Штурмуя небеса - Джей Стивенс

Все, что Лири надо было сделать, — держась за кабель, выбраться на свободу. Но на трети пути мускулы начали сдавать, и он почувствовал, что сейчас упадет.

Неужели они все-таки поймают меня, как енота? А я только бросил курить. И больше не могу выносить вида этих решеток. Сорок девять лет и 325 дней готовился я к этому суровому испытанию. И страха нет — только невыносимая беспомощность. Такой бесславный конец — меня подстрелят, словно ленивца на ветке…

Но затем он вновь почувствовал резкий прилив сил и энергии. Он должен сделать это. И никто его не застрелит. А автомобиль дождется его. И Розмари. А потом — свобода! И он снова двинулся навстречу ветру.

Словно дикий гусь.

ЭПИЛОГ. ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ В ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ

Впервые я услышал о «венусе»(«Венере») в Лос-Анджелесе, в 1983 году. Мы сидели впятером за мраморным столиком на ранчо недалеко от Малибу, вкушали обед и беседовали о разработке руд на астероидах и пятом поколении компьютеров, когда хозяин неожиданно спросил: а не пробовал ли кто из нас «венус»?

«Мы с Луи как-то рискнули, и потом у нас долго болели животы», — сообщил он.

Кинопродюсер, сидевший справа от меня, приподняв брови, спросил:

«"Венус"? Еще одно средство для расширения пространства-времени?»

Хозяин кивнул.

«Официальное название — 2-СВ124».

«А, да, Эдгар говорил, что там есть некоторые проблемы, но он сказал, что результат оправдывает их».

«О, ну мы с Луи имели массу переживаний. Правда, мы полночи провели в туалете…»

Короткий разговор, не вполне понятный новичку вроде меня. Вероятно, у меня на лице отразилось недоумение, потому что хозяин, дружелюбный балагур, интересующийся компьютерами и философией, наклонился вперед и шепнул: «Должно быть, вы впервые слышите о нейросознательных границах?»

Сейчас, глядя в прошлое, думаю, я ожидал, что нечто подобное случится со мной именно в Калифорнии, Афинах послевоенного сознания. В моей небольшой библиотеке множество книжек, написанных с целью объяснить феномен «мерцающей золотыми блестками Калифорнии», как называл ее Уолт Уитмен. Большинство из этих книг касались стандартных тем: как в конце XIX века побережье Калифорнии превратилось в гигантскую клоаку, как затем оклахомцы медленно и упрямо заселяли прерию и строили свои городки и как, наконец, Калифорния стала раем для тех, кто жаждал найти все прелести, жизни за следующим гребнем горы. Как тридцать лет спустя все эти силы и энергия начали давать всходы, возникла поп-культура. Как каждые несколько месяцев в прессе появляются известия о новых необычных калифорнийских веяниях: битники, серферы, Движение за свободу слова, всеобщая мода на топлесс, хиппи, Исален, EST,[124] ЕТ,[125] а теперь вот нейросознательные границы — просто старое психоделическое движение, но адаптированное к терминологии технологичных восьмидесятых.

Конечно в Калифорнии не изобретали ЛСД, но она определенно сыграла огромную роль в его истории. Разве можно представить Кена Кизи и его Веселых Проказников где-нибудь еще? А хиппи Хэйта — в Филадельфии или Экроне? В конце семидесятых даже интеллектуальные сливки общества, которые, по выражению Лири, всегда балансировали «между играми истеблишмента и откровениями провидцев», постепенно собирались в Калифорнии, уютно обустраиваясь в университетских кампусах или местах вроде Исалена — в общем, там, где полным ходом велись исследования сознания.

Кен Кизи в старости

Именно поэтому, когда я начал изучать ту эпоху и писать эту книгу, первым делом купил билет и отправился на Запад. Изначально я думал написать своего рода мрачноватую комедию с черным юмором о том, что случается, когда самый материально обеспеченный в мире регион подпадает под власть наркотика — ЛСД-25, - который отличается тем, что стимулирует сильнейший религиозный экстаз. Как писать, было абсолютно ясно, начиная с Альберта Хофманна и его открытия, затем развитие, боковые линии сюжета и, наконец, — вплоть до развязки в семидесятых. Дальше, как мне казалось, ничего не было: большая часть лидеров движения оказалась в тюрьме, большинство наркотиков — под запретом и, кроме того, жесткая официальная политика, убеждающая нас, что психоделики не только меняют восприятие, но и вредно воздействует на хромосомы.

