Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

Вновь стало тихо. Кангалимм гладила ладонью успокоенное лицо Ивана.

– Прости, великий господин, но ты жил как индус и уйдешь как индус, – тихо сказала она.

Там, где кончалась свалка и начинался Ганг, медленно, как улитка, старуха тащила к воде свою мертвую ношу…

По мутной воде Ганга плыл в какую-то свою новую жизнь Иван Васильевич Новиков. Он лежал на воде то лицом вниз, то переворачивался на спину, то вдруг начинал крутиться – это черные жирные черепахи подталкивали его к новой жизни…

Не чаще одного раза в год в первой половине мая в Гималаи приходит с востока мощный поток теплого воздуха, ненадолго освобождая от снега самый крутой путь к вершине Нанда-Деви, по которому никогда не ходят альпинисты. И утром в лучах красного восходящего солнца можно увидеть героев Великого похода… Под толстым слоем прозрачного льда, увеличенные гигантской природной линзой, они – великие и счастливые: мужественный Артем Шведов, восторженный китаец Сунь с выброшенной вперед рукой и те, чьи имена остались для нас неизвестны. Они застыли в движении, стремясь к желанной сияющей вершине. И все они радостно улыбаются. Впрочем, возможно, это обычная улыбка слепцов, так как веки у всех – смежены.

Подходит к концу наш рассказ о великом походе за освобождение Индии и его героях. Но, прежде чем поставить точку, мы должны сказать следующее. Настоящее государство то, которое умеет хранить свои тайны. Мы жили в настоящем государстве. Тайна Великого похода, возможно, и не была бы такой тайной, если бы она не тянула за собой тайну Ленина-Шишкина. Очевидно, что, если бы эта тайна перестала быть тайной, существование нашего государства автоматически становилось бы невозможным. Знание этой великой тайны передавалось первыми людьми нашего государства вместе с ключами от ядерной кнопки. Правда, в конце жизни Иосифа Виссарионовича Сталина ее узнал Лаврентий Павлович Берия, и Никита Сергеевич Хрущев просто был обязан убрать второго. Леонид Ильич Брежнев хранил тайну бережно и свято, равно как, хотя и недолго, ее оберегал Юрий Владимирович Андропов. Константин Устинович Черненко не успел ее узнать, точнее успел, но ничего не понял.

Последним хранителем нашей великой тайны был и остается Михаил Сергеевич Горбачев. Когда на своей знаменитой пресс-конференции президент бросил в зал: «Вы никогда не узнаете всей правды», он имел в виду тайну Великого похода.

Что касается внешнеполитического аспекта тайны, то ее знают и продолжают знать в двух странах: в Индии и Англии. Не случайно первый зарубежный визит Хрущева был именно в Индию. Знание тайны было тем ключом, которым индийцы открывали сердца советских лидеров. Индия передавала нам по частям документы, связанные с Великим походом, получая взамен многомиллиардные кредиты, металлургические комбинаты, новейшее вооружение. Впрочем, Индия знала только часть правды, но вполне объяснимый страх того, что, зная часть, они узнают всё, заставил нас строить с Индией «особые отношения».

Всю правду знала Англия. На Ялтинской конференции Сталин потребовал у Черчилля отдать нам все имеющие отношение к тайне документы. Черчилль отказал. Тогда Сталин пообещал немедленно начать третью мировую войну, если хоть один документ о Великом походе увидит свет. Кстати, подлинная причина так называемого Карибского кризиса состоит в том, что англичане, решив проверить, так ли это, подкинули нам дезинформацию о том, что американцы якобы завладели этими документами. Тогда англичане убедились, что мы не шутим…

Михаил Сергеевич Горбачев решил во что бы то ни стало спасти тайну, но при этом отвести от мира дамоклов меч ядерной войны. Он купил у Тэтчер все документы о Великом походе, какими располагала Англия, заплатив за них перестройкой.

Эпилог

Россия. Белые Столбы.

В тот же день…

24 января 1995 года

Пациенты первого хронического отделения сидели в уютном холле в креслах и на стульях и досматривали программу «Вести». Они совсем не были похожи на психов, но и на нормальных, так сказать, сегодняшних людей с улицы они тоже мало походили. Были они спокойнее, добрее, чище. И среди них – Шурка Муромцев. Точнее – Александр Викторович Муромцев, сухонький старичок с редкими седыми волосенками и бледной пергаментной кожей лица от постоянного пребывания в закрытом помещении. Но глаза его под толстыми стеклами очков прежние – искренние и пытливые.

«Вести» подходили к концу. Сдержанно-страстный телерепортер говорил о годовщине смерти Ленина. На экране появились фотографии вождя. Муромцев напрягся, подался вперед, вперился в экран.

– Последние фотографии Ленина… – звучал за кадром голос журналиста. – Как известно, они хранились в партийном архиве за семью печатями. Вглядываясь в безумные глаза этого полуребенка-полустарца, сегодня в день его смерти мы спрашиваем: кто ты? почему ты? зачем ты?

