Том 6. Дураки на периферии - Андрей Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заплаканный, он подымается на ноги, подходит к простенку, глядит на портрет матери и говорит:
— Мама, зачем ты умерла?.. Отец ушел на работу, бабушка уехала, а я один сижу и плачу по тебе… Мама, приходи опять жить с нами — тебе там скучно с одними мертвецами.
Юшка склоняет голову под портретом матери и беззвучно плачет, вытирая глаза руками.
За окном появляется Ольга. Она останавливается на улице против окна, приближается к окну, прижимается лицом к оконному стеклу и робко стучит пальцем по раме; но Юшка, опустив голову на стол, что стоит под портретом матери, погруженный в свое горе, не слышит Ольги. Ольга поводит глазами за стеклом и останавливает их на мальчике; она видит его сквозь одинарное стекло и стучит громче.
Юшка поднимает голову, идет к окну, становится на стул и смотрит на Ольгу.
— Дай напиться! — просит Ольга.
— У нас вода простая — ты пей с сиропом, — отвечает ей Юшка.
— Давай с сиропом.
— Сироп на углу в будке продают, ты пойди купи, напейся и мне принеси.
— У меня денег нету.
— Ты бедная?
— Ага.
— Ты врешь: бедных нету.
— Есть одна я. Дай напиться из кружки. Отвори мне дверь.
— Я живу запертый. Меня отец на ключ запирает. Он на паровозе уехал, а я один живу, мне скучно.
— А если дом загорится, ты ведь сгоришь, ты же маленький.
— Не сгорю. Я окно открою и убегу. Меня отец научил.
— Открой мне окно.
— Я боюсь: ты чужая.
Ольга сильно прижимает свое лицо к стеклу, ее лицо сплющивается, искажается и делается смешным; вдобавок она высовывает язык. Юшка смеется на нее.
Ольга, отстраняясь лицом от окна, грустно говорит:
— Отвори, я уморилась. Я тебя не трону.
— А ты тоже мама чья-нибудь? — спрашивает мальчик.
Ольга отвечает, медленно водя пальцем по стеклу:
— Нет, я так себе, я не мама. Моя мама умерла.
— У меня тоже умерла. Моя мама там вместе с твоей живет.
Они оба молчат.
Юшка влезает на подоконник и с трудом отворяет шпингалет и крючок в оконной раме. Окно отворяется, и Ольга влезает в комнату через окно. Юшка подает Ольге кружку с водой. Ольга жадно пьет.
3Вечерняя степь. Круглое солнце на горизонте. По степи из отдаления идет поезд. На паровозе зажигаются три передних прожекторных фонаря; их ослепительный свет бежит далеко вперед и гонит сумрак впереди себя. В окне паровозной кабины Иноземцев и второй механик. За паровозом состав пассажирского поезда.
Поезд быстро проносится по степи. Поет паровозная сирена.
Перрон вокзала. Паровоз тяжко дышит паровоздушным насосом. У машины — Иноземцев, помощник машиниста, и машинист. Помощник с горящим факелом в руках. Иноземцев осматривает и пробует дышловые сочленения машины. По платформе перрона — мимо паровоза — проходят пассажиры. Один пассажир останавливается на перроне против машины и глядит на Иноземцева, машиниста и помощника. Это Сергей Иноземцев, сын Ивана Ивановича Иноземцева, лейтенант. Он опирается на палку-трость: у него была ранена в бою нога; в другой его руке — чемодан.
— Отец! — говорит Сергей.
Иноземцев оборачивается от машины, влезает на перрон; в одной его руке обтирочные концы. Отец молча обнимает сына, сын прижимается к отцу. Отец гладит сына по спине робким движением руки, в которой зажаты концы. Затем он отворачивается от сына и утирает глаза обтирочными концами. Вдруг резко ударяет паром предохранительный клапан на котле паровоза. Иноземцев повертывается к паровозу.
— Алеша, качни воду! — говорит он людям у паровоза.
Отец и сын идут по вечерней улице поселка. Отец ведет под руку хромающего сына и несет в другой руке и под мышкой свой железный сундучок и чемодан сына.
— Как теперь твоя нога — поправилась? — спрашивает отец.
— Залечили, — отвечает сын. — А было плохо, хотели совсем отрезать. Поэтому и на похороны мамы я не мог приехать.
— Я понимаю, — говорит отец. — Давай отдохнем, а то ты ногу натрудишь!
Отец и сын садятся на скамейку около палисадника у небольшого выбеленного домика.
— Ты что же: в отпуск теперь? — спрашивает отец.
— Пока в отпуск, а там видно будет, — отвечает сын и молчит немного. — Эх, отец, что ж ты мать не сберег?..
— У нее, Сережа, рак ведь был. Трудно ей было жить. Я лечил ее, но наука пока не достигает… Пойдем домой, там Юшка один запертый сидит.
Отец и сын подымаются и медленно идут.
В комнате сумрак позднего вечера. Тихо дышат спящие на кровати Ольга и Юшка. Входят отец и сын; они зажигают свет. В комнате прибрано, игрушки на ковре сложены в порядке. На кровати спит Ольга; рядом с нею лежит Юшка, — он обнял Ольгу да руку выше локтя и тоже спит, прижавшись к Ольге. Отец подходит к постели и удивленно глядит на Ольгу и Юшку. Старший сын, Сергей, остановился против портрета матери и смотрит на мать.
Отец наклонился к Ольге и осторожно шевелит ее за плечо:
— Ты кто такая?
Ольга открывает глаза:
— А ты?
— Я здешний.
— А я нет, я чужая. Я сейчас посплю и встану. Я потом уйду, вы не бойтесь. — Ольга закрывает глаза и как бы спит.
Отец в недоумении стоит около кровати.
— Надо бы Юшку накормить. Разбудить его, что ли?
— Я уже накормила его. Мы кашу ели, мясо и компот. И я вымыла его в железном тазу. Ему теперь хорошо, — не открывая глаз, отвечает Ольга.
Сергей подходит к Ольге; он садится у кровати и наблюдает спящего брата и девушку. Ольга осторожным движением оправляет на себе юбку, из которой она несколько выросла. Отец вынимает из шкафа одеяло, покрывает им спящих и садится рядом с Сергеем у кровати.
— Пусть теперь спят в тепле, — говорит отец.
— Это кто: ты няньку для Юшки нанял? — спрашивает Сергей.
— Чума ее знает — кто она, — отвечает отец. — Няньки нету, не найду ее никак. Теперь все няньки в летчики учиться ушли. Уезжаешь в поездку — и сердце болит: Юшка-то ведь один остается.
— А ты бы в детский сад его определил, — посоветовал Сергей.
— У нас при депо его нету. А в чужих садах не берут, своих детей достаточно. Народу много рождается.
Сергей кладет руку на голову Юшки и гладит лоб спящего брата. Отец стелет другую, большую кровать, на которой он, видимо, спал когда-то с покойной женой.
4Ольга и Юшка спят по-прежнему и на прежнем месте. На большой кровати спит Сергей. На полу, около этой кровати, лежат постилка, подушка и одеяло, где должен спать сам Иноземцев, но он сейчас на кухне. На кухонной плите горят два примуса; на них варится и жарится пища. Иноземцев орудует на кухне по хозяйству: солит, перчит, пробует ложкой на вкус.
«Побольше, погуще, повкусней, посытней, — говорит он про себя. — Сережа приехал, его надо кормить хорошо».
Иноземцев вынимает часы из жилетного кармана, слушает их на ухо:
— Неужели четыреста десятый маршрутный еще не прибыл? Ему пора уже быть!
Он отворяет форточку и прислушивается. После краткой паузы слышится пение сирены далекого паровоза. Иноземцев спускает воздух из примусов, чтобы они не шумели и не мешали ему слушать паровоз, и вновь приближается к открытой форточке.
— Ага, вот он! — напряженно и тревожно говорит Иноземцев. — Давай, давай, Арчапов, натягивай, сейчас подъем на входе, не становись врастяжку!
Прислушивается; слышна очень тяжкая и все более редкая отсечка пара — понятно по звуку, что машина сокращает ход, несмотря на все свое напряжение.
— Топить не умеете! — огорченно говорит Иноземцев. — Теперь уж не вывезешь. Учил-учил их, чертей, а они меня осрамили…
Опять запел тот же паровоз — теперь долго и тревожно.
— Заплакал, стервец! — говорит Иноземцев.
Он тушит свои примусы, быстро надевает рабочий пиджак, фуражку и поспешно уходит, на ходу поправив одеяло на сыне и на Ольге с Юшкой.
— Отдыхайте пока, я скоро вернусь, — тихо говорит он спящим на прощанье и открывает дверь наружу.
5Ночь. Большой паровоз идет со скоростью пешехода — паровоз берет в упор на подъем тяжеловесный состав. Вдруг паровоз бьется в учащенной отсечке, как в истерике: колеса машины буксуют, и опять тяжкий, редкий ритм, почти звенящая от перенапряжения работа машины, еле заметная скорость, почти остановка.
Из окна кабины глядит машинист Арчапов. На котле, у песочного ящика, сидит кочегар Лиза; ящик открыт, Лиза шурует внутри его инструментом.
Арчапов говорит Лизе:
— Как там, деточка?
Лиза:
— Здесь и песку не осталось. Тут глина одна!
Арчапов обращается к своему помощнику Ивану Подметко:
— Ты что ж песок берешь — не смотришь: станем сейчас врастяжку — и будем стоять до утра без ужина!
— Это роса ночная на рельсах — склизко. А может, тормоза где прихватило, — равнодушно произносит Подметко. Он берет рукою поводок сирены и дает два длинных гудка.