Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке (СИ) - Фоменко Михаил

— Из Москвы? Из Ленинграда? — затараторил незнакомец. — Будем знакомы. Я кинооператор Телятников. Каким образом вы здесь? Не правда ли, приятно встретиться в этой опере, где не нужно беспокоиться о калошах? Хо-хо-хо! Мы не опоздаем на трамвай?

В одну минуту человек, назвавшийся Телятниковым, сумел сообщить о себе самые подробные сведения. Командированный в Улан-Батор, он приехал снимать годовой национальный военно-спортивный праздник «надам». Но, черт побери, в Ленинграде не удосужились предупредить его, что надам происходит в августе, а сейчас начало июня. Изволь искать занятий. Не возвращаться же обратно! Шутка ли: около двух месяцев безделья! Подумать только, сколько событий за это время случится в Ленинграде и Москве! В ожидании надама кинооператор решил ознакомиться со страной, и вот на своем «додже» он разъезжает по окрестным кочевьям.

— Куда вы едете? Если что-нибудь интересное, я готов хоть сейчас присоединиться.

— Небольшая геологическая разведка в степи, — уклончиво ответил Висковский. — Для вас она не может быть интересной.

— Послушайте, — воскликнул Телятников, точно они были знакомы со школьной скамьи, — я, кажется, поеду с вами! Честное слово, мне надоело колесить одному. Клянусь, это получится смешно.

— Нет, к сожалению, невозможно, — сдержанно сказал Висковский: — я не один, со мной старый ученый. Как у него, так и у меня серьезные задания.

— Не один? — обрадовался Телятников. — Еще смешней! Кончено, я еду, еду с вами!

— Нет, — теряя выдержку, сердито отрезал геолог. — Не может быть и речи о том, чтобы ехать с нами. Тяжелый и долгий путь, пески, безлюдная местность…

— Да бросьте увиливать! — возмутился Телятников. — Прислушайтесь к своим словам. То вы говорите, что небольшая разведка, а теперь чуть ли не каракумская экспедиция. Скажите прямо, что не хотите брать меня в попутчики.

— Не хочу, — вырвалось у Висковского, — и удивляюсь вашей неуместной настойчивости. Мы не хотим брать лишних и никого не возьмем с собой.

— Но меня? — простосердечно обиделся Телятников. — Что вы имеете против меня? Вы, если не ошибаюсь, должны быть комсомольцем. Даже вы наверное комсомолец, и я тоже… Что же, вы думаете, я лягу обузой на ваши плечи? У меня свой «доджик», я набью его бензином, и покатим. А?

Не зная, что еще возразить, чтобы как-нибудь избавиться от кинооператора, возмущенный Висковский отодвинулся от него, стараясь дать понять, что дальнейший разговор бесцелен. Но Телятников не переставал говорить, упрашивать, требовать, и неизвестно, чем бы кончилась встреча двух ленинградцев, как вдруг возбужденный кинооператор, к удивлению геолога, замолчал. Больше того: Телятников как бы забыл про Висковского. Какая-то настойчивая мысль захватила его, и, немного подумав, он быстро направился к выходу. Облегченно вздохнув, оставленный в покое геолог снова принялся смотреть на сцену, в ту же минуту забыв о назойливом соотечественнике.

Невдалеке от балагана, загруженная брезентами, стояла машина Телятникова. Маленький американский «додж», или, как называл его кинооператор, «доджик», был еле различим в темноте ночи, и, шагая под звуки барабана и флейт, Телятников, отыскав знакомый силуэт, помчался бегом к автомобилю.

Рванув дверцу, он решительно позвал:

— Русалка! Милейшая Русалка, откройте ваши прелестные глаза.

Никто не отозвался на его призыв, да и трудно было предположить присутствие живого существа в ворохах жесткого брезента. Нетерпеливым движением Телятников дал несколько сильных гудков. Однако, как и прежде, ему не ответили. Тогда кинооператор начал тормошить поклажу. И вот брезент зашевелился, с кожаного сиденья поднялась фигура молодой девушки. Не давая ей прийти в себя после крепкого сна, Телятников с места в карьер объявил:

— Немедленно приведите себя в порядок! Три минуты на туалет — и мы отправляемся с вами с визитом.

Девушка, которую Телятников называл Русалкой, по-видимому, привыкла к странностям оператора, тем не менее она ошеломленно смотрела на него, очевидно ожидая более подробных объяснений.

