Девяностые. Север. Повести - Владимир Маркович Гринспон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Военные люди не теряются в таких ситуациях. Сначала подхватили на руки Федора, положили на диван. Увидев дыру в броне в нижней левой половине груди, послали за доктором. Начали снимать доспехи, из — под которых уже показалась тонкая струйка крови.
Трубицын подошел к генералу, поднял с полу наган и сунул его в карман. Потом снял с ближайшей портьеры шнур с кистями и связал генералу руки за спиной. Подозвал Гайдамаку.
— Уведи, или унеси генерала в чулан под лестницей. Запри и побудь возле. Когда очнется, меня позови. Отвечаешь!
И повернувшись к залу добавил:
— Вечер закончен. Мужчины проводите дам к выходу и ступайте в расположение. О происшествии забыть!
Все молча разошлись. По тону, которым майор СМЕРШа отдал приказ, было ясно, что лучше забыть.
Прибежал доктор. Велел нести раненного на кухню.
— Мы там уж оперували. Стол добрый. Агнешко, кипяти воду. Много!
Спас капитана древний «бронежилет». Пуля пробила панцирь, но потеряла половину энергии, вошла в ребро, и застряла в нем. Доктор вынул пулю и крошки раздробленной кости. Обработал рану, наложил две стежки шва. Перебинтовал. Всё время бормотал себе под нос отрывочные слова:
— Добро, капитан… осме жебро… Покуд бы было ниже… Смрт…
И только после всех процедур капитан стал приходить в себя. Застонал и открыл глаза.
11
Проснулся Федор в гостевой спаленке, где провел первую ночь в имении. Подумал, — как давно это было, сколько всего произошло!
Первым Федора посетил Трубицын.
— Давай, герой, подумаем, как дальше быть.
Я за время службы еще в Особом Отделе Дивизии не один пьяный дебош в рядах нашей доблестной и непобедимой раскручивал. Горячие у нас воины попадаются. Ну а в данном случае СМЕРШ, в моём лице, проверяет обстоятельства, потом передает дело в Военную Прокуратуру.
Вина генерала не нуждается в разбирательстве и доказательствах. Полтора десятка свидетелей. Оружие, пуля. Мотив.
— Да, товарищ майор, неладно вышло.
Федор с трудом поднялся повыше на подушки.
— Не хотелось бы старого вояку под трибунал подводить. Я на него зла не держу. Жив остался, и ладно. Заживет. А он сейчас, наверное, остыл. И жалеет.
— Генерала мы еще спросим. Рад от тебя слышать слова прощения. Мне тоже раздувать это дело не хочется. Приедет Прокуратура. Начнет всё разматывать. Глядишь, и нам с тобой чего — то пришьют. Ведь безопасность в подразделении на мне. Да и охрана генерала тоже. И не обязательно в бою. Всегда и везде! У нас же отдельно сформированная группа.
Подумаем. Сейчас казака нашего приглашу. Вы с ним наедине пообщайтесь.
— Капитан! Я сейчас не Ваш начальник, вы не мой подчиненный. Прошу считать мои слова, как обращение одного человека, к другому.
Генерал стоял прямо, расправив плечи и глядя в лицо. Глаз не отводил.
— Я приношу искренние извинения. Мне жаль. И стыдно, что оружие направил не на врага в бою, а на своего соратника. Ваше право требовать в отношении меня самого сурового наказания. Приму, так как заслужил.
— Садитесь, товарищ генерал. Я понимаю, Вы были не в себе. Но почему Вы, боевой генерал, прошедший три войны, побывавший не раз в критических, опаснейших ситуациях, на этот раз не сдержались? Не могу представить себя в такой ситуации. Неужели возможны такие, извиняюсь, страсти?
Генерал опустил голову, задумался.
— Понимаешь, капитан, тут много чего сразу навалилось. Я уже три года как овдовел. Жена командовала полевым госпиталем. Погибла под бомбежкой. Горевал я сильно. Фронтовой жены, как у многих на фронте, не завел.
Он взял графин с тумбочки, налил полный стакан воды, выпил и вздохнул.
— И вот влюбился. Не потому, что она княгиня, совсем наоборот. Это только мешало. Она маленькая, как и моя Надя была, хрупкая. Хотелось защитить, прикрыть от бед, что — ли. Натура у меня такая. С мужиками — крут, с бабами — мягок. Да и она, мне казалось, ко мне благоволила. И свободна. Хотел предложение сделать, в Москву увезти. Короче, размечтался, разомлел, молодым себя почувствовал.
Генерал, вздохнул тяжело, громко высморкался в платок и замолчал на минуту.
— А когда увидел, как она с бывшим дворянином воркует, понял, что рылом казак Семен не вышел! Злоба ума лишила. А пострадал ты. Ну и я своё получу. Прости, если сможешь.
Генерал встал, постучал в двери:
— Эй, караул, выводи. Мы закончили.
Вошли Трубицын с Корниловым.
— Вы, генерал, не взыщите, побудьте еще в каморке. Гайдамака, проводит. Мы тут посоветуемся.
Они подсели к кровати Федора.
— Спасибо, капитан, за быстроту реакции, — полковник подошел к Федору и пожал ему руку:
— Если бы не Вы, мог бы я сейчас на этой кровати лежать. А может быть и в другом месте. Похуже.
Трубицын достал зачем — то карту и развернул ее, чтобы было видно Федору.
— Вот в этом леске, в шести километрах отсюда, — майор показал точку на карте, — аккурат вчера СМЕРШЕМ были уничтожены две группы немцев. То — ли дезертиры, то — ли целевая группа диверсантов. Отбивались отчаянно. Живыми никого не взяли. Командовал моим отрядом проверенный сержант Говоров. Я с ним с сорок второго немцев гоняю.
Так вот, родилась идея, как развязать Ваш с генералом узелок. Если не возражаете, капитан, мы добавим в рапорт, что Вы участвовали в перестрелке. Ну, ехали на мотоцикле по делам наших поисков, на Вас была засада. Отбились вместе с моим отрядом, что находился рядом и пришел на помощь. Тогда все вопросы к нашей группе отпадут.
— Если сделать всё грамотно, то я поддерживаю, — добавил Корнилов:
— С нашими офицерами и учеными мужами я уже поговорил. Уверен, что утечек не будет. Тем более, что нам завтра лететь на следующий пункт сбора.
Федор долго не раздумывал. Генерала он уже простил. Как говорят, вошел в ситуацию.
— Я согласен. Если будут вопросы от кого — то, подтвердить могу. Только, когда встану, съезжу на место осмотреться. Сержанта Вашего возьму.
Трубицын встал.
— Ну и хорошо. Пойду генерала отпущу и в курс введу. Его тыловики наверняка без начальственных распоряжений уже загрустили.
Корнилов пожал руку майору:
— Хорошо,
