5 лет среди евреев и мидовцев - Александр Бовин

Когда я приехал в Израиль, писали о нескольких советских разведчиках, находившихся в израильских тюрьмах.

О Калмановиче читатели знают.

Профессор Маркус Клинберг. Репатриировался в 1948 году. Работал в институте биохимии. Занимался химическим и биологическим оружием и средствами защиты от него. Был арестован в 1983 году и получил 20 лет. Однажды ко мне заходила его дочь. Она живет в Париже и не говорит по-русски. Тему Клинберга я затрагивал один раз, ссылаясь на его возраст и здоровье. Обещали «подумать». Пошли слухи, что его вроде бы собираются досрочно освободить. Но с условием, что он будет сидеть дома под постоянным наблюдением и сам оплатит слежку за собой (300 тысяч шекелей в год). Говорят, что Клинберг отказался. Был выпущен из тюрьмы осенью 1998 года. Фактически находится под домашним арестом.

Роман Вайсфельд. Инженер-электрик. Репатриировался в 1980 году. Работал на предприятиях военной промышленности. Имел отношение к ВВС. В 1989 году приговорен к 15-ти годам.

Григорий Лундин. Репатриировался в 1973 году из Белоруссии. Работал в военной промышленности. Занимался бронетехникой. В 1988 году ему дали 13 лет.

В апреле 1993 года к президенту Израиля обращался Председатель Верховного Совета Беларуси Станислав Шушкевич. В июне 1995 года к Рабину обратился Александр Лукашенко. Но если я не ошибаюсь, их письма — по причинам, о которых мне трудно судить — так и не были переданы адресатам.

Я подключился к делу Лундина после встречи с его дочерью Сусанной, которая в 1992 году с семьей переехала в Израиль, чтобы быть ближе к отцу. 16 марта 1995 года говорил о Лундине с Вейцманом. Просил помиловать его к 50-летию Победы. Потом говорил однажды с Рабином. Но чувствовал, что не встречаю понимания. Уверен, что по своим каналам за Лундина хлопотала наша разведка.

В августе 1996 года Лундин обратился к Секретарю Совета Безопасности Лебедю. А 6 октября написал письмо Примакову. Последняя фраза: «Обращаю Ваше внимание, что всегда был и остаюсь верным сыном отечества и в моем провале — не виновен».

29 октября комиссия по досрочному освобождению при Управлении тюрем решила сократить на одну треть срок заключения Лундина. Это означало, что он выходит на свободу. Лундина выпустили под подписку о воздержании от контактов с представителями прессы. Мне не удалось встретиться с этим мужественным человеком.

Уже при мне в 1993 году посадили Шимона Левинзона, который занимал высокий пост в военной разведке.

В июне 1996 года арестовали бывшего главного тренера сборной Израиля по теннису Александра Раделиса. Он прекратил сотрудничество с КГБ еще в 1988 году. Но за старые грехи получил четыре года.

В ноябре 1996 года арестовали работника израильской Электрической компании Анатолия Гендлера. В Израиле с 1981 года.

Каждый арест — неприятность для посольства. Лишний повод протрубить в трубы тем, кто хотел бы свернуть, подморозить сотрудничество с Россией. Израильтяне, с которыми я общался, понимали, конечно, что посол тут ни при чем, но все-таки смотрели с укоризной. Да и арестованных жалко — на Россию работали.

Последний при мне акт шпионской драмы развернулся в декабре 1996 года. Состоялось заседание комиссии Кнессета по алие и абсорбции с повесткой дня «Шпионы-олим из бывшего СССР». Наоми Блюменталь, председатель комиссии, приходила ко мне и приглашала на заседание. Я выразил сомнение в целесообразности обсуждения столь деликатного вопроса на столь непрофессиональном уровне. Но обещал подумать. Посоветовался с «соседями» и не пошел, сославшись на занятость.[46]

На заседании комиссии разгорелся скандал. Большинство ее членов выступили резко против обсуждения указанной темы. Они обвинили Блюменталь в уходе от действительных проблем, волнующих репатриантов, и в погоне за «жареными фактами». «Я не вижу здесь ни одного компетентного чиновника, который мог бы прояснить ситуацию по поводу шпионажа выходцев из СНГ, — заявил Й.Сарид. — А раз нет предмета обсуждения, то и заседание продолжать не стоит. Не стоит делать цирк из нашей работы. Быть может, данный спектакль больше подходит для театральной постановки в Иерусалиме или в Беэр-Шеве» (Блюменталь когда-то играла в беэр-шевском театре). Кончилось тем, что все члены комиссии, произнеся осуждающие речи, покинули зал заседаний.

Ловля шпионов нервировала «соседей». Они повышали бдительность и предупреждали меня, что израильские спецслужбы кружат вокруг посольства и ищут слабые места, щели для проникновения.

Тема повышения бдительности, борьбы с возможной «разработкой» работников посольства стала все громче звучать из Москвы. Пришло указание об организации «централизованного учета связей сотрудников загранучреждений с иностранцами». Каждый работник посольства (и дипломаты, и административно-технический персонал) должен был после каждого контакта с любым иностранцем сдавать письменную рапортичку (по специальной форме) в посольство. Посольство должно было отсылать эти рапортички в Москву. Там должны были обрабатывать их на компьютерах и по частоте появления тех или иных фамилий выявлять коварные замыслы. Обещали прислать инструкцию — и с Богом!

Меня эта затея расстроила и возмутила. Сел писать свое неправильное мнение. Пугал возврат к тем временам, когда всех иностранцев считали потенциальными шпионами, а всех «совграждан» потенциальными предателями. Если согласиться с предлагаемым порядком, то «загранучреждения» превращаются в подсобный цех разведки.

А вот чего нам, действительно, не хватает, так это централизованного массива данных о дипломатических службах и политических элитах. Скажем, появляется новый посол (или дипломат иного ранга) Иордании или Франции, и было бы весьма полезно тут же получить из МИДа развернутую справку о нем. Посольства могли бы пополнять этот массив новыми данными. Это же относится и к политической элите. Нужны методика набора сведений и программа машинной обработки их.

Мои сотрудники убедили меня не отправлять телеграмму. По первому пункту, потому что сам собой увянет — никто не будет возиться с программой и методиками. Так оно и вышло. А по второму, — то же самое. Зря, выходит, старался…

И снова вынужден говорить о склоках. Надеюсь, в последний раз. Не то, чтобы мы превращались в террариум. Но степень склочности возрастала. Неприятно и неловко об этом писать, но, к сожалению, некоторые сотрудники выступали в качестве своего рода «источников повышенной опасности». Возможно их мучил комплекс неполноценности, и они утверждали себя или делая пакости другим, или крайне болезненно, на уровне квартирной ссоры реагируя на ущемление (часто мнимое) их прав. Вокруг них клубились какие-то облака недоброжелательности, неприязненности.