Лекции по общей психологии - Лев Ительсон

Итак, при восприятии мы имеем объективированный вовне целостный, яркий, полный, детальный, индивидуализированный, развернутый в пространстве образ. При представлении мы имеем образ более или менее неустойчивый, фрагментарный, бледный, прозрачный, неполный, схематичный, развертывающийся во времени. Ясно, что это уже какой-то иной тип образов, что это форма кодирования реальности, несколько отличающаяся от той, какой пользуется психика при восприятии. Естественно, возникают вопросы —* как же формируется представление, откуда и почему у него такие свойства, как осуществляет психика такое своеобразное кодирование и отражение реальности на образном уровне?

Первая из теорий, которая пыталась объяснить особые свойства представлений, принадлежала ассоцианистам, в частности, психологам Тэну, Гамильтону и др. С точки зрения этой теории, представления являются просто спонтанно воспроизводимыми прошлыми восприятиями. Наши восприятия окружающего мира где-то в мозгу запечатлеваются и в подходящий момент, например, в связи с определенной ассоциацией или потребностью, они внезапно самопроизвольно (спонтанно) выплывают обратно в сознание, снова оживают. При, этом они представляют уже обедненные и поблекшие воспроизведения первоначальных ощущений. Так сказать, восприятия как бы хранятся где-то на складе. За это время они теряют свою силу, яркость, в них что-то стирается, выпадает. Отсюда и возникают фрагментарность представлений, их неустойчивость, схематичность, бледность и т.д. Таким образом, с точки зрения предлагаемой теории, представления — это просто оживленные, но слегка подпорченные за время хранения, отпечатки прошлых восприятий.

Некоторые опыты, проведенные психологами, как будто подтверждают это. Например, при исследовании памяти проводились такие опыты. Испытуемым давали на несколько секунд рассматривать по одному ряд изображений. Они представляли картинки, достаточно простые, чтобы любой человек мог легко их изобразить. Затем через некоторое время испытуемым предлагали по памяти воспроизвести эти картинки. И что же обнаруживалось? Оказывалось, что практически у всех испытуемых воспроизведенный образ довольно значительно отличался от оригинала, который пытались вспомнить. При этом изменения всегда носили довольно определенный характер. В частности, как правило, выпадали отдельные, особенно малозначительные или мелкие, детали изображения, т.е. происходила его схематизация. Далее, преувеличивались, выделялись отдельные части объекта, обычно наиболее важные, т.е. происходило как бы усиление неравнозначности отдельных частей изображения. Нетрудно заметить, что это уже полпути к его фрагментарности. Далее происходило то, что можно назвать улучшением изображения. Испытуемые рисовали и вспоминали его более симметричным, более плавным, более цельным, чем оно было в действительности. Т.е. происходила уже конструктивная переработка образа. Наконец, огромное влияние оказывал предыдущий рисунок, который испытуемые рисовали перед этим. Как правило, наблюдалась тенденция к уподоблению следующего рисунка предыдущему.

Нетрудно заметить, что описанные преобразования действительно сходны до некоторой степени с теми изменениями образа объекта, которые мы наблюдаем в представлениях. Иначе говоря, по-видимому, память действительно до некоторой степени может так преобразовать прошлое восприятие, что у него появятся некоторые черты, характерные для представления. И в этом отношении предлагаемая теория как-будто выглядит справедливой и кое-что объясняет.

Однако, эта теория не объясняет, почему память именно таким образом преобразует хранящиеся в ней следы прошлых восприятий. И самое главное, этой теории противоречат некоторые факты. В частности, ей противоречит факт существования обобщенных представлений. А степень этой обобщенности может быть очень велика. Так, например, мы способны представить себе человека вообще (не негра, не белого, не определенного знакомого, а именно человека вообще). Мы способны представить себе мелодию вообще (а не играемую на каком-то определенном инструменте). Польский психолог Конорский утверждает, что он, например, может представить себе почерк данного человека, вообще не представляя при этом никаких конкретных написанных им слов или букв. Точно также он способен представить себе голос данного человека, независимо и без представления каких-нибудь конкретных слов, которые он произносит.