– Это Шишкин! – воскликнул вдруг Муромцев.

Соседи слева и справа обратили к нему удивленные и вопрошающие взоры.

– Это же Шишкин! – объяснил им Муромцев. – Он в Мавзолее лежит.

– Шишкин, – согласились одни.

– Шишкин! – воскликнули другие.

– Шишкин! Шишкин! Шишкин! – закричали, застонали, завизжали все.

Испуганная молоденькая медсестра вбежала в холл. Здесь уже кто бился головой о стену, кто бил о стену чужой головой, кто-то кинулся к телеэкрану и плевал в лицо телеведущей, кто-то снимал перед медсестрой штаны.

Один Муромцев не участвовал в этом коллективном безобразии.

– Господи, как вы мне все надоели, – тихо и устало прошептал он.

– Павел Петрович! – закричала медсестра в панике.

В полуночной ординаторской умиротворяюще тикали большие настенные часы. Павел Петрович, дежурный врач, отхлебывая чай из стакана в подстаканнике, делал короткие записи в историях болезней и краем глаза поглядывал в телевизор, где шли ночные новости Би-би-си с переводом. Павел Петрович взял из стопки толстую историю болезни, на которой было написано крупно «Муромцев Александр Викторович», раскрыл ее на чистой странице, вздохнул, потер лоб, подумал, снял телефонную трубку и не торопясь набрал номер.

– Верунчик, – заговорил он голосом, каким мужья разговаривают с женами, когда делать нечего и не с кем, а поговорить хочется, – ребят уложила?.. Телевизор смотришь?.. Я тоже. Устал что-то сегодня. Да тут у нас один сегодня такое устроил… Муромцев, помнишь, я тебе о нем рассказывал? Случай редкий, но от этого не легче… Да нет, все живы. Погоди, тут интересно…

Внимание Павла Петровича переключилось на экран. Английский журналист говорил быстро, и наш переводчик с трудом поспевал за ним:

– Наша вдоль и поперек исхоженная маленькая планета все еще умудряется преподносить нам сюрпризы. Американская этнографическая экспедиция под руководством профессора Джима Смита обнаружила в Индии, в Южных Гималаях, мифическое племя хетти, живущее в каменном веке.

На экране появился профессор Джим Смит, белобрысый очкарик, похожий на Муромцева в молодости.

– В их жизни практически все для нас представляет загадку. Например, фольклор. Вот один из их ритуальных танцев…

Профессора сменили дикари. В большой пещере, в свете костров, на фоне стены, расписанной сценами охоты, положив друг другу руки на плечи, они танцевали и гортанно пели песню, очень похожую на «Хава нагилу»…

– Смотришь, Верунчик? – спросил Павел Петрович. – Чего только не бывает… Ну ладно, спи…

Павел Петрович устало вздохнул и положил трубку.

Три степени защиты предохраняли Шурку Муромцева от опасностей и неправды этого мира, не считая крепких больничных стен, решеток на окнах и особого юридического статуса.

Первая степень – высокая железная кровать с толстыми ремнями из мягкой кожи, полностью исключающими внезапное падение и соответственно ушибы.

Вторая степень – длинная, до пят, полотняная рубаха с длинными же боярскими рукавами, связанными впереди крепчайшим узлом; в этой одежде Шурка напоминал ребенка-грудничка, первенца молодой заботливой мамаши, которая глаз с дитяти не спускает и пеленает крепко-крепко, чтобы были у маленького, когда вырастет, прямые ножки и стройный стан.

И третья степень защиты, наконец, это лекарственные препараты, следы от их применения остались на рукаве рубахи – маленькие пятнышки засохшей крови с крохотными дырочками посреди.

Шурка спал. Его дыхание было ровным и глубоким, а на лице блуждала едва заметная безмятежная улыбка. Шурка был счастлив.

1994

Мусульманин. Повесть

Его ждали, очень ждали, потому что знали, что он скоро придет, только не знали – когда? И еще не знали, не понимали – как? Как он придет? Сам или привезут? Под фанфары или как? Про все это думали, но не говорили. Потому что все равно не верилось. Потому что прошло семь лет, как он пропал в Афганистане без вести, и все в деревне давно похоронили его в своей памяти, а он взял вдруг и ожил и теперь возвращался. И еще потому, что он стал там мусульманином. Это по телевизору сказали в программе «Время», когда показали его – в высокой афганской шапке и длинной, до колен, рубахе, и от этого всем было чудно и немного боязно. Но про это тоже не говорили. Говорили про то, как он узнает о смерти своего отца, который ни с того ни с сего повесился три года назад, и как уживется со своим братом Федькой, который, как назло, был сейчас не в тюрьме, а дома. А про мать их, тетку Соню, не говорили: мать она и есть мать, высказывались только опасения – как бы не померла тетка Соня от всего этого.