Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков - Андрей Болотов

Мы заняли было сперва лагерь под свой полк версты за три не доходя Риги и надеялись, что мы простоим тут, по крайней мере, несколько дней, но надежда нас обманула. Мы не успели расположиться, как принуждены были в тот же еще день опять выходить из своего лагеря, и нам велено было, не знаю для чего, подвинуться ближе к городу и стать лагерем подле самого форштата.[128]

Тут прислано было тотчас к нам повеление, чтоб мы все ненужные вещи оставляли и колико можно повозки наши облегчали; в противном случае, если усмотрено будет что-либо лишнее, то отнимется и сожжется. Толь строгое и на первой встрече данное повеление наделало между офицерами во всей армии великую тревогу: у всех у нас много было излишних или, по крайней мере, таких вещей, без которых нам можно было обойтиться и кои повозки наши отягощали. Мы, привыкнув уже к обыкновенным в мирное время прохладным походам, думали, что и тогда дозволено нам будет возить с собою всякую всячину, и потому об оставлении оных на квартирах или в других надежных местах нимало прежде не помышляли; следовательно, тогда не знали, что с ними делать и куда с ними деваться. К вящему несчастию, турили нас тем и понуждали чрезвычайным образом. При таких обстоятельствах горе на нас на всех было превеликое: мы, сошедшись, жаловались друг другу и требовали совета, но все наши жалобы были по-пустому; всякому самому добрый совет был тогда нужен, но подать его было некому, а вообще все только роптали на наших начальников и главных командиров и бранили их за то, что не остерегли они нас в том заблаговременно, а сказали тогда, когда нам с своими излишними вещьми деваться было некуда и когда разве только их бросать принуждено было. Все почитали сие уже первым беспорядком и говорили, что ежели и впредь такие будут порядки, то толк невелик будет. Однако все таковые наши роптания не помогли нам ни на волос, а требовалось скорого только исполнения того, что приказано.

При таких замешательствах рад я уже и тому был, что нашелся один добрый человек, который хотел отослать мои вещи вместе со своими на одну знакомую ему мызу, где, говорил он, они пропасть не могут. Это был поручик г. Вульф, нашего полку и мне хороший приятель. Я с радостью согласился на его предложение, и как мы не знали, долго ли наш поход продолжится и все еще ласкались надеждою, что к зиме опять воротимся, то без дальнего размышления связал я изрядную кипу всякой всячины и отдал ему. Одним словом, одних моих вещей набралось с целый почти воз, однако они все благополучно пропали. Но мне ничего так не жаль, как некоторых книг: их одних наклал я целый ящик и коих было более трех десятков, ибо я оставил при себе одни только самонужнейшие; кроме сего, было и других вещей более, нежели рублей на тридцать. Кому они все достались и кто ими завладел, того не знаю я и поныне, ибо в походе потерял я и записку о той мызе, а приятель мой г. Вульф переведен был вскоре в другой полк, и я его с того времени не видал и не знаю, жив ли он или нет. Сие случилось со мною, а какое великое множество распропало тогда разных вещей у других, того исчислить не можно: многие принуждены были действительно их кидать, ибо не знали, куда с ними деваться.

Теперь следовало бы мне вам, любезный приятель, рассказывать далее, долго ли мы в сем месте стояли и что последовало далее, но как письмо мое уже велико, а с сего пункта времени начинается описание собственного уже всею армиею похода и нашей войны, то отложил я сие до письма последующего, а между тем, уверив вас о непременной моей дружбе, остаюсь и прочая.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Часть четвертая

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ МОЕЙ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ

И ПРУССКИЕ ПОХОДЫ

НАЧАЛО ПОХОДА

ПИСЬМО 37-е

Любезный приятель! Предпринимая теперь описывать нашу прусскую войну или ту часть оной, которую мне самому видеть случилось, не за излишнее почитаю предпослать наперед краткое историческое о том объяснение, что собственно подало повод к тому, что мы вплелись в сию славную в Европе и так называемую Седмилетнюю[129] войну, которая была столь пагубна человеческому роду и на которой погибло со всех сторон толь великое множество народа.

Пролитию толь многой крови человеческой был наиболее и едва ли не первою и наиглавнейшею причиною умерший за несколько лет до сего король прусский Фридрих II, дядя ныне владеющего короля прусского. Будучи рожден с отменными качествами и дарованиями, воспитан в строгости у отца, его не любившего, и совращен в молодости еще своей учителями и друзьями не весьма хороших характеров с пути истинных добродетелей и препроводив все молодые свои лета почти в неволе, не успел он лишиться отца своего и в 1740 году вступить по нем на престол прусский, как, нашед у себя прекрасное и многочисленное войско, великое множество наличных денег и все государство свое в цветущем и весьма хорошем состоянии, восхотел воспользоваться сделавшимся тогда по причине смерти императора Карла VI по всей Европе замешательствами и отнять наглым почти и несправедливейшим образом от цесарской державы смежную к себе и весьма знаменитую провинцию Шлезию.[130] Он напал наискоропостижнейшим образом тогда на сию провинцию и, будучи весьма расторопным, хитрым, к войне отменно способным и в оной счастливым государем, утеснил оставшуюся после помянутого императора дочь Марию-Терезию с своей стороны так, что сия утесненная и гонимая тогда почти целою Европою государыня, для спасения своего и удержания при себе достальных наследственных земель после отца своего и самой императорской короны, принуждена была поневоле уступить ему помянутую провинцию.

Но как лишение оной для цесарского двора слишком было чувствительно и помянутая государыня не могла никак забыть обиды, чрез то ей причиненной, то не успела тогдашняя война окончиться и сия славная и счастливо все напасти преодолевшая государыня утвердиться на цесарском престоле, как начала она помышлять о возвращении себе помянутой провинции и делать к тому издалека сокровеннейшие приуготовления. При помощи министров своих нашла она средство преклонить на свою сторону многих и сильных европейских государей и приобресть в них себе сильных союзников. Самые те, которые до того с нею воевали и ей не доброхотствовали, сделались ей друзьями и помощниками. Заключены были тайные союзы с саксонским курфюрстом, бывшим тогда вкупе и королем польским, также с королем французским и с самою Швецией; а употреблены были все удобовозможные способы к заключению такового же союза с Россиею и к преклонению и ее к тому, чтоб и она вплелась в сие замышляемое и до нее нимало не касающееся дело. Происки и хитрости тогдашнего саксонского министра Бриля, который наиболее всем сим делом тогда проворил, и имели в том успех вожделенный. Владеющей тогда Россиею императрице Елизавете Петровне, которая, как носилась тогда молва, имела и без того уже некоторую личную на короля прусского досаду и ненавидела оного, внушено было столько худого о короле сем и насказано столько опасностей, предстоящих якобы России от сего прославившегося и столь усилившегося государя, что и неудивительно, что происками цесарских, французских и саксонских министров доведена была наконец и она до того, что решилась заключить таковой же союз и помогать цесареве в замышляемом ею деле всеми силами своего государства. И как все сие производимо было втайне и весьма сокровенным образом, то может бы дело сие и возымело успех вожделенный и король прусский не только б лишился опять Шлезии, но и усмирен был по желанию всех вообще союзников, если б не воспрепятствовало всему тому одно бездельное обстоятельство и не сделало во всем великой перемены и помешательства.