И Телятников, словно боясь упустить время, оглушил ее потоком еще более непонятных фраз:

— Я уверен, тебе он не откажет!.. Уважаемая Русалка, прошу вас следовать за мной… Каменная личность! Но я уверен, что это отличный, свой парень.

Подхватив девушку на руки, Телятников, не переставая говорить, поставил ее перед фарами и включил свет. И, в то время как она смущенно оправляла платье и приводила в порядок волосы, оператор оглядел ее с ног до головы и, довольный ее видом, убежденно произнес:

— Отлично! У тебя, как говорят летчики, видимость прекрасная. Он тебе не посмеет отказать!..

Потушив фары, Телятников потащил девушку к китайскому театру.

В короткий промежуток времени, пока они дойдут до балагана, мы успеем рассказать, кем была Русалка, и читателю станут ясными удивительные отношения, существовавшие между этой парой. Но сначала назовем настоящее имя девушки: ее звали Граней, она носила фамилию Телятниковой. Восемнадцатилетняя Граня Телятникова была сестрой кинооператора. И прежде всего нам необходимо описать исключительную любовь, какая с детских лет существовала между братом и сестрой.

В годы гражданской войны на Киевщине брат и сестра Телятниковы остались круглыми сиротами. Андрей Телятников был старше Грани на семь лет, и когда их определили в детский дом и перевезли в Ленинград, десятилетний малыш превратился в нежнейшую, заботливую мать. Он ни на шаг не отходил от сестренки, зорко следил за тем, чтобы ее не обижали, а впоследствии, когда он подрос и поступил в техникум, ежедневно навещал ее, незаметно уносил с собой ее платья и чулки, чинил ее одежду, никому не доверяя ухода за Граней.

В семнадцать лет Андрей Телятников был уже самостоятельным человеком, получил отдельную комнату и взял сестренку к себе. Товарищи поражались белокурому здоровяку, который, будучи общительным, веселым парнем, ни с кем не водил дружбы и был занят только своей сестрой. Утром он приготовлял ей завтрак, поил чаем, отводил в школу и, срываясь с работы, бежал, чтобы встретить ее и проводить домой. С течением времени, когда Граня стала взрослой девушкой и, поступив в институт физической культуры, уже могла вести самостоятельную жизнь, Андрей Телятников, с трудом отпустив ее в общежитие, все свободное время проводил в институте и как хозяин распоряжался в ее комнате.

Граня, высокая, красивая и развитая девушка, сердечно любила своего брата. Она также не могла представить и дня разлуки с ним. Но посторонних искренне изумляло поведение Андрея. Находясь с сестрой, Телятников неизменно выражал суровость, разговаривал с Граней мрачно и грозно, называя ее «мисс», «герцогиня» или «леди». В последнее время, когда она завоевала четыре ленинградских рекорда по плаванию, он стал снисходительно называть ее Русалкой.

Тяжелое время Телятников переживал, когда бывал в командировках. Где бы он ни находился — в Средней Азии, на Дальнем Востоке, в океане, во льдах Арктики, — он ежедневно писал Гране. Возвращался из путешествий он неожиданно, заставая сестру врасплох. И каждый раз повторялась одна и та же сцена. Вернувшись из поездки, он посреди дня появлялся в комнате Грани и с мрачной подозрительностью перерывал все ее вещи.

Как-то в один из таких налетов перепуганная подруга, взобравшись на кровать и не смея выйти из комнаты, чтобы позвать Граню, с ужасом наблюдала, как обычно благодушный Телятников со сверкающими глазами переворачивал корзинки сестры, разрывал вещи в шкафу и даже ползал под койкой,

— Что вы ищете? — в страхе спросила она. — Граня в саду. Я ее могу…

— Ни с места! — рявкнул Телятников, — Я ищу письма гусаров. Я уверен, что за Русалкой шатаются разные драгуны и уланы. Клянусь жизнью, я им переломаю руки и ноги!

Таким образом, у самой красивой девушки Инфизкульта, замечательной пловчихи Грани, не было так называемых «ухажеров» и «кавалеров». Никто не хотел рисковать, не решался пригласить ее в парк или кино. Если кто-либо, не зная о существовании Андрея и о его нраве, пробовал пройтись с Граней в саду или по набережной Невы, тогда, как из-под земли, вырастала угрожающая фигура Телятникова. Не здороваясь, не говоря слова, он шагал рядом, затем, взглянув на часы, точно не замечая постороннего, брал Граню за руку и мрачно командовал: