Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

Ни Енох, ни Ами не видят Эндрю. Рэнди начинает постигать, что имел в виду Дуг, говоря о способности убивать. Это в первую очередь состояние духа, а не вопрос физических средств. Маньяк с метром бельевой веревки стократ опаснее болельщицы с базукой. Рэнди вдруг начинает чувствовать, что достиг нужного состояния. Только средств у него нет.

Вот так всегда. У гадов никогда нет недостатка в средствах.

Энди смотрит ему в глаза и улыбается — в точности как старый знакомый, с которым случайно встретился в аэропорту. Приближаясь, он поудобнее перехватывает нож. Именно это неуловимое движение выводит Рэнди из транса. Одним рывком плеча он сбрасывает Ами в воду. Эндрю Лоуб делает еще шаг вперед, переставляет посох, — и вдруг шест ракетой взлетает ввысь, оставив на миг дымящийся кратер в воде. Теперь Энди стоит, словно аист, чудом удерживая равновесие. Он сгибает уцелевшую ногу в колене и прыгает к Рэнди, затем еще раз. Потом он падает навзничь, а Рэнди глохнет — хотя, может быть, все происходит в обратном порядке. Енох Роот превратился в облако дыма со столбом шипящего огня в центре, а там, где стоял Эндрю, на воде расплывается красное пятно, из ручья торчит лишь рука с неестественно белой манжетой; запонка в формы пчелки. Тощие пальцы по-прежнему сжимают огромный нож.

Рэнди разворачивается и смотрит на Ами. Она приподнялась, опираясь на левую руку; в правой — маленький практичный револьвер, нацеленный туда, где только что был Эндрю Лоуб.

Краем глаза Рэнди замечает какое-то движение и быстро поворачивает голову. С того места, где стоит Роот, над водой поднимается, светясь на солнце, прозрачное облако дыма. У Еноха большущий старый кольт сорок пятого калибра; он бормочет непонятные слова на каком-то мертвом языке.

Пальцы Эндрю разжимаются, нож падает, рука обмякает, но не исчезает под водой. На большой палец приземляется какое-то насекомое и начинает его есть.

ЧЕРНЫЙ КАБИНЕТ

— Я худо-бедно умею хранить секреты, — говорит Уотерхауз.

— Мне это прекрасно известно, — отвечает полковник Эрл Комсток. — Замечательное качество. Именно поэтому вы нам понадобитесь. После войны.

Над зданием пролетает группа бомбардировщиков; гул сотрясает расшатанное войной здание до самого основания. Они пользуются паузой в разговоре, чтобы поднять массивные фаянсовые чашки с массивных фаянсовых блюдец и отхлебнуть немного слабого, зеленоватого армейского кофе.

— Не обманывайтесь, — орет Комсток, стараясь перекричать шум и бросая взгляд на бомбардировщики, которые величественно разворачиваются к северу, чтобы вытрясти душу из упрямого Тигра Малайи. — Знающие люди говорят, что нипы на последнем издыхании. Пора подумать, чем вы займетесь после войны.

— Я же сказал, сэр, женюсь и…

— Да, и будете преподавать математику в захудалой школе на западе. — Комсток глотает кофе и кривит лицо. Гримаса явно коррелирует с глотком, как отдача с нажатием на курок. — Звучит очаровательно, Уотерхауз, нет, правда. Эх, столько фантазий кажутся прекрасными, пока сидишь тут, на задворках того, что когда-то было Манилой, вдыхаешь запах бензина и гоняешь москитов. Я слышал, наверное, от сотни парней — большей частью рядовых — целые рапсодии о подстригании газонов. Сейчас они мечтают только об этом, но когда вернутся домой, как вы думаете, они все кинутся к газонокосилкам?

— Нет.

— Правильно. Стричь газоны хочется, лишь пока сидишь тут, в норе, и гоняешь вшей.

Один из полезных навыков, который приобретаешь в армии, — умение приспосабливаться к тому, что шумные люди грубят тебе громкими голосами. Уотерхауз не обращает внимания.

— Возможно, мне и не понравится.

Комсток становится тише на несколько децибел, придвигается ближе и с отеческим выражением говорит:

— Не только вам. Думаю, ваша супруга тоже не будет в восторге.

— О, она не против сельской местности. Ее не прельщают большие города.

— Вам не обязательно жить в городе. С таким жалованьем, о котором идет речь, Уотерхауз… — тут Комсток делает театральную паузу, сглатывает, гримасничает и снижает голос еще на порядок, — вы сможете купить симпатичный «фордик» или «шевроле». — Он снова замолкает, чтобы собеседник проникся идеей. — С восьмицилиндровым двигателем — огонь! силища! Будете жить в десяти-двадцати милях и каждое утро ездить со скоростью миля в минуту!

