Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние - Юлиан Семенов

Костенко. — После смерти мужа вы ни с кем не связали свою судьбу?

Кротова. — У меня дети… Дочери пятнадцать, это может ее травмировать… Сын уже взрослый, ему двадцать, он бы меня понял… Но девочка любила отца, вы понимаете, каково ей будет видеть в доме другого мужчину.

Костенко. — Простите за вопрос: у вас есть друг?

Кротова. — Да.

Костенко. — Можете назвать его имя?

Кротова. — Да. Он вдовец, так что я не нанесу ущерба его репутации. Это Розин Лев Павлович.

Костенко. — Чем он занимается?

Кротова. — Военврач в отставке.

Костенко. — Спасибо. Теперь расскажите, пожалуйста, по какому поводу к вам приезжал однополчанин Николая Кротова?

Кротова. — Никакого повода… Расспрашивал, что у меня сохранилось от Коли, я ответила, что не помню, кажется, есть, давно не перебирала письма и альбомы.

Костенко. — Дальше…

Кротова. — Он сказал, что Коля вроде герой, про него документы ищут… Назавтра снова позвонил, пригласил в кафе, добро рассказал про Колю, говорил интересно, потом я почувствовала его интерес ко мне как к женщине. Я дала ему понять, что этого… Ну, словом, я дала ему понять… Тогда он переключился на разговор о моей профессии.

Костенко. — То есть?

Кротова. — Сказал, что к старости, когда вышел в отставку, начал…

Костенко. — Он был в форме?

Кротова. — Да.

Костенко. — Сколько звезд было на погонах?

Кротова. — Две больших. Как у Льва Павловича.

Костенко. — А не четыре маленьких?

Кротова. — Нет, нет. Лев Павлович был военврачом, я знаю, что такое капитан второго ранга…

Костенко. — Сколько лет Льву Павловичу?

Кротова. — А что?

Костенко. — Интересуюсь, когда он вышел в отставку?

Кротова. — Я не помню… Давно уже… Ему шестьдесят восемь…

Костенко. — Простите, что перебил…

Кротова. — О чем же я?

Костенко. — Не вы, а он… Переключился на разговор о вашей профессии, о его отставке, старости, о том, что он начал…

Кротова. — Ну да! Вспомнила! Он сказал, что ездит в Коктебель, собирает там полудрагоценные камни: агат, аметист. Набрал уже много, получил в наследство от покойной жены золото, спрашивал, где можно огранить камни, нельзя ли это сделать у нас — при торге есть мастерская по ремонту ювелирных изделий…

Костенко. — Вы отказали ему?

Кротова. — Нет, отчего же, я обещала помочь…

Костенко. — Дальше…

Кротова. — Когда я почувствовала его интерес ко мне как женщине, все стало плохо. Я дала ему понять, что мне это неприятно. Это был неловкий момент… Но потом снова все было вполне пристойно.

Костенко. — Сколько времени надо ждать записи на ремонт золотых изделий в вашей мастерской?

Кротова. — Да никакой записи. Просто ребята медленно работают, они не на хозрасчете, а на твердом окладе, а я если попрошу — сделают сразу же.

Костенко. — И огранят камень, и оправят в золото?

Кротова. — Конечно.

Костенко. — Это разрешено законом?

Кротова. — Если человек предъявляет паспорт, чего же в этом предосудительного? К нам многие приходят ремонтировать драгоценности, мы у всех требуем паспорт, а там прописка, номер отделения милиции — чего ж больше? Так можно всех заподозрить…

Костенко. — Это — упаси бог, это не надо. А вы документ капитана не посмотрели?

Кротова. — Это неудобно… Если бы он сдал товар в мастерскую, я бы, конечно, проверила документы — даже у однополчанина покойного родственника…

Костенко. — В магазин вы с ним вместе заходили?

Кротова. — Да. Он проводил меня на работу, посмотрел наши изделия…

Костенко. — Те, которые на витрине? Или вы показали ему некоторые вещи, не пошедшие еще на прилавок?

Кротова. — Вы что, следите за мной?

Костенко. — Нет. Я просто смотрю на вас. И вижу, что вы волнуетесь. А волнуется тот человек, который чего-то недоговаривает. Я хочу понять, что вы скрываете?

Кротова. — Ах, ничего я не скрываю! Я работаю в торговле тридцать лет, прекрасно знаю тех людей из ОБХСС, которые курируют нашу ветвь, у меня никогда не было трений с вашей организацией.

Костенко. — Скажите, а как удобнее транспортировать золото? В песке, слитках или изделиях?

Кротова. — В слитках. Вы имеете в виду промышленную транспортировку?

Костенко. — В формах транспортировки я не силен. Я сыщик, а не хозяйственник. А был у вас никакой не однополчанин Кротова, а убийца, который трупы топором рубит…

Кротова. — Вы это говорите серьезно?

Костенко. — Вполне.

Кротова. — Господи… Я действительно показала ему несколько платиновых колец с бриллиантами, которые мы еще не пустили на прилавок, ждем конца квартала, бережем для выполнения плана…

Костенко. — У вас весьма точный глаз. Вспомните, пожалуйста, он очень внимательно разглядывал ваш кабинет? Ходил по нему?

Кротова. — Он не вел себя как грабитель, который исследует толщину решеток на окнах… Мои окна забраны толстыми стальными прутьями, а сигнализация идет напрямую к вам…

Костенко. — А не спрашивал он вас, — с юмором, мимоходом, — не боитесь ли воров?

Кротова. — Нет… Не так… Он сказал: «Вы тут как в бункере, полнейшая безопасность».

Костенко. — Вы возразили?

Кротова. — Нет, я сказала, что если смогли ограбить банк, то уж нас, если захотят, подавно ограбят.

Костенко. — Вы материально ответственны?

Кротова. — Нет. Заместитель.

Костенко. — У вас дома есть фотографии Николая Кротова?

Кротова. — Школьные.

Костенко. — А письма?

Кротова. — Да… Я не помню… Может быть…

Костенко. — Он знает ваш адрес?

Кротова. — Нет.

Костенко. — Вы его не приглашали в гости?

Кротова. — Нет.

Костенко. — Мы сейчас поедем к вам и посмотрим в вашем семейном архиве все фото и письма».

Писем и фото в альбомах не было.

И Костенко, наконец, понял: Кротов не просто будет бежать на запад, он будет просить политическое убежище, поэтому-то он так тщательно уничтожает Кротова, Николая Ивановича, бандита, фашиста, волка.

— Зачем вы лгали, что «капитан второго ранга» не был у вас дома? — спросил Костенко.

И тут женщина сломалась…

Она не плакала, просто покатились слезы, оставляя бурые следы на тщательно положенном «смуглом» тоне. Кротова сделалась в какое-то мгновение очень старой женщиной — потерянной и жалкой.

— Помочь вам? — предложил Костенко. — Или вы все расскажете сами?

Она отрицательно покачала головой, шепнула:

— Я ничего не буду… рассказывать… вам…

— Тогда я вам скажу. Он привел вас домой. В кафе он купил шампанское и коньяк. Или водку, хотя — вряд ли, в кафе водку продают только верным клиентам, но под вас он мог взять водку, чтобы сделать «огни Москвы» и споить вас. Я обещаю вам выяснить все, — и это будет не в вашу пользу, — в каком вы были кафе, какие он покупал там бутылки, куда вы отправили дочь, в кино ли, к друзьям, я выясню это, я вызову на допрос и предупрежу свидетелей об ответственности за ложные показания, и они мне расскажут правду. Я не могу иначе, потому что речь идет о злодее… Ну?

Женщина кивнула, прошептала:

— Да…

— Все было так?

— Да…

— Когда вы… проснулись, его уже не было?

— Нет.

— Он оставил записку?

— Да.

— Где она?

— Он в конце написал: «После того как прочтешь — сожги, чтобы не попалась на глаза девочке».

— Это он про дочь?

Женщина кивнула.

— А смотреть альбомы и читать письма вы начали сразу, как пришли?

Она снова кивнула.

— Он к вам после этого звонил?

— Да.

— Когда?

— Сегодня…

— В какое время?

— Днем.

— Вы сказали ему, что вас вызывают в угрозыск?!

— В милицию…

— Он звонил из города?

— Нет. Междугородная…

— Из какого города?

— Не знаю.

— В какое время дня это было — только точно?

— Около одиннадцати.

— Вы ждали его звонка?

— Нет… Сегодня не ждала, а вообще…

— Все время ждали?