени, – он выдернул шпильку из предохранителя огнетушителя и ударил рычагом головной части по какой-то стальной полосе, идущей вдоль всего фюзеляжа на уровне глаз. Огнетушитель, зашипев, выдал ржаво-белую пенную струю, залившую все вокруг вонючими едкими каплями, и затих, продолжая слабо шипеть. Не поверив, стрелок потряс его, тот начал шипеть громче, как рассерженная змея, но пена не шла. Впрочем, это уже не имело никакого значения. В течение следующей минуты пламя охватило торпедоносец целиком.

Узел 9.5.

25 ноября 1944 г., вторая половина дня

Посадка на британские авианосцы происходила в стиле, значительно отличающемся от проводившихся всего лишь несколькими часами ранее взлетных операций. Все это время оба авианосца шли полным ходом за ушедшими самолетами, зная, как важны будут потом эти мили и минуты для тех, кому придется возвращаться на поврежденных машинах. Севернее Норвегии экономить топливо смысла уже не было. Если русские прорвутся, они прорвутся окончательно, а высокая скорость сближения давала некоторый шанс на повторный удар хотя бы частью авиагрупп.

Окруженные редким веером заливаемых брызгами эсминцев, оба огромных корабля двигались компактным фронтом. Управляющие посадочными операциями были готовы разводить промахнувшиеся на заходе самолеты по бортам, не мешая соседу, но когда первые машины начали наконец возвращаться, это не потребовалось. Несколько одиночных машин из разрозненных эскадрилий проковыляли по угловатому кругу над эскадрой и, провожаемые гробовым молчанием палубных команд, тяжело стукнулись об бронированные палубы, со свистом выдернув посадочные тросы из раскручивающихся вертикальных барабанов. Шесть самолетов, четыре из них истребители, сели за пятнадцать минут, затем наступила пауза. За исключением штабистов и старших офицеров, никто не знал о том, насколько успешно или неуспешно протекал бой, поэтому происходящее было страшным и непонятным.

Из разбитого, покрытого рваными дырами торпедоносца вынули мертвых стрелка и штурмана, уложив их тела вдоль борта. Пилот сорвал с себя сбрую летного костюма и совершенно естественным движением лег рядом с убитыми, лицом вниз. Техники постояли над ним молча, потом повернулись и отошли. Через минуту самолет натужными усилиями был сброшен за борт как не представляющий никакой ценности, кроме музейной.

Пилоты истребителей не смогли добавить к непонятной картине происходящего на севере ничего нового. Их повредили в самом начале боя, когда русские не успели еще создать зону отсечения, занятые более неотложными делами. Нехорошая пауза после этого означала, как многие начали догадываться, то, что следующая группа поврежденных машин из боя выйти так же легко не сумела. Тем не менее многие за неимением какой-либо информации испытывали робкий оптимизм, стараясь не давать волю нехорошим предчувствиям.