Час оборотня (сборник) - Александр Тесленко

— Толкай!

Мои проводники разом оттолкнули лодчонку, и она, переваливаясь уточкой, заскользила по водной глади, а я почувствовал в себе такую отрешенность и обреченность, что на миг сделалось нехорошо. Василий с Осипом стояли на берегу и глядели на меня так, будто я отплывал в дальние и долгие странствия.

Мы на лодочке катались

Золотисто-золотой…

— фальшиво пропел я, и голос мой прозвучал стереофонически неправдоподобно, словно бы вокруг лежали громадные полые емкости. Зацепив вместо блесны груз, я пустил катушку на холостой ход. Барабан мягко зашелестел, и леска, хорошо уложенная, легко разматывалась, убегая за корму. Я чуточку подтолкнулся веслом, и берестянка снова легко заскользила. Барабан по-прежнему шелестел, и леска неслышно ложилась на воду виток за витком. Уезжая из Москвы, я по случаю купил три буксочки отличнейшей японской лески. Самую толстую, рассчитанную на океанскую рыбу, я навел на катушку, которую и поставил сейчас на удилище. Что ни говори, но челюсть щуки, увиденная мною, располагала к серьезному лову. В буксочке, рассчитанной для крупной добычи, было сто метров; десять выпросил для каких-то особых нужд мой сын, три я вырезал для поводков и куканов, и, значит, на барабане сейчас было восемьдесят семь метров. Тяжелая гирька по-прежнему увлекала за собой леску, и я заметил, что с барабана соскальзывают последние метры. Выходило, что под тоненьким, бумажно-хрупким донышком моей утлой посудины лежала пучина черной, до ломоты в суставах (я попробовал рукою) холодной воды. Я научился определять и предугадывать земные толщи. Вот и сейчас мысленно погрузился в эти аспидно-мрачные воды, в царство вечной темноты и холода, и я на миг словно бы увидел крохотный культурный слой земли, поверх которого концентрическими замкнутыми линиями, но в то же время и в великом хаосе образовалась довольно мощная толща черного камня, который легко фильтровал через себя вешние и осенние воды, не позволяя образовываться тут по всем земным законам гиблому болоту, фильтровал, направлял влагу в громадную воронку озера. Под культурным слоем земли я представил громадный ледник, тысячелетия питающий реки, ручьи, родники, озера, и болота, и коническую воронку, стремительно уходящую сквозь него дальше, в глубину каменноугольных морей, к залежам доломитов и гипса, и наконец, к громадной, удерживающей на себе невообразимую тяжесть плите, к Великому феонсарматскому щиту, где эта громадная воронка обретала дно, которое тщетно ищу я, размотав всего лишь жалких восемьдесят семь метров лески.

— Ребята, тут какая глубина? — спросил я, ощущая, как холод неизведанности, разверзшийся подо мной, входит в сердце, делая непослушными губы и остужая затылок.

— Однако, нет дна. Насквозь дырка, — серьезно ответил Осип. А я вдруг заметил, что далеко уже отплыл от берега. Так далеко, что мой вопрос и не должен был бы услышать Осип, а я тем более его ответ. Напряглась, недвижимо застыла, словно бы в густой воде, леска. Зависла в почти стометровой толще гирька.

— Как дырка? — специально понизив голос, спросил я и услышал рядом, будто парень склонился к уху:

— Однако, дырка… Нарот говорит…

Как далеко унесло меня легкое движение весла? Никак не меньше полукилометра, но я слышу, отчетливо слышу голос Осипа. Подкидывает мне Егдо чудо за чудом. Хорошо, что раньше, в горах Памира, на озере Плавучих Айсбергов, я встречался с таким вот явлением, а в новинку-то, чего доброго, в себе усомнишься. Не знаю, изучено ли сейчас это явление.

И вдруг без всякой связи я представил, как то громадное существо, чья челюсть висит под черепом медведя, легко поднимается из глубин и один вялым и безразличным движением вспарывает берестяное донышко моей лодчонки. Только тоненькая-тоненькая пленочка некогда живой ткани отделяет меня от вечностей ледников, от глубинных тайн миллионов лет, от всего, что пришло ко мне с догадкой там, на берегу странного озера Егдо, значащего на языке маленького рода «щучье».

И я начинаю, может быть, слишком поспешное, слишком опрометчивое движение. Берестянку больше, чем нужно, раскачивают мои нелепо поспешные гребки, и она медленнее, чем надо, плывет к берегу.

— Не беги, однако, — говорит Василий, и я слышу его голос рядом, кажется, даже его дыхание касается моей щеки.

— Однако, не будешь ловить? — спрашивает с надеждой Осип.

Я скручиваю леску:

— С берега попробую.

— Шибко пробуй. — И оба как оттолкнули, так и ловят меня, удерживая берестянку на плаву. Я выбираюсь на твердь, поскольку уже уверен: черный камень под нашими ногами ничего не имеет общего с землей. Не земной он, черный камень.

Я бегу вокруг озера, желая обогнуть его, с дальней точки проверить необыкновенный звуковой эффект, когда расстояние перестает быть преградой для звука, надеюсь просчитать шагами окружность воронки и все-таки попробовать сделать несколько забросов блесны. Я спешу, отсчитывая шаги, слышу тихий говорок Василия и Осипа, дошел уже почти до половины окружности, а могу разобрать даже отдельные слова, во всяком случае, слышу ясно: «Егдо», часто повторяемое в разговоре моих проводников. Хлещу потихоньку озеро, выбрасывая далеко блесенку, и веду ее то поверху, то в глубине. И вдруг там, куда в очередной раз падает блесна, горбом вспухает водная гладь и громадный круг разбегается по неподвижной доселе воде. Какая-то рыба заинтересовалась приманкой, поднялась из глубин, наверное, выслеживает блесну. И я, охваченный азартом, начинаю и так и эдак подкидывать приманку, играть ею и чувствую — следит, следит за ней рыба.

Никогда не подозревал в себе столь сильной страсти, способной заслонить даже любимую работу.

А выявившая себя рыба, ее тяжелый, хищный, но осторожный ход за блесной, вроде бы даже чуточку уже и ударила, едва коснувшись пока только лесы, разом переключила меня на себя. Наверное, главное во мне начало охотник.

Быстро повторяю один за другим забросы. Стараюсь придать движению блесны большую естественность, игру, вызвать к ней влечение. Тень от дерева легла на воду, глубоко ушла от берега. Недвижимо лежит тень.

Тень? Какая тень? Почему от дерева? Но на берегу нет деревьев, нет их вокруг, по крайней мере, в радиусе четырех километров. Откуда тень?

И солнца нет. Пора бы ему уже и подняться над дальними сопочками.

Сумрачно. Только над водою тяжелыми парами поднялся туман, зачадило озеро. Не видно противоположного берега, не видно ребят, и голосов их не слышно. Съел туман, съели испарения людские голоса, определили расстояние. Но почему же тень на воде? Откуда? Я сматываю леску, все еще бессознательно стараясь найти предмет, отбрасывающий тень на воду, и разглядеть ее. И вдруг осознаю — тень разглядывает меня. И не тень это… Нет! Щука?.. Таймень? Рыба? Что это?..