«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

Сперва все было очень славно – мы обсудили список докладчиков, который я привез. Не очень большой, человек двадцать, но среди них было шесть юристов – официальных экспертов ООН, один из них даже из Бразилии; несколько крупных политических деятелей, среди которых вице-спикер палаты лордов Великобритании, и, конечно, группа наиболее известных в области международного права русских юристов. Обсудили место проведения, собственно говоря, даже не конференции, как она называлась, а круглого стола, список участников, программу на три дня. Только последний день в Батуми меня слегка озадачил и, как выяснилось, не зря. Я уже как-то встречался с гостеприимством кавказских президентов. В Сухуми, к примеру, мне так и не показали местный музей, который меня очень интересовал, зато явно по поручению президента Ардзинбы усиленно спаивали, а прилетев в Домодедово, я обнаружил, что в багаж тайком были погружены два ящика мандаринов, и я себя почувствовал мелким торговцем фруктами. Слава богу, их сразу же можно было раздать встречавшим меня сотрудникам. Из Батуми тоже, как выяснилось в Москве, я прилетел с ящиком «Хванчкары», половину бутылок которой, как он сам объяснял, закупил Абашидзе. Но хуже было другое.

В последний день часам к двенадцати я был приглашен на прощальный обед, часа в четыре улетал самолет в Москву. Но сначала был предложен довольно длительный аперитив с разными винами в гостиной, только часа в два перешли в столовую к торжественно накрытому столу, где и так всего было не мало, но потом начались перемены. Часа в три – в половине четвертого я стал поглядывать на часы и напоминать, что у меня самолет.

– Не волнуйтесь, не опоздаете.

В общем, приехали мы в аэропорт часов в шесть. Там были еще какие-то корреспонденты, интервью и фотографии, но самолет стоял, и когда я оказался в семь часов на своем месте, любезная соседка мне сказала:

– Мы с трех часов сидим в самолете, но вы не волнуйтесь – здесь к этому все привыкли.

Самолет был один, принадлежал Абашидзе и улетал тогда, когда расходились его гости. Бывало и хуже, чем со мной.

Но когда подошло время конференции, теперь уже я оказался в положении куда худшем, чем пассажиры самолета. Мы разослали приглашения, указали место ее проведения – Батуми, республика Грузия, получили согласие участвовать, больше того, эксперт из США, решивший ехать через Турцию, и эксперт из Бразилии уже вылетели, а я собирался с москвичами лететь в Батуми и тут мне сообщает помощник Абашидзе, что конференция отменяется.

Оказывается, о ней узнал Шеварднадзе и решил, что это попытка Абашидзе провозгласить Аджарию независимой (а там и действительно на шоссе уже стояло что-то вроде пограничного кордона) или даже занять его место в Тбилиси. Началось обсуждение в грузинском парламенте, где депутаты передрались прямо в зале заседаний, как-то поминали и меня, и все это со смаком показывало российское телевидение. После этого Шеварднадзе нашел какие-то такие доводы, что Абашидзе от конференции отказался. Мое интервью каналу «Рустави» о том, что конференция не имеет никакого отношения к сепаратизму, а лишь готовит проект документа для ООН о совершенно не имеющих к Грузии вопросах, ничем и никому не помогло.

Эксперты уже летели или давно уже заказали билеты, к счастью, по преимуществу через Москву, но в «Гласности» совершенно не было никаких денег (на этот проект мы ни у кого ничего не просили), да и Абашидзе в довершение всего отказался хоть чем-то помочь. Я с большим трудом занял тысяч пять долларов, Аркадий Мурашов опять согласился предоставить свой зал и мы в последний день перенесли конференцию в Москву, причем вице-спикер палаты лордов Кэролайн Кокс жила в каком-то пятидесятидолларовом номере в гостинице «Измайлово» чуть ли не с тараканами. Не все докладчики успели прочитать свои выступления, я в ужасе от того, что происходит, конечно, был не способен за всем проследить, а разоренная к этому времени «Гласность» уже не была способна подготовить для ООН все необходимые итоговые документы. Впрочем, это был не последний наш международный проект. Последний – может быть, к счастью, вовсе не состоялся, но об этом – в завершении моего рассказа.

Завершение разгрома правозащитного движения

Из «общественно-государственных» правозащитных организаций Алексеевой и Пономарева практически ничего не вышло, хотя эта идея у Алексеевой продолжала прорываться. Главный удар по правозащитному движению был нанесен незаметно (может быть, даже не все осознавали, что они делают) совместными усилиями Хельсинкской группы, «Мемориала» и пономаревского объединения «За права человека». Это были «сетевые проекты». Чье это изобретение, я не знаю, в «Гласности» об их повсеместном развитии даже узнали с большим опозданием. Суть их была очень проста и внешне привлекательна (а уж как привлекательна по существу – и слов нет): крупные московские правозащитные организации для реализации якобы значительных для гражданского общества проектов привлекают десятки (чуть ли не сотни) правозащитных организаций на необъятных просторах России и добиваются блистательных результатов в реализации совместных сугубо демократических проектов. Главное, конечно, было то, что на эти гигантские проекты можно было получить гранты в сотни тысяч и даже миллионы долларов и по крохам распределять их по правозащитным организациям.

Все бы ничего, но, во-первых, скажем, «Мемориалу», давно уже бросившему все свои многочисленные когда-то провинциальные организации (и они распались), теперь приходилось делать вид, что по-прежнему существует то, чего нет. Хельсинская группа и «За права человека» для максимально «полного охвата» называли действующими организациями иногда одного случайного человека и все это происходило на фоне уничтожения даже тех организаций, которые еще реально существовали. Именно в это время появился разработанный Беляевой при поддержке Хельсинской группы новый закон о неправительственных организациях, который предусматривал, в частности, их обязательную перерегистрацию, а в ней, как правило, всем, кроме Алексеевой и Пономарева, отказывали. Даже я и Алексей Симонов долгое время не могли добиться перерегистрации и вынуждены были (с нашими юристами) находить обходной путь – регистрироваться как некоммерческие организации. Что происходило в провинции, представить нетрудно. К тому же отчеты, представленные в Хельсинкскую группу, бесстыдно переписывались (к примеру, отчет Независимой психиатрической организации), но зато был издан торжественный четырехтомник о победе демократии в России.

Отвратительным было и то, что «сетевые проекты» всех устраивали. Не только тех, кто получал гигантские деньги, но и фонды, которые их выделяли, – ведь они тоже писали отчеты и могли написать о том, что в результате затраченных