Алмазный меч, деревянный меч. Том 2 - Ник Перумов

– И мой повелитель надеется, что у них начнется междуусобица?

– Ты прав, советник.

– А если нет? Мы обязаны предусмотреть и такое!

– Воспользуйся Искажающим Камнем, советник. Постарайся проникнуть в души и сознание Мечей. Загляни в них – и ты увидишь там ярко пылающую ненависть друг к другу. Я не сомневаюсь. А теперь оставь меня, я должен поразмыслить.

Фесс молча поклонился и вышел.

Агата шла в самой середине походного строя Дану. Она не замечала ни снега, ни холодного ветра – Иммельсторн согревал ее лучше любой одежды. Рядом с ней шел Седрик; охраняя вождя и Thaide, Видящую, вокруг них сомкнули кольцо два десятка воинов-Дану.

Сеамни Оэктаканн уже знала, что ее родители живы. Правда, по решению последнего военного совета их оставили на прежнем месте – с теми Дану, которые не могли покинуть Бросовых земель.

– Так сказала наша старая Видящая, – объяснял Агате Седрик. – Твоя мать очень рвалась пойти с нами, но мы покорны воле той, что обладает даром прорицания. Она рекла, что твое сердце должно быть свободно от привязанностей в этом походе. Ты должна знать, о Thaide, что те, кто дорог тебе, – в безопасности. Так судила мудрая. – Военный вождь Дану виновато развел руками. – Не гневайся на меня за это, Thaide, когда ты встретишься с мудрой, то сама поймешь ее правоту. Я лишь выполнял ее волю.

– Я не гневаюсь на тебя, доблестный Седрик. Воля мудрых непререкаема. Но скажи мне, куда бы ты, как вождь, направил острие нашего Меча? Нас мало, мы – последняя сила Дану. К мощи Immelsthorunn!a неплохо было б прибавить твой опыт вождения войск!

Седрик кашлянул, обвел взглядом немногочисленный отряд Дану.

– Thaide, мы собрали всех способных натянуть тетиву или поднять меч. В силе вновь обретенного Деревянного Меча вся наша надежда. Однако старинные предания гласят, что, когда вновь обретен будет Immelsthorunn, решающая битва разыграется у стен нашего древнего Maed'a, нашей древней Царь-Скалы, который эти проклятые хумансы переименовали в Мельин. Нам не следует задерживаться, истребляя этих бесчисленных дикарей в их грязных поселениях, Thaide. Нам надо торопиться в Maed.

Агата кивнула. Все правильно. Сам Immelsthorunn стремится туда. Сеамни чувствовала также и надвигающуюся с запада угрозу – оттуда, совокупив силы, надвигался враг. Девушка не сомневалась – это маги Семицветья наконец-то выступили против нее. Но Деревянный Меч не боялся. Он весь словно бы пел в предвкушении этой схватки.

Сеамни Оэктаканн тоже не боялась. Да и чего бояться ей, странствовавшей и внимавшей самому Хозяину Ливня! Чего бояться ей, если Деревянный Меч надежно хранит ее, как и прочих воинов небольшого отряда! Сперва она еще не знала, как следует обращаться с чудо-оружием, – несколько Дану погибли, штурмуя хумансову деревеньку. Ту самую, где остался цирк господина Онфима…

Агата невольно вздрогнула. Она гнала от себя эти воспоминания – о том, как братцы-акробаты валялись у нее в ногах, униженно целуя грязные, перемазанные дорожной глиной сапоги, выклянчивая жизнь; как выл, пытаясь вырваться из рук Дану, Троша – в то время как с него уже содрали портки и воин народа, улыбаясь, сделал первый надрез возле Трошиного мужского достоинства.

«Агатка! Агатушка! Ну пожалуйста! Ну не надо!.. Ну за что-о-о?!!»

«Умри, грязный хуманс. Пусть эти муки хоть в малой степени объяснят тебе, что претерпел от твоей поганой расы мой народ».

Нож воина-Дану врезается глубже, по паху Троши бежит струйка крови, парень дергается и кричит – надрывно, страшно, страшно… «У тебя нет мужества, хуманс», – на ломаном языке Империи произносит Седрик, с презрением плюя в лицо пытаемому.

«У тебя нет даже сил умереть с честью. Все, что ты можешь, – это выть и умолять о пощаде. Моего отца имперские легионеры изрезали на мелкие кусочки, однако он не проронил ни звука. И отверз уста лишь для того, чтобы проклясть их перед самой кончиной. Я презираю тебя, хуманс. Я смеюсь над тобой. Ты не заслужил моего снисхождения».

Агата тряхнула головой. Как некстати... и... почему она в самом деле произнесла тогда эти слова, почему обрекла беднягу Трошу на смерть? Что ей стоило отпустить его? Он ведь и впрямь ее любил. Краснел, опускал глаза и заикался, едва столкнувшись с ней взглядами. Ни разу не полез ей под юбку, чем грешил порой (особенно по пьяни) даже Кицум.

Девушка почувствовала, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Как это? Что такое? Она плачет – из-за хуманса? Сколько зла и горя претерпела она от них, сколько ночей мечтала о мести, а теперь, когда Тукк и Токк задрыгали ногами, подвешенные на высокой жерди, когда Еремея растянули и принялись медленно вырезать у него из спины ребра, когда слух истинной Дану Сеамни Оэктаканн, ныне еще и Thaide, Видящей, Носительницы Деревянного Меча, услаждался наконец-то предсмертными воплями хумансов и она весело смеялась вместе с остальными Дану, – почему теперь по щекам бегут злые слезы и она отчего-то вспоминает неказистые Трошины гостинцы, которые он пытался подсунуть ей, когда не видели другие?..

Нет, нет, нет! Она не станет об этом думать. Да к тому же и Седрик что-то говорит…

– Не думай, что мы сидели сложа руки, Thaide, покорно ожидая конца. Знай, что наша Мудрая смогла оживить многие тайны давно ушедших в лучший мир чародеев. Мы сплели сложное заклятие... и мы напали, Thaide, мы напали на самого Императора хумансов!

– Напали на Императора хумансов? – не сразу поверила услышанному Агата. – Но как?

Седрик гордо улыбнулся.

– Мы сплели заклятье, Сеамни. И набросили его на... какого-то жалкого, совершенно ничтожного хуманса в имперской столице. Он должен был повсюду искать встречи с Императором, поскольку мы знали, что Император часто совершает поездки по городу с небольшой охраной.

– И?.. – с замиранием сердца спросила Агата.

– Заклятие сработало как должно. Но… Император оказался хорошо защищен. Первую нашу атаку он отбил. Тогда мы привели в действие вторую ловушку, заготовленную нами на случай провала первой. Один из наших воинов проник в Империю, проник в сам Мельин! Наши чародеи выбились из сил, но маскировка так и не была открыта. Нам почти удалось затянуть Императора... почти. – Седрик досадливо поморщился. – Мудрая вскрыла его память. Она увидела там... как ни странно, она увидела там боль и вину. Совершенно невероятно, чтобы хуманс испытывал такие чувства. Он до сих пор, представь себе, Thaide, не забыл девочку нашего народа, которую убил по наущению магов Радуги. Он запомнил ее примету – шрам на шее... там, куда ударил его меч. Он помнит ее. Эта память стала той ниточкой, по которой мы пришли к нему... но сил у нашей Мудрой не хватило. Мы были очень близки к успеху... душа Императора уже готова была расстаться с телом, однако он вновь выстоял. Нам не удалось лишить его жизни, однако из-за этого Император поссорился с магами. Подробностей не знает даже наша Мудрая.