Последнее как раз — как и полагали хиппи — не являлось научной истиной. В результате 68 генетических экспериментов, проведенных, в частности, Национальным институтом психического здоровья, было выяснено, что «чистый ЛСД в средних дозах не воздействует на хромосомы, то есть не причиняет никакого генетического ущерба и не обладает тератогенным или канцерогенным потенциалом». Но в тот момент как раз появилось множество новых психоделических методик, расширяющих сознание — EST, TM, Арика, сайентология, трансперсональная психология, йога, — и было бы интересно разузнать о них немного пикантных подробностей. Меня это заинтересовало.

Как сильно я ошибался, я понял уже к концу третьего интервью. Я сидел в обитом плюшем офисе одного из психиатров в Сан-Франциско, и мы вспоминали прошлое, в частности то, как он участвовал в проекте Лири в мексиканском городке Чихуата-нейо летом 1963 года. Символом высших целей Чихуатанейо, если помните, была «башня», деревянная вышка на берегу Тихого океана, где постоянно сидел кто-нибудь, принявший ЛСД. И веселый врач тоже провел свою долю времени на вышке, пытаясь настроиться на вселенную. Он рассказывал об этом с юмором, и мы оба весело смеялись. И тут доктор внезапно спросил меня, собираюсь ли я в своей книге затрагивать тему новых наркотиков.

Новых наркотиков?

«Ну, я не знаю, — сказал я, помолчав. — Вы считаете, что среди них есть что-нибудь действительно ценное?»

«Уверен, что вам следует принять во внимание экстази. Он становится очень популярным. Ну, еще Адам,[126] он похож на него по действию. Мой коллега с официальной лицензией использует его для лечения. Еще думаю, вас может заинтересовать «витамин К».[127] Сейчас те, кто занимается всем этим серьезно, в основном используют именно их».

ЛСД, который все еще можно было купить на улицах, среди профессиональных исследователей внутреннего пространства давно уже был вытеснен новыми психоделиками — экстази, «Адамом», «интеллектом», 2СВ, «витамином К» и множеством других, в основном синтезированных из различных метамфета-минов и триптаминов.

«Благодаря шестидесятым, — продолжал доктор, — у нас здесь вокруг полно людей, прекрасно разбирающихся в измененных состояниях сознания. Я бы посоветовал вам поговорить с ними как со специалистами».

Несколько дней спустя я поспешно записывал интервью со старым другом и коллегой Тима Лири, Фрэнком Бэрроном. «Думаю, что все это постепенно возвращается, в другой форме — более совершенной и сложной, — сказал мне Бэррон, когда мы сидели у него в университетском офисе в Санта-Круз. — Теперь есть наркотики, которые делают человека разговорчивым, есть повышающие интуицию, есть улучшающие восприятие. Сейчас процесс изобретения новых химических препаратов идет, судя по всему, независимо ни от каких теорий. Тут возникает проблема — как найти людей, которые смогут их ясно оценить и охарактеризовать. Существование группы специалистов, опытных в этих вопросах, в данном случае оказывается необходимым. И такие специалисты конечно существуют. Этакое научное подполье-андеграунд».

А две недели спустя я сидел за мраморным столом на ранчо близ Малибу и беседовал о «венусе», наркотике, который может открыть (а может и не открыть) пути к новым пределам на нейросознательных границах.

С этого началось мое общение и череда интервью с любопытнейшими людьми, каких я только встречал в жизни. Некоторые, узнав, что я пишу книгу, шли на контакт неохотно. Другие настаивали на анонимности. Третьи страдали паранойей в духе Кафки. Один такой терапевт потребовал, чтобы я в течение минуты неотрывно смотрел ему в глаза. «Еще с детства обнаружил в себе способность, посмотрев в лицо человеку некоторое время, выяснять, врет он или нет», — объяснил он. Интересно, прошел ли я его испытание? Провалился? Он так и не сказал. Вместо этого он достал листок бумаги и потребовал написать расписку, что я не являюсь и не был в прошлом федеральным агентом. «Анализ почерка — еще одно из моих увлечений», — заметил он, пристально рассматривая мои неразборчивые каракули.

Но, в конце концов, большинство из них шло со мной на интервью (если можно назвать этим скучным словом беседы с такими людьми, интеллектуальной элитой, которым ничего не стоило перескочить в разговоре с наркотиков, изменяющих сознание, на последние социологические теории или гипотезы о происхождении Земли). Спустя двадцать или тридцать лет после их первого знакомства с Иным Миром они до сих пор были очарованы им, до сих пор их восхищали полученные результаты и они до сих пор пребывали в твердой уверенности, что занимаются исследованиями, значение которых рано или поздно будет официально признано. Их энтузиазм был заразителен, и обычно мои интервью заканчивались тем, что из кармана извлекалась записная книжка со словами: «Ладно, вижу вы серьезно занимаетесь этим, и тогда вам необходимо переговорить с тем-то и с тем-то».