— Десять-двадцать миль откуда? Я что-то не понял, где буду работать — в Нью-Йорке, на «Электрикал Тилл», или в Форт-Мид, в новом… э-э…

— Мы планируем назвать его Агентством Национальной Безопасности, — отвечает Комсток. — Разумеется, название — тоже секрет.

— Понимаю.

— Что-то похожее уже было между войнами. Называлось «Черный Кабинет». Звучало красиво, хотя малость старомодно.

— Его распустили.

— Да. Госсекретарь Стимсон разделался с ним, заявив: «Джентльмены не читают чужих писем». — Комсток громко и долго смеется. — Ах, как изменился мир, правда, Уотерхауз? Если бы мы не читали переписку Гитлера и Тодзио, то где были бы сейчас?

— В большой заднице, — соглашается Уотерхауз.

— Вы видели Блетчли-парк. Видели Центральное бюро в Брисбене. Целые заводы! Чтение писем в промышленном масштабе! — Глаза Комстока блестят, он словно глядит сквозь стены, как Супермен с рентгеновским зрением. — За этим будущее, Лоуренс. Такой войны, как сейчас, больше не будет. С Гитлером покончено. Третий Рейх ушел в историю. Япония скоро падет. Но все это — только пролог для борьбы с коммунизмом. Черт, нам нужен огромный Блетчли-парк для этой работы! Он займет целый штат, например, Юту. Разумеется, если работать по старинке, усадив девочек за дешифровальные машины.

Тут наконец до Уотерхауза доходит.

— Цифровой вычислитель, — говорит он.

— Цифровой вычислитель, — эхом отзывается Комсток. Он отхлебывает из чашки и корчит гримасу. — Несколько комнат с цифровыми вычислителями заменят гектары девочек за дешифровальными машинами. — На губах Комстока играет озорная заговорщическая ухмылка. Он подается вперед. Капля пота с подбородка падает в кофе Уотерхауза. — А еще они заменят горы оборудования, что производит «Электрикал Тилл». Так что, как видите, здесь совпадение интересов. — Комсток ставит чашку на стол. Может, он наконец убедился, что под слоем плохого кофе не скрывается слой хорошего, а может, кофе — сущий пустяк по сравнению с той тайной, что он сейчас раскроет. — Я в постоянном контакте с моим руководством в «Электрикал Тилл». Интерес к цифровому вычислителю огромен. Огромен. Уже запущены шестеренки предстоящего проекта — и, Уотерхауз, я сообщаю вам об этом только потому, что, как мы установили, вы умеете хранить секреты…

— Понимаю, сэр.

— Проект такой: «Электрикал Тилл», крупнейший в мире производитель вычислительных машин, совместно с правительством Соединенных Штатов сооружает в Форт-Мид, Мэриленд, машинную комнату титанических размеров под эгидой нового Черного Кабинета — Агентства Национальной Безопасности. Блетчли-парк грядущей войны — войны с коммунистической угрозой изнутри и извне.

— И вы хотите меня как-то к этому подключить?

Комсток моргает и отодвигается. Его лицо внезапно становится холодным и отчужденным.

— Если уж начистоту, Уотерхауз, дело пойдет — с вами или без вас.

Уотерхауз фыркает:

— Понятно.

— Я хочу лишь помочь вам. Я уважаю ваш талант, у меня к вам… отеческие чувства, что ли, после нашей совместной работы. Надеюсь, вас не обижает, что я так говорю.

— Ничуть.

— Ну-ну! А, кстати… — Комсток встает и начинает ходить вокруг своего ужасающе чистого стола, потом вырывает лист бумаги из блокнота для записей. — Как дела с «Аретузой»?

— Архивируем перехваты по мере поступления. Взломать пока не удалось.

— У меня есть интересные новости.

— Вот как?

— Да. Кое-что, чего вы не знаете. — Комсток внимательно смотрит на лист. — После захвата Берлина мы собрали в кучу всех гитлеровских криптографов и тридцать пять из них направили в Лондон. Наши люди допрашивают их. Помогают нам восполнить многие пробелы. Что вы знаете о Рудольфе фон Хакльгебере?

У Уотерхауза пересохло во рту. Он сглатывает и застывает с каменным лицом.

— Знаком с ним по Принстону. Доктор Тьюринг и я считаем, что в перехватах «Лазури/Рыбы-еж» узнали его почерк.

— Вы не ошиблись, — говорит Комсток, шурша бумагой. — Но известно ли вам, что он, вероятно, коммунист?

— Ничего не знаю о его политических наклонностях.

— Ну, начнем с того, что он гомик, а Гитлер ненавидит гомиков. Может, это и толкнуло его в объятия красных. Кроме того, он работал под началом у русских в Гауптгруппе «В». Предположительно, они были царскими приверженцами и настроены прогитлеровски, но кто их знает. В общем, в середине войны, где-то в конце сорок третьего, он определенно сбежал в Швецию. Забавно, верно?

— Что тут забавного?