Такие обобщенные представления не составляют редкого исключения. Они связаны у каждого человека буквально с каждым словом, которые он знает. Зачастую понять слово — это и означает для человека обобщенно представить себе класс предметов, обозначаемых этим словом. Например, прочитав или услышав слово «корова», человек представляет себе какую-то схему коровы вообще, а не определенную «знакомую» корову и т.д. Если бы рассматриваемая теория была верна, то все это было бы невозможно. При слове «корова» человек мог бы представлять себе куски или части только одной определенной коровы, восприятие которой в данный момент у него спонтанно воспроизвелось.

Пытаясь преодолеть это противоречие, другая теория представлений рассматривает их как результат суммирования прошлых восприятий. Формирование представлений эта теория объясняет по аналогии с техникой изготовления, так называемых, «коллективных портретов», которые разработал в конце XIX в. психолог Гальтон. Техника эта заключалась в следующем. Брались портреты нескольких родственников, причем фотографировались они так, чтобы их положение на портрете и его размер были одинаковы. Затем полученные негативы накладывались друг на друга, совмещались и такой коллективный негатив печатался на фотобумаге. Что получалось? Естественно, что те черты, которые встречались у нескольких лиц, на фотографии усиливались. Они складывались. Те же черты, которые различались на позитиве, ослаблялись или вообще исчезали, потому что они вычитались друг из друга. В итоге получалась некая (признаться, довольно смазанная), но общая фотография «рода». Фотография некоего общего лица всех родственников.

Представители рассматриваемой теории (например, французский психолог Филипп) считали, что примерно таким же способом формируются в мозгу образы представлений. Например, я посмотрел на кухонный стол. В памяти отложился образ большого, четырехугольного, гладкого и т.д. предмета. Затем я увидел письменный стол. У него уже почти все детали иные, но поверхность тоже прямоугольная. Соответственно, вот эта прямоугольная поднятая над землей поверхность усилится в «суммарном (коллективном) образе» стола, а остальные, отличающиеся, черты — ослабятся. Так у нас создается обобщенное представление стола, выделяющее лишь его наиболее общие черты.

И эта теория получила некоторое подкрепление в ряде опытов. В частности, упоминавшийся уже Филипп исследовал, как влияло на образ памяти многократное восприятие предметов, отличающихся друг от друга лишь некоторыми деталями. Филипп установил, что действительно общие, сходные элементы при этом накопляются, а индивидуальные отличительные признаки каждого из этих сходных предметов стираются, как бы исчезают из памяти, отбрасываются ею.

Теория суммирования, в отличие от теории воспроизведения, как-будто бы достаточно удачно объясняет существование и пути формирования обобщенных представлений. Но зато, тоже в отличие от предшествующей теории, она уже не в состоянии объяснить существования индивидуальных представлений. Если бы представления всегда были результатом только суммирования восприятия, мы не могли бы представить себе нашего хорошего знакомого Ивана Ивановича Иванова, воспроизвести в представлении образ дома, в котором мы когда-то жили и т.п. Все эти индивидуальные восприятия должны были бы уже давно раствориться в обобщенных представлениях человека, дома и т.д., растеряв свои собственные отличительные признаки.

Эти недостатки теории воспроизведения и теории суммирования пытается преодолеть третья группа теорий, которая рассматривает представления как результат интеграции восприятий.

Чтобы понять основную идею этих теорий, зададимся сначала вопросом: от чего собственно зависит, какие именно представления возникают у нас — индивидуальные или обобщенные? Например, в каком случае я представлю себе человека вообще, а в каком случае — отдельного конкретного человека?

По-видимому, прежде всего это зависит от задачи, которая передо мной стоит, от того, для чего мне нужно себе что-то представить. Например, мне нужно представить себе своего знакомого, чтобы описать его кому-то, кто должен его встретить и узнать. Тогда я и воспроизвожу в сознании индивидуальный образ этого знакомого, чтобы поточнее описать его своему собеседнику. Совсем иной образ возникает у меня, если, например, меня спрашивают, чем отличается человек от обезьяны. В этом случае я представляю себе человека вообще, а не только определенного знакомого (и, разумеется, обезьяну вообще).