Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

Спускаясь по лестнице к квартире, Ксения вдруг задала вопрос Эдику:

— Папа, а почему у этой нерусской девочки неприличное имя?

Капитан был крепко пьян, плохо соображал и переспросил:

— Какое еще неприличное?

— Все так говорят, и я даже не знаю, как к ней обращаться, называю просто девочкой. Ты сам папа знаешь, что имя её неприличное!

Только тут до Громобоева дошло, он замедлил шаг, смутился и густо покраснел. Из создавшегося положения надо было как-то выходить. Имя у младшей Гусейновой было действительно ещё то, для слуха русского человека — Пюста. Хайям ему как-то пояснил, что Пюста — это по-азербайджански цветок.

— Ксюша, а ты называй её цветочком, цветком. Пюста — цветок.

— А девочки и мальчики её по-другому называли, — не унималась Ксюха. — Они говорят что она…

— Дуры и дураки твои девочки и мальчики, — резко оборвал дочку Эдик, не давая вырваться нецензурному выражению из уст неразумного ребёнка. — Она не русская, потому и имя странное. Запомни — цветок! И всем подругам передай, а не то её папа Хайям прознает об этом, и всем уши оборвет. Видела, какой он бывает сердитый?

Ксюния шмыгнула носом в знак согласия, а пьяный Эдуард покачал головой и подивился, насколько просвещёны гарнизонные дети в том, что им ненужно или по возрасту рано знать.

Утром голова страшно трещала, и на службу идти совсем не хотелось. А куда деваться — воинский долг! Еле дотянули с Гусейновым до обеда, сбежали на часок раньше, опохмелиться пивом. Пошли в дешёвый гаштет возле полиции, излюбленное место советских военнослужащих — самое спокойное в городе для русского офицера из злачных заведений.

Офицеры спустились с горки и увидели, что брусчатка снята, дорога разрыта, у обочины валяется ржавая труба.

— Ну, началось, — пробурчал Хайям. — Скоро западная немчура весь город перекопает. Мало им работы на дорогах, все и без того хорошие автобамы переделывают, теперь — за канализации взялись. Ох, и развезут тут грязь на неделю! Придётся обходить, крюк делать на полверсты. Не посидеть толком в кабаке, надо будет раньше уйти.

Приятели выпили по две кружки пива, Эдик светлого, а Гусейнов — тёмного и пошли вдоль главной улицы, разглядывая витрины магазинов, приценяясь к вещам, продаваемым с лотков турками, китайцами и прочими иммигрантами. Увлеклись, забылись и обратно в полк они пошли по ремонтируемой дороге. И… о, чудо! Дорога была идеальная, подъёмный кран загружал ржавый обрезок трубы в машину, а рабочий аккуратно вколачивал деревянным молоточком последние булыжники в брусчатый тротуар. Капитаны даже остановились, полюбовавшись на спорую работу каменщика.

— Проклятье! Ничего не понимаю! — воскликнул Хайям. — Как можно за два часа трубу уложить и дорогу сделать?!

— Выкаблучиваются! И всё-то они делают на совесть, — восхитился умелой организацией труда Громобоев.

— У нас бы дорогу раскопали на месяц, а уложив трубу, забросали б как попало яму и все дела, — продолжал бубнить Хайям. — И половину средств бы спёрли…

— Это потому что немцы живут по законам! — принялся доказывать Эдик. — Я читал в газете, что у них так положено: ремонтная кантора берет подряд на работу, на определённый срок, например на три часа. Прежде чем начать работу, всё надо спланировать: экскаватор и экскаваторщика, самосвал, сварщика, трубу купить, крановщика, и каменщика заказать. Вырыли, отрезали, вварили, засыпали, заделали. Видимо и тут, каждый рабочий прибыл к указанному в наряде времени, сделал свое дело и убыл на другой объект. Если что не так — штраф. Бургомистр оштрафует, а депутаты больше подряд на работу не дадут.

— И всё равно — так не бывает. Как в сказке: по щучьему велению…

— Но оно именно так! Или ты глазам своим не веришь?

— Верю, но продолжаю дивиться! Я ведь долгое время служил в разных русских городах. У вас как положено работать? Перекрыть воду, разрыть котлован и всё бросить на месяц. То труб нет, то сварщика, или экскаватора, а то и всех вместе. Потом спустя рукава возьмутся за дело, зароют к зиме или к весне, или вообще яму бросят не огороженной посреди дороги. Это так же, как проблема с канализационными люками: видимо для того люк посреди дороги на асфальте сделан, чтобы его время от времени забывали закрыть! Люк — ловушка для зевак…

Глава 5. Травма

Глава, в которой описывается насколько трудной и опасной бывает военная служба.

Жизнь каждого простого советского человека незаметно протекала своим чередом в ежедневной суете малых дел и событий, а тем временем в мире происходили глобальные перемены, потому что страна и весь лагерь социализма трещали по швам, укоренившаяся размеренная жизнь летела в тартарары и новости с Родины приходили всё более удручающими. Бывшие братские страны дружно сбежали из Варшавского договора и покинули СЭВ, а в Югославии заполыхала гражданская и межэтническая война. Прибалтийские республики демонстративно отозвали своих депутатов из Парламента и тихо игнорировали распоряжения центра, Средняя Азия и ранее не особо утруждавшая себя уплатой налогов, нынче и вовсе перестала платить в казну, наоборот требуя масштабных дотаций, а Кавказ бурлил шумно, с резнёй, с погромами, со стрельбой.

Президент и Верховный Совет, пытаясь спасти монополию на власть Коммунистической партии и мнимое единство народов — назначили референдум с вопросом о сохранении СССР. Командирам и политорганам были спущены указания, обеспечить поддержку линии партии. Какой партии? Да всё той же — КПСС!

Кудасов и Статкевич собрали комбатов и заместителей, поставили задачу — победа единства СССР должна быть подавляющей. Назначили честнейшую и независимую счётную комиссию во главе с секретарём парткома. Солдаты проголосовали как обычно строем, члены семей, те, кто до обеда поленился прибыть на участок — по вызову.

Поздно вечером Громобоев зашёл в кабинет замполита полка доложить о сто процентной явке семей батальона и стал нечаянным свидетелем явного мухлежа. Настоящего преступления! На просторном рабочем столе Статкевича лежали в стопках бюллетени для голосования, одна пачка побольше, вторая поменьше, третья ещё тоньше. Большая стопа была тех кто «за», поменьше — «против», немного «воздержавшихся» и испорченных голосов. Статкевич и парторг перечёркивали и портили листы, где голосовали против Союза, делая их недействительными, либо стирали резинкой карандашные галочки и ставили жирные отметки в нужном квадратике черной пастой. «Напёрсточники» шикнули на Громобоева и велели выйти прочь. Понятное дело, чёрные дела надо делать в тишине и наедине…

Ольга мыла на кухне посуду, а Эдик как было обычно заведено в свободный вечер, совместно с Ваней Червинским переписывал видиокассеты. Они